— Не слушайте его, — махнула рукой жена звонаря. — А вы, месье Гевэнгей? Может быть, морковку?

Дюрталь посмотрел на астролога. Его голова по-прежнему походила на сахарную глыбу, темные волосы, смазанные целебными жидкостями, выглядели сальными, в его птичьих глазах застыло обычное выражение, на толстых пальцах сверкали кольца и перстни, он был верен своей манере держаться, величественно и вместе с тем заискивающе, говорил уверенным, безапелляционным тоном, но его лицо заметно посвежело, кожа разгладилась, глаза посветлели, утратили глянцевитость.

Дюрталь поздравил его с возвращением из Лиона в добром здравии.

— Да, месье, мне пришлось ввериться заботам доктора Иоханнеса, так как состояние мое было весьма плачевным. Я не обладаю даром ясновидения и не знаком ни с одной женщиной, наделенной этой способностью, поэтому не знал о том, что втайне замышлял каноник Докр. Я также по этой же причине был лишен возможности защититься, используя заклятья и право обратной посылки.

— Но, — прервал его де Герми, — даже если бы вы сумели, прибегнув к помощи крылатого духа, разузнать о приготовлениях этого священника, разве под силу было бы вам обезвредить его?

— Кое-что можно сделать. Встречное заклятье состоит в том, что человек, зная день и точное время нападения, заранее бежит из дома, путая следы и тем самым отводя от себя удар, или же в том, что он за полчаса до назначенного часа призывает ларва: «Вот я, порази же меня». В этом случае флюиды выдыхаются раньше срока, и могущество атакующего нейтрализуется. В магии заранее известная акция всегда обречена на провал. Что же касается ответного удара, то тут тоже необходимо иметь некие предварительные сведения, чтобы успеть переслать обратно отправителю то, что предназначается первоначальной жертве.

Итак, я был уверен, что погибну в считанные дни. Прошел день после того, как Докр напустил на меня порчу, я понимал, что еще сутки — и от меня останется груда костей.

— Но откуда вы взяли этот срок?

— Каждый, кто становится жертвой магии, имеет в своем распоряжении три дня. По их истечении зло уже не поддается изгнанию. Поэтому, зная, что Докр приговорил меня к смертной казни, и почувствовав себя плохо, я, не теряя ни минуты, упаковал чемодан и отправился в Лион.

— И что же?

— Там я пошел к доктору Иоханнесу и рассказал ему об угрозах Докра и о своем недомогании. Он сказал: «Этот священник умеет преподнести самые опасные яды в оболочке самых коварных чар. Борьба предстоит тяжелая, но я уверен в победе». Он тут же позвал ясновидящую, которая живет в его доме.

Он усыпил ее, и она, повинуясь его приказу, описала то, что произошло со мной. Она восстановила сцены приготовлений к нападению на меня. По ее словам, я был отравлен менструальной кровью женщины, питавшейся порубленными кинжалом облатками и принимавшей наркотики, тщательно дозированные и смешанные с ее обычной едой и напитками. Это средство настолько сильно, что ни один чудотворец во Франции, кроме доктора Иоханнеса, не осмеливается и пытаться излечить жертву!

В конце концов доктор сказал мне: «Вы сможете излечиться, только если вмешается несокрушимая сила. Некогда прохлаждаться, мы должны призвать на помощь Мельхиседека».

И он соорудил алтарь из стола, деревянной дарохранительницы в форме домика, с крестом наверху, а на его передней части, по кругу, похожему на циферблат часов, тянулась тетраграмма. Он приказал принести серебряный потир, пресный хлеб и вино. Сам же он сменил свое платье на облачение священника, надел кольцо, осененное благословлением свыше, и начал читать молитвы по специальному требнику.

И тут же ясновидящая воскликнула: «Я вижу духов, призванных для совершения злодеяния, это они принесли яд, повинуясь приказу заклинателя, каноника Докра!»

Я сидел рядом с алтарем. Доктор Иоханнес положил левую руку мне на голову и, подняв правую руку к небу, умолял архангела Михаила прийти ему на помощь. Он призывал верховного военачальника, небесное воинство обуздать силы Зла.

Мне стало лучше, жжение, мучившее меня в Париже, ослабло.

Доктор Иоханнес продолжал читать молитвы, затем наступил решительный момент. Он взял мою руку, возложил на алтарь и трижды возгласил: «Да разрушатся козни слуг беззакония, что были замыслены против вас, да падут оковы проклятий Сатаны к вашим ногам, да лишится силы удар, нанесенный вам, и да останется он без последствий, да претворится злодеяние вашего врага в благословение, ниспосылаемое с высочайших вершин холмов вечности, да обернется дух смерти животворящей манной… и да решат архангелы судьбу презренного священника, посвятившего себя служению Мраку и Злу!»

Потом он обратился ко мне: «Небеса смилостивились над вами, возблагодарите же всем сердцем Бога живого и Иисуса Христа и заступницу Деву Марию!»

Он дал мне немного пресного хлеба и вина. Я был спасен. Вы врач, месье де Герми, вы можете подтвердить, что медицина была бессильна против недуга. Но теперь я здоров.

— Да, — смущенно сказал де Герми, — должен признать, что, каковы бы ни были средства, использованные доктором Иоханнесом, результат налицо. И это не первый случай на моей памяти! Нет, спасибо, — отказался он от дополнительной порции горохового пюре и сосисок с хреном.

— Позвольте мне задать вам несколько вопросов, — вмешался Дюрталь. — Меня интересуют некоторые детали. Как выглядело облачение доктора Иоханнеса?

— На нем была длинная ряса из темно-красного кашемира, перетянутая витым красно-белым поясом. Поверх он накинул белый плащ из той же материи, с вырезанным впереди крестом вершиной вниз.

— Вершиной вниз?! — изумился Карекс.

— Да, крест был перевернут, как изображения на гадательных картах, и это означает, что Мельхиседек умирает стариком, чтобы возродиться в Христе и обогатиться могуществом Сына Божьего, положившего жизнь за нас.

Карекс заерзал. Его католицизм, подозрительный, неуступчивый, отказывался принять эту непредусмотренную форму ритуала. Он замолчал и перестал участвовать в разговоре, ограничиваясь только тем, что подливал вино, передавал блюда и заправлял салат.

— А что за кольцо он надел на палец? — поинтересовался де Герми.

— Оно сделано из чистого золота. На нем изображена змея, выпуклое сердце проколото рубином, и от него тянется цепочка к кольцу, запечатывающему уста гада.

— Все-таки мне непонятны истоки и цели подобных ритуалов, — признался Дюрталь. — Как все это связано с Мельхиседеком?

— А! Мельхиседек — один из самых загадочных персонажей библейских книг. Он был царем Салимским, священником Бога Всевышнего. Он благословил Авраама, и тот даровал ему десятую часть отнятого у побежденных царей Содома и Гоморры. Об этом рассказано в книге Бытия. О нем упоминает и святой Павел. Он считает, что Мельхиседек не имел ни отца, ни матери, вообще никакой генеалогии, что его бытие безначально и бесконечно, что он ветхозаветный Сын Божий.

С другой стороны, в Писании Христос назван не только «священником вовек», но и «по чину Мельхиседека».

Все это, как видите, довольно туманно. Одни истолкователи видят в нем пророчество о Христе, другие видят в нем святого Иосифа, но все признают, что хлеб и вино, которые он поднес Аврааму, перед тем освятив приношения, есть предтеча того, что Исидор назвал божественной мистерией, иначе говоря, мессы.

— Все это так, — задумчиво произнес де Герми, — но почему ритуал, совершаемый доктором Иоханнесом, имеет силу противоядия?

— Ну, вы слишком многого от меня хотите! — воскликнул Гевэнгей. — Об этом нужно спросить самого доктора. Могу дать лишь самые общие пояснения.

Теология учит, что месса в таком виде, как она сложилась, есть повторение искупительной жертвы Христа, принесенной на Голгофе. Но Месса Славы — это нечто другое, в какой-то степени это литургия будущего, воспевающая Царствие Святого Духа, обновление человека силой Любви. Когда душа человека очистится и преисполнится благодати, он станет неуязвим, и силы ада будут не властны над ним. Месса разгонит злых духов, обезвредит их. Возможно, с этим связаны целительные способности доктора Иоханнеса, его душа в момент церемонии сливается с божественной душой Иисуса.