– Не понял… – пробормотал майор.
Истребитель никто не сбивал. Он сам рухнул. Ни с того ни с сего…
Майор слез с профессора. Достал пачку сигареты, зажигалку. Прикурил.
– Что случилось? Куда он делся? – крутил головой профессор.
Вокруг поднимались остальные.
Майор нервно затягивался и разглядывал небо. Цвет у него стал какой-то странный. Да и сам воздух… Мутный какой-то.
Огонек добежал до фильтра, майор выбил из пачки еще одну сигарету, стал прикуривать…
И замер.
На бумаге была ржавчина.
И на пальцах.
А взялась она – с зажигалки. Та вся покрылась рыжим налетом. Под пальцами он разлетался в невидимые пылинки.
– Значит, только по стали они ползут… – пробормотал майор.
– Да, по стали, – откликнулся профессор. – Ползут и окисляют. А что с самолетом-то? Отчего он упал? Кто-то из ваших ребят его сбил?
– А пузырьки ваши, микрометровые… У них какая толщина стенки?
– Пара тысяч атомных слоев. Плюс-минус по мелочи, разумеется, но это не важно. Главное, чтобы пузырек целиком, вместе с вакуумом внутри, был легче воды. Чтобы плавал. А что? Мощь науки произвела на вас впечатление, мой друг? – улыбнулся профессор. – Вы заинтересовались этим?
– А если ваши наномашинки, ползая по пузырьку, отщипывали от него слой за слоем, пока этих слоев не стало… ну, скажем, двести?
– Тогда… Тогда… О, боже…
Профессор поднял голову.
Небо выглядело странно. Словно в километре или двух над землей раскинулось огромное рыжеватое стекло, в котором призрачно отражалось все, что было внизу.
А внизу, у поверхности порыжевшего льда, воздух стал уже не просто мутным – он стал рыже-блестящим. Мириады неразличимых глазом частиц, заметных только скопом, скользили вверх…
Вверх, где ветер разнесет их куда угодно. По всей земле. К самолетам и зажигалкам, к кораблям и танкам, к машинам, станкам, молоткам, гвоздям и скальпелям… Для этих маленьких неутомимых благодетелей накопилось столько работы.
10. Облагодетельствованные
(58 часов после)
Темнело быстро.
Взмывшая в небо стальная пыль накрыла все зеркальным пологом.
Лед внизу покрылся слоем ржавчины, но еще держался. Лишившись света, наномашинки почти перестали окислять сталь.
– Как вы думаете, профессор, сколько лед еще выдержит? – спросил майор.
– Несколько дней точно… Это, – профессор ткнул пальцем вверх, – будет потихоньку ржаветь и опадать вниз, давая путь свету. Но этот свет будет тут же давать энергию наномашинам, которые будут жрать это, – он кивнул на лед, – и поднимать новую порцию пыли вверх. Это все надолго затянется… А впрочем, какая теперь разница… Это же конец света… И главное, ничего нельзя сделать… В лаборатории, там… Ничего не осталось… Все инструменты… Господи, теперь уже ничего не сделать… – он закрыл лицо руками.
Но майор на него не смотрел и не слушал. Он напряженно думал и разглядывал зажигалку. Превратившуюся в какой-то ржавый огрызок. Надолго ее не хватит…
Как и продуктов на острове.
И кораблей и самолетов ждать теперь не приходится. И не придется еще очень долго.
А через несколько дней стальной лед окончательно превратится в ржавчину и растворится в воде, и океан опять станет океаном…
– Профессор, вы когда-нибудь были в Австралии?
– Я? Нет…
– И я нет. – Майор вздохнул. – А придется.
Ближайшая большая земля, где есть пища и люди.
11. Человек, все прогнозы которого сбываются
(часы не работают, но время все равно уже не имеет значения)
– Господин майор, мы готовы…
– Сейчас.
Майор медленно, маленькими глоточками, докуривал последнюю сигарету. Когда теперь придется еще покурить?
Когда сигарета все же кончилась, и во рту стало горько от тлеющего фильтра, он старательно затушил окурок на гранитных ступенях.
Становилось все темнее, но надпись на памятной плите еще читалась.
Уверен, настанет день, когда наши крошечные благодетели навсегда избавят человека от любого труда.
К. А. Ордынцев
Два года назад, когда с помпой устанавливали эту плиту, надпись имела другой смысл. Но и сейчас она не врала. Чертов пророк!
Вот оно, светлое будущее. Подкралось.
Больше тебе ни танков, ни пушек, ни автоматов. Ни медалей, ни звездочек на погонах. Ничего.
Никакого труда на благо родины. Никакой выслуги лет. Ни-че-го!
Майор глубоко вздохнул. Воздух отдавал металлом и ржавчиной. Вот ты какой, воздух свободы…
Майор развернулся и зашагал к берегу.
Не очень спеша. Прогулка обещала быть долгой.
Люди Анунамэ
Ножи, вымоченные в соленой воде веревки, кляп…
И снег.
Снег валился сверху огромными хлопьями, серебристый в свете луны.
Старший хранитель Назар поежился от холода. Непривычно. Обычно милостивый Анунамэ заботится о своих слугах.
Но это – внутри своих владений. А здесь уже граница. Здесь щедрый Анунамэ бессилен. Туда, дальше – владения другого бога.
Знать бы еще, какого… Можно было бы попросить и его о помощи. Да только кто же просто так выдаст тайное имя своего бога? Никто. Ну а если тайного имени бога не знаешь…
Тогда остается одно: сиди смирно и тихонько дыши на коченеющие пальцы. Да молись милостивому Анунамэ, чтобы ненароком чужих богов не прогневать…
– Не дрожи, – бросил магистр, не оборачиваясь. – Всю удачу распугаешь.
Он все вглядывался вниз, в лощину. На дом чернокнижника.
Еще месяц назад там ничего не было. Теперь – длинный приземистый дом из гранитных валунов. Больших, тяжелых, хорошо подогнанных и отшлифованных.
В окнах свет. По зеленоватым занавесям иногда пробегают тени…
– Вышла! – шепнул Назар. – Вон она!
Из-за дома выскользнула тень. На голове широкий капюшон, лица не разглядеть – но явно женщина.
– Вижу, вижу… – пробормотал магистр.
Женщина обошла дом и пошла вверх по косогору – прямо к ним.
– Ну-ка, назад, – махнул рукой магистр. – Назад…
Да, женщина шла прямо сюда. В земли Анунамэ.
– Сдается мне, магистр, это кто-то из наших.
– Была, – отозвался магистр, не оборачиваясь.
– Что?.. – не понял Назар.
– Была наша, – сказал магистр. – Зови остальных. Быстрее.
Она даже не успела вскрикнуть.
Хранители налетели с двух сторон. Дюжина цепких рук, веревку на шею, рывком на землю, капюшон с лица…
– М-мать ее потаскуху! – не веря своим глазам.
– Аннушка-толстушка…
Она.
Только ее едва узнать. Вместо заплывших свиных глазок – огромные голубые глазищи. Вместо толстых щек – высокие скулы с ямочками. От двойного подбородка, свисавшего на шею, как петушиные сережки, не осталось и следа.
И кажется, под одеждой тоже никаких обвислых телес…
На миг руки всех оцепенели.
– Держите ее!
Магистр вцепился в плащ и рванул. Брызнули в стороны пуговицы плаща, с треском разлетелось по швам платье – и руки вновь оцепенели.
Лицо еще можно было узнать. Но тело…
Стройное, почти худощавое. Если что и напоминало прежнюю Аннушку-толстушку – то лишь крупные груди с плоскими сосками.
Только теперь они не были еще одной обвислой складкой, нет. Совсем нет. Теперь эти груди притягивали взгляд, манили руки…
– Ведьма…
– Чертово отродье…
И какова же должна быть сила того, что в доме? Если он может вот так вот, запросто, за один вечер…
– Да держите же ее! – рявкнул магистр.
Подцепил пальцем и откинул прочь удавку с ее шеи.
Аннушка с всхлипом втянула воздух, попыталась что-то произнести – но пальцы магистра клещами стиснули ее шею.
– Что? Что ему было нужно от тебя?
Магистр ослабил хватку – ровно настолько, что Аннушка смогла всхлипнуть:
