— Лев не ел ни крошки уже два дня! — прошептал Фери. — Боюсь, туго придется мистеру Меджитту. Не зря он хлебнул сейчас тройную порцию рома… Контракт есть контракт.

Боб кивнул Карлу и откинул форганг.

В цирке было так тихо, что Хоутон услышал учащенное дыхание зрителей. Внимание всех было приковано к центральному манежу, прикрытому высоким прозрачным цилиндром из авиационного бронестекла. Железной решетки не ставили вовсе, да в ней и не было необходимости: бронестекло не могли повредить даже пушечные снаряды. Со стороны форганга тянулся прозрачный тоннель, соединявший манеж с клетками.

Едва Боб занял свободное место в служебном ряду, как электромотор приподнял бронированную дверь и на манеж выбежал Чар — великолепный зверь с густой гривой. Тысячеголосый рев встретил голодного царя пустыни. Увидев беснующихся людей, Чар могуче зарычал и бросился на них. Крики ужаса, женский визг… Передние ряды зрителей дрогнули, моментально возникла давка, но… Чар только больно ударился о преграду и упал на песок.

— Леди и джентльмены! — увещевал по радио голос администратора. — Прошу сохранять порядок. Помните, что братья Эверфильд на время выступления мистера Меджитта застраховали каждого из вас. А посему — спокойствие, леди и джентльмены!

И все же при каждом прыжке Чара зрители бледнели и хватались друг за друга. Однако глаза их блестели все ярче, азарт охватил каждого, волнение наэлектризованной толпы быстро достигло апогея. Вскоре трудно было определить, кто больше жаждал крови: разъяренный лев или зрители, уплатившие по двадцать долларов за входной билет.

— Быка! Быка! Быка! — вопила толпа.

Еще минута — и она ринется за кулисы, промедление становилось опасным. Администратор Карл Фери нажал красную кнопку пульта управления.

Опять приподнялась дверь, и перед публикой появился громадный лобастый бык, недавно привезенный из лесов Камбоджи. Фери напомнил зрителям, что поимка этого чудовища стоила жизни двум молодым кхмерам.

Увидев друг друга, звери замерли, но уже в следующее мгновение Чар, издав негромкое кошачье урчание, изогнулся и кинулся на противника. Однако он недооценил возможностей быка — крепкие рога очутились под брюхом льва, а затем гривастая туша взлетела на воздух.

Дальнейшее описать почти невозможно: цирк наполнился рычанием, ревом и воем, куски мяса, кровь и тырса покрыли стенки манежа.

Карл Фери включил насосы. Струйки воды потекли сверху, обмывая стекла. Но ни одна капля холодной влаги не попала на зверей и не уменьшила их боевого пыла. Такого дружного единения современной техники и жестокости, конечно, не видела арена древнего Колизея.

— Леди и джентльмены, — звучал по радио голос Фери, — я полагаю, вы достаточно насладились видом этой прекрасной борьбы двух гигантов. Думаю также, что никто из вас не сомневается в ярости животных, не так ли? Если же у кого-то остались на этот счет сомнения, мы разрешим ему войти в клетку… Вы молчите? В таком случае сейчас в клетку войдет самый храбрый человек в мире, перед взглядом которого не устоит ни одна тварь, созданная глубокоуважаемым… виноват, я хотел сказать, созданная лордом богом. Мистер Меджитт, мы просим вас!

Карл включил крайний тумблер на пульте управления, и к куполу на лонже взвился укротитель. Взоры всех обратились к нему: неужели этот человек, одетый в золотые доспехи античного воина, в красивом шлеме с плюмажем, неужели он рискнет опуститься на манеж?

Да, Меджитт рискнул! Угрожая сверху золотым кинжалом то льву, то быку и прикрыв себя овальным бронзовым щитом, укротитель старался уловить взгляды разъяренных зверей, точно гипнотизируя их, и медленно опускался.

«А может, он и действительно гипнотизирует их?» — уже в который раз подумал Боб.

Чем меньше становилось расстояние до манежа, тем больше успокаивались животные. Раз или два Чар лениво попытался зацепить лапой быка, но потом, нервно ударяя себя хвостом по окровавленным бокам, беспокойно оглянулся в поисках причины, парализующей его волю.

