Армейские и правительственные грузовики каждые пять минут проезжали по дороге, на некоторых — знак, предупреждающий о радиационной опасности. Многие из этих машин, как понимал сенатор, перевозили куски бывшей горы. Джилмону было неизвестно, что найдено на месте взрыва. Теперь, когда в результате заговора свершилось то, чего втайне желали все, непосредственные участники акции оказались не у дел. Козлы отпущения — не иначе. Хотя, может, слишком сильно сказано… А может, и нет.

Джилмон, не таясь, проклинал Крокермена за то, что тот вверг их в безнадежное и незаконное мероприятие, в удушающую атмосферу обмана и заговора.

Несмотря ни на что, глубоко в Земле летели навстречу друг другу «пульки», как называли их одни ученые, или «товарные поезда» — как говорили другие, в основном, геологи. За «пульками» уже не уследить, но нет сомнения, что они никуда не исчезли. Конец света — дело дней или недель.

Джилмон открыл заднюю дверь лимузина и, сев в машину, налил себе шотландское виски с содовой.

— Тони, — спросил он, медленно перекатывая стакан между ладонями, — где бы ты хотел находиться, когда это произойдет?

Водитель не колебался.

— В постели, — ответил он, — и пустить себе пулю в лоб, сэр.

Со времени отъезда из Лонг-Бич они много говорили на эту тему. Тони женился всего лишь шесть месяцев назад. Джилмон вспомнил о Мадлен — они женаты уже двадцать три года. Он тоже хотел встретить страшный час вместе с ней, но не думал, что пустит себе пулю в лоб. Рядом с ними будут дети и два внука — возможно, они съедутся на ранчо в Аризоне. Сбор большой семьи. Уже пять или шесть лет им никак не удавалось организовать встречу клана.

— Мы не успели сделать и самой малости, Тони, — сказал Джилмон неожиданно горько. Впервые после смерти сына он почувствовал желание проклясть Господа.

— Но ведь мы не знаем этого наверняка, сенатор, — ответил шофер.

— Я знаю, — сказал Джилмон. — Если человеку дано право знать, что он потерпел крах, то я знаю это.

Hostias et preces tibi, laudis offerimus

В течение нескольких последних часов Тревор Хикс сидел за компьютером, просматривая и разбирая записи, присланные из общины мормонов в Солт-Лейк-Сити. Он остановился в доме инженера, специалиста по аэрокосмическому оборудованию. Хозяин — его звали Дженкинз — предоставил Хиксу большую гостиную, из окон которой открывалась панорама Сиэтла и залива. Работа не увлекала Тревора, однако он считал ее поолезной и потому чувствовал себя умиротворенным и спокойным перед лицом будущей катастрофы. Несмотря на репутацию невозмутимого человека, Тревор Хикс в действительности никогда не был ни хладнокровным, ни сдержанным. Воспитанный в английских традициях писатель за умением вести себя и спокойными манерами скрывал свое истинное «я», которое, как считал он сам, окончательно сформировалось где-то в возрасте двадцати двух лет и неизменно оставалось впечатлительным, энергичным, необузданным. Только, может, прибавилось воспоминаний да внешнего лоска.

Он откатил стул от стола и поздоровался с миссис Дженкинз — Эбигейл; она вошла в комнату с двумя пластиковыми пакетами, доверху наполненными продуктами. Эбигейл не была Подневольной. Она знала только, что ее муж и Тревор занимаются чрезвычайно важным и секретным делом. Те работали днем и ночью, с трудом находя несколько часов для сна, а она, желая помощь мужчинам, ходила за покупками и готовила.

Миссис Дженкинз оказалась хорошей хозяйкой и неплохим кулинаром.

В семь часов они пообедали — жареное мясо, салат и бутылка отличного «кьянти». В семь тридцать Дженкинз и Хикс вновь приступили к работе.

Ощущение внутреннего покоя, заметил Хикс, волнует его… Он не доверял слабым невыразительным эмоциям. Уж лучше легкое волнение: оно не позволяет расслабиться.

Сигнал тревоги пронзил мозг Хикса подобно раскаленному стальному копью. Писатель взглянул на часы — он и не заметил, что они отстали. Время позднее. Тревор отбросил в сторону очередную дискету. Потом отодвинул стул и подошел к окну. Дженкинз с удивлением взглянул на него из-за кипы бланков с заявками на медицинское оборудование.

— Что случилось?

— Вы не чувствуете? — спросил Хикс, дергая за шнур, чтобы раздвинуть занавески.

— А что я должен чувствовать?

— Какое-то несчастье. Я слышу из… — Он попытался понять, откуда идет сигнал, но Сеть замолчала. — Мне кажется, что-то происходит в Шанхае.

Дженкинз встал с кресла и позвал жену.

— Начинается? — спросил он.

— О, Боже, не знаю! — крикнул Хикс, почувствовав новый тревожный укол. Сеть повреждена, связь оборвана — ничего другого он понять не мог.

За окном мириадами огней сверкал ночной Сиэтл. Хиксу от холма Королевы Анны был виден весь город. Небо пасмурное, хотя прогноз не обещал осадков… Яркие вспышки осветили верхний слой облаков. Одна, вторая… Пауза. Когда миссис Дженкинз появилась в гостиной, небо вспыхнуло в третий раз.

Миссис Дженкинз испуганно посмотрела на Хикса.

— Обычная молния, правда, Дженкс? — спросила она мужа.

— Это не молния, — ответил Хикс.

Сеть передавала противоречивую отрывочную информацию. Даже если на связь вышел один из Боссов, Хикс не мог различить его голос в общем сумбуре. Потом, отчетливый и недвусмысленный, пришел сигнал. Хикс и Дженкинз услышали его одновременно.

Враг атакует вашу территорию и судно.

— Атакует? — громко