Одна из могил на русском погосте в Нагасаки принадлежит судовому врачу Александру Викторовичу Щербаку. Работать на «добровольцах» он стал уже в зрелом возрасте, пройдя нескольких военных кампаний. Блестяще окончив С.-Петербургскую медико-хирургическую академию, Щербак пошел служить в отряд Красного Креста», принял участие в сербско-турецкой войне. В одной из стычек с турками он был контужен и остался в Черногории. В 1880–1881 гг. врач участвовал в Ахал-Текинской экспедиции. По воспоминаниям современников, он всегда оказывался там, где требовалась немедленная медицинская помощь. По возвращении Щербака назначили старшим врачом Александровской больницы для чернорабочих в Санкт-Петербурге. Одно время он увлекался политикой и сидел в тюрьме «по делу Нечаева».

С А. П. Чеховым Щербак, в то время судовой врач парохода Добровольного флота «Петербург», встретился на борту судна, взявшего 19 октября 1890 г. курс из Владивостока на Одессу. Чехов тогда написал: «Познакомился с д-ром Щербаком. По-моему, это замечательный человек. Там, где он служит, все его любят, а я с ним почти подружился. В прошлом у него такая каша, что сам черт увязнет в ней».

Как известно, Чехов ездил на Сахалин без всяких официальных предписаний на свои средства, имея при себе только удостоверение газеты «Новое время». Приамурский генерал-губернатор и начальник главного тюремного управления не позволили ему встречаться и разговаривать с политическими ссыльными, и он делал это на свой страх и риск. Возвращаясь в Европу, он вез с Сахалина пачку их писем, в чем, очевидно, ему помогал Щербак. Более 50 дней они провели в плавании и тесно сблизились, несмотря на то, что Чехов был на десять лет моложе Щербака. Знакомство двух докторов продолжилось через переписку. Письма Щербака к Чехову очень искренни и откровенны. Судя по ним, чаще именно он спрашивал совета у Антона Павловича, а однажды попросил Чехова походатайствовать перед Сувориным об издании своей книги. Чехов охотно исполнил просьбу, но книга так и не вышла.

Излагать на бумаге свои походные впечатления Щербак начал еще на заре врачебной деятельности. Так, из Черногории он написал ряд корреспонденций в газету «Голос». В дальнейшем, когда Щербак в качестве судового врача сопровождал на Сахалин партии ссыльных, он записал для «Нового времени» очерки «Письма на Сахалине» (1886) и «С ссыльнокаторжными в Китайском море» (1891). В их основу легли беседы Щербака с ссыльными, которые он вел во время плавания, а также наблюдения за их образом жизни на Сахалине. Несколько статей Щербака о ссылке поместил и «Тюремный вестник».

В последние годы жизни А. В. Щербак страдал от рака гортани и полости рта. 9 сентября 1894 г. он скончался в Нагасаки в возрасте 46 лет. Было ли это во время очередного плавания, или он приезжал в Нагасаки на лечение, остается неизвестно.

Многие жители Владивостока не понаслышке знали о лечебных свойствах японских термальных источников. Почин использовать их пошел от русских моряков, заходивших в Нагасаки и остававшихся там на зимовку. «Лечебное свойство японских минеральных вод, — отмечалось в русском путеводителе, — настолько широко известно в нашем крае, что многие жители только и мечтают о том, как бы съездить полечиться «в Японию». Некоторые счастливцы успели побывать на этих водах уже по несколько раз и, несмотря на большие неудобства от неустройства курортов, посетившие их стремятся к ним снова».

Поездки на лечение и отдых в Японию не были сопряжены с какими-либо трудностями и волокитой. Японское консульство во Владивостоке охотно давало визы всем желающим, а добраться до Нагасаки всегда можно было на военном судне. Большой наплыв русских, приезжавших подышать благодатным воздухом страны, не остался незамеченным предприимчивыми японцами. Как писал очевидец, «дальновидные предприниматели из бывших ростовщиков превращаются в домовладельцев города Нагасаки и открывают гостиницы с номерами. При отсутствии добросовестности, оказывается, что заниматься таким делом — статья доходная, и дела идут, как нельзя лучше требовать».

После победы Японии в войне с Китаем в 1894–1895 гг. и захвата Америкой Филиппин после войны с Испанией в 1898 г. Нагасаки переживал необычайный подъем. В бухте толпились торговые и пассажирские суда, угольные баржи, военные корабли, командиры которых часто жаловались на невозможность бросить якорь поближе к пристани. Другая сторона популярности Нагасаки была связана с близостью к термальным источникам, ставшим излюбленным летним курортом для состоятельных европейцев и американцев, проживавших в Шанхае, Гонконге и других портовых городах. На улицах выросли гостиницы и конторы различных компаний, и многонациональная община процветала, как никогда раньше. Все иностранцы, посещавшие город, должны были останавливаться в гостиницах Иностранного квартала. Тех, кто предоставлял им жилье без уведомления полиции, штрафовали. Моряки предпочитали гостиницам свою каюту и во время кратковременной стоянки оставались на корабле. Если же стоянка затягивалась, они снимали жилье. Иностранные представительства обычно покупали или арендовали участок земли, на котором строили жилье или склады.

На первые годы XX века, до начала Русско-японской войны, приходится и расцвет русского Нагасаки. Удобная незамерзающая бухта этого международного порта была издавна знакома российскому флоту и после приобретения Порт-Артура продолжала служить узловым пунктом для его кораблей на Дальнем Востоке: им удобно было останавливаться здесь для отдыха, небольшого ремонта и пополнения снабжения. Среди заполнявших бухту судов разных наций почти всегда можно было встретить и корабли с голубым крестом Андреевского флага. Нагасаки стал постоянной базой для зимовки русского флота на Тихом океане и был связан с Владивостоком через совместные предприятия китобойного промысла, судоходства и другие. Он быстро завоевал популярность среди русских, которые восторгались как дружелюбным отношением местного населения, так и роскошной природой.

В 1897 г. владивостокский артист А. А. Мурский, пригласив еще двух артистов, увез их в Нагасаки, где стал устраивать русские спектакли. Они пользовались популярностью не столько у русского населения города, сколько у японцев, больших любителей театрального искусства. Очевидцы отмечали: «Главное удовольствие японцев — театр, который не занимает здесь такого аристократического положения, как, например, в России, но в буквальном смысле общедоступный и народный. Он гостеприимно раскрывает двери всем и каждому, так как входная плата самая ничтожная. Наконец, театры здесь не представляют исключительной принадлежности города: их, как мне передавали, можно найти в каждой деревушке. Представления начинаются с утра и заканчиваются вечером. Сюжет — почти всегда исторический, обстановка и игра — правдивые, производящие полнейшую иллюзию действительности. Зрители в театре не стесняются держать себя как дома: тут же в зрительном зале закусывают, пьют чай, разговаривают».

Вместе с тем некоторые артисты доставляли немало хлопот и неприятностей служащим Российского консульства. «Для русских жителей Нагасаки приезжие артисты — сущее наказание. Каждый из них, особенно «певчие птички», стараются пожать здесь лавры, хотя бы в несколько рублей, а хлопот наделают — не оберешься. Первым делом идут к консулу «за содействием» в продаже билетов, и смотришь — зала полна, но пение… хорошо хоть то, что на русском языке! Два дня назад давала концерт некая артистка Вольская. Сбор почти полный. До первого антракта публика кое-как дотянула, до второго зал очистился наполовину, а после второго остались только одни матросики, но концертантка этим ничуть не смутилась и только с каждым выходом гуще накладывала краски на свое лицо… Едет, бывало, артист в Артур — концерт в Нагасаки, едет обратно — опять в Нагасаки концерт; думает, там живут дойные коровы. Пощадите, господа артисты!»