Став на манеж, Меджитт оперся спиной о прозрачную стенку и, продолжая угрожать зверям кинжалом, в упор смотрел на них. Потом он взмахнул щитом, и Фери включил механизм, открывающий дверцу. Вот укротитель, позабыв осторожность, подталкивает Чара острием кинжала. Лев, словно поняв, что ему не справиться с этим человеком, понуро поплелся к выходу. И бык двинулся вслед за львом — воля мужественного человека победила!

После представления любителям разрешили взглянуть на побежденных. Желающими оказались все. Процессия, двигавшаяся мимо клеток, казалась нескончаемой. Тут и случилось несчастье.

Кто-то крикнул: «Пожар!» Показались языки пламени, и люди рассыпались, точно шарики ртути из разбитого термометра. Паника передалась животным. Клетки затрещали под их ударами. В довершение всего погас свет. Все бежали по узким проходам сломя голову. Крики, стоны, призывы о помощи, рев животных, запах гари, дым…

Фери схватил шланг и стал гасить пламя водой. Увидев Боба, он крикнул:

— Зовите Меджитта! Чар на воле!

Боб увидел человека, пробежавшего мимо него. Это и был всесильный укротитель. «Чудо природы» скрылся за кулисы…

Боб сжал кулаки и кинулся за ним: оставить всех в такую опасную минуту!.. Но Хоутон ошибся: Меджитт скоро возвратился со щитом и кинжалом в руках. Что это? К чему декоративные доспехи в такую минуту?

— Назад! — закричал Меджитт и направил на зверя острие кинжала.

Лев ударил Хоутона хвостом и… отступил.

С помощью пожарных огонь был потушен, Чар водворен Меджиттом на место, и энергичные санитары принялись растаскивать раненых.

В числе наиболее пострадавших оказался и администратор Карл Фери: он до конца сохранил присутствие духа и руководил людьми. Лишь в последнюю минуту Фери потерял сознание, так велико, видимо, было нервное напряжение, выпавшее сегодня на его долю.

Утро… Во всем необычное для меня. Я сижу на палубе «Ильи Муромца» в удобном кресле. От могучего потока воздуха, который несется мне навстречу со скоростью пятьсот километров в час, меня защищает со всех сторон прозрачный плексиглас. Подо мной — снежные шапки кучевых облаков, в разрывах-окнах я с высоты десяти тысяч метров вижу темно-зеленые пятна — Сибирь. Над головой мелькают тридцатиметровые лопасти ротора. Они, как пушинку, несут четыреста пятьдесят тонн…

Где-то за спиной — несмолкаемый, негромкий гул: это работает мощная фабрика сжатого воздуха. Он устремляется в трубы, расположенные в каждой из четырех лопастей ротора, и с огромной скоростью вырывается на волю в самом конце узкой консоли, создавая реактивную тягу. На борту «Ильи Муромца» мы находимся во власти электричества, сжатого воздуха и радио. Конструктивно все упрощено, насколько возможно: нет громоздких редукторов, валов и шестерен передач, обязательных для обычных вертолетов. И в этой простоте — залог безопасности полета.

Утро… Во всем необычное для меня.

Я уснул на земле, на древней старушке Земле, исхоженной человеком за многие тысячелетия. Проснулся же в Голубом океане, в необъятной стране, древней, как мир.

В этой стране есть свои невидимые горные хребты и спокойные долины; великие течения опоясывают ее по экватору; стремительные реки несутся в различных направлениях, легко меняя русла, не считаясь с границами земных государств. Миллионотонные облачные Джомолунгмы величественно повисли над земными океанами и континентами.

Эту гордую и дикую страну вначале завоевывали птицы и крылатые насекомые ценой бесчисленных жертв, приспосабливаясь к ней и подчиняясь ее жестким законам.

В этой стране обитали боги древних людей. Им можно было позавидовать — так запросто они перешагнули заветную границу, так основательно освоились на новом месте, так быстро научились вмешиваться в дела людские, грозя вольнодумцам громами и молниями, разрушая города штормами и смерчами. Они шутя топили суда, засыпали снегом целые селения, смывали урожаи ливнями. Смельчаки бросили вызов властителям неба. Они делали себе крылья из птичьих перьев, из железа, из прозрачной слюды, из полотна. Они бросались навстречу ветрам с холмов и вершин сторожевых башен, со стен крепостных укреплений и монастырей, взлетали на ракетных креслах, воздушных змеях, на бычьих пузырях, наполненных дымом.