Галкин, не подозревая, «набирался», зарывшись в книжки. Пробелы образования давали о себе знать, и он не раз вспоминал учителей, без злобы вспоминал, по-хорошему. Авторский коллектив в одном из журналов за прошлый месяц доказывал, что объем отходов у нас в стране и за рубежом будет расти быстрей, чем увеличивается население, и скоро некуда будет ступить ногой…

Галкин почувствовал наконец под собой глубоко научный фундамент. Однако тут же вспомнил школьную математичку, извлекавшую корень любой глубины, а в хлебном магазине выглядевшую дурочкой. Нахальная продавщица обсчитывала ее каждый раз на две-три копейки, да еще стыдила, нагло усмехаясь. Галкин свою сдачу брал сполна, его не удавалось обсчитать ни на копейку.

Хорошо бы, подумалось ему, в авторский коллектив к профессорам с доцентами подключить кого-нибудь попроще, с лопатой поухватистей… Тогда бы дело пошло не только на бумаге…

Порог перешагнул, заставив Галкина вздрогнуть, лохматый мужик с красным мясистым лицом, в пиджаке с отвислыми от бумаг карманами. Он прошел к столу и, ни слова не сказав, стал выдвигать ящики, ворошить бумаги, чего-то разыскивая. По словам секретарши, такое разрешалось только хозяину кабинета.

— Сидишь? — рассеянно спросил лохматый у Галкина, толкая его локтем в бок.

— Сижу! — с вызовом ответил Галкин, не уступая и миллиметра. — Вам чего?

— Курить есть? — спросил, зевнув, мужчина.

— Нету! — сказал Галкин и намекнул: — Не до перекуров!

— Ишь ты? — удивился лохматый. — Правду говоришь! — и убежал. То был начальник цеха благоустройства Мочалов. С утра он торчал над сметой в главк: надо было обосновать ассигнования в два миллиона рублей на ликвидацию отвала со свалкой. О том, что свалки уже нет, Мочалов по странной прихоти судьбы не знал, иначе бы Галкину не поздоровилось. Мочалов рассчитал все: во-первых, обнести свалку забором на время работ, по технике безопасности, и поставить шлагбаум на въезде с будкой охранника, во-вторых, просверлить отвал и взять пробы грунта для определения количества захороненного металла. Затем на ЭВМ вычислительного центра просчитать количество землеройной техники, транспорта, маршруты вывоза, обговорить заранее с организациями — переработчиками утильсырья, чтобы были в курсе и поставили дополнительные машины по переработке древесных отходов, тряпья, макулатуры, шлака, стружки металлической…

Мочалов скурил дневную норму «Шипки» и потерял темп. Кто даст закурить? Галкина он видел впервые и не хотел признавать, присоединившись к той части сотрудников, которые решили бойкотировать выскочку. А пока Мочалову надо было выхлопотать у директора ставку для сторожа на отвал, средства на шлагбаум и мачты освещения, двадцать единиц грузчиков-сортировщиков металлолома и утиля, а также под шумок личную секретаря-машинистку (приток бумаг будет большой, входящих и исходящих) и автомобиль для выездов на свалку и во все заинтересованные организации, работу которых надо будет координировать и кооперировать.

Следом за Мочаловым в кабинет к заму по коммерции влетел возбужденный щеголь, ловя галстук рукой и водворяя его из-за спины на грудь. Он то охал, то смеялся, хватаясь за щеку: флюс! Сразу перешел на ты: зовут Пал Палыч, заведует цехом сепарации и очистными сооружениями — хуже не придумаешь! Избирался, участвовал, не привлекался, женат дважды, платит алименты, чего и тебе желаю! Зато жена моложе на двадцать лет. Блеск! Если бы не флюс…

Пал Палыч утешался цветной открыткой, показывал Галкину. Японочка в купальнике на фоне океана, подмигивала глазом всякому, без выбора. Щеголь был охоч по женской части и искал в Галкине единомышленника.

Рассказывал, оправдываясь, что два года назад летал в главк, пробился к начальству. Выбил, наконец, фонды на цех сепарации шлака и три газоочистки, без которых в городе скоро дышать нечем будет, но… Фонды, как водится, съел прожорливый моторный цех, стоимость которого оказалась в два раза выше проектной! Так что с сепарацией… Десять лет без недели Пал Палыч ходит в начальниках несуществующего цеха. Строительные бригады с газоочистки и сепарации работают на стройке моторного, который, конечно, не чета вспомогательным. От обиды и извечного чувства второсортности у Пал Палыча болели зубы, сдавали нервы, и он не ручался за себя.

— Свалки нет и не будет, — предупредил Галкин.

— А что я могу? — взвился Пал Палыч, хватаясь за щеку. — С кашей съесть ваш шлак?! У меня все отняли. Ничего нет!

Он уставился в открытку, шевеля губами и ожидая, когда японка обратит на него внимание и подмигнет.

— Ты изверг, Галкин! Что ты наделал? Зачем убрал отвал?! Кто тебя просил? У меня сердце слабое. Разве так дела делают? Партизан! Мочалов бы ковырялся в отвале десять лет, докладывал, ставил в известность, встречался с большими людьми, ездил в командировки за передовым опытом, получал суточные, проездные, проводил научно-практические конференции, брал обязательства… Понял, как умные люди себя ведут? Ему хорошо, и другим не в обиду. К тому времени мы что-нибудь бы придумали с цехом сепарации и утилизация отходов, пустили бы его в дело, клянусь! А теперь что делать?

Пал Палыч решил выйти на бюллетень, пока не поздно.

Жизнь пока не баловала Пал Палыча, он мало что имел, но что имел, не хотел отдавать. Что если за его спиной кто-то ждет и скакнет в кресло начальника мнимой сепарации? За примером не надо ходить, он перед глазами…

Пал Палыч позвонил секретарше и убедил ее отпустить Галкина на полчаса, для ознакомления, чтобы был в курсе. Заодно пообедают.

— На полчаса! — разрешила секретарь. — Не больше. Отвечаете головой.

— Поглядим сепарацию? — спросил Галкин, одолев технический термин и обогатив свой лексикон. Он вдруг увидел отдушину в застопорившемся деле очистки.

Телефонные разговоры с нарушителями санитарии ни к чему не вели.

— За полчаса! — причитал Пал Палыч, охая и поднимая глаза к потолку. — С ума сойти! Да вы хотя бы представляете…

— Представлять нечего! — бодрым тоном невежды сказал Галкин, направляясь к двери. — Надо работать… Шлак не ждет!

Комплекс строительства моторного цеха занимал второй этаж бытовок, отгородившись от заводских чисто условно: на скорую руку оформленным щитом из фанеры. Всякий мог пройти к строителям и узреть панораму будущего гиганта моторов. Кабинеты у строителей в отличие от заводской администрации не так ухожены, и открыты всем — сюда захаживали в сапогах, уляпанных глиной. Брезентовые спецовки мешались с швейпромовскими костюмами кураторов и разработчиков проектной документации. Последним вовсе необязательно было месить грязь на стройке, у них трудилось воображение. У начальника стройки Глыбовского его дополняла селекторная связь, что позволяло в отличие от проектантов, не отрываться от земли и двигать строительными массами и техникой в нужном направлении.

В зале заседаний в ожидании очередной оперативки был вывешен график хода работ. Судя по флажкам на графике, вперед вырвалась бригада бетонщиков Куделенского из генподрядного треста. Глыбовский в начищенных, отутюженных брюках и голубой сорочке прохаживался вдоль графика с листками своего выступления, сверялся с цифрами и сроками. Выходило, что палки в колеса ставят мелкие организации, привлеченные со стороны в помощь стройке. Их выделяют моторному по принципу: «На тебе, боже, что нам негоже». Плелась в конце и бригада Махини из цеха сепарации шлака. По этой причине Глыбовский даже не поздоровался с Пал Палычем, не желая заранее растрачивать эмоции и приберегая их для крупного разговора на оперативке.

Бетонщики Куделенского вышли на проектные отметки и строго блюли график, согласованный в трех министерствах, строительных и монтажных. График имел теперь силу закона и руководство стройки отвечало за него персонально. И если бы подопечные Пал Палыча и прочая привлеченная мелкота подтянулись до уровня Куделенского… Если нет, тогда министерствам придется в пятый раз согласовывать и утверждать новые графики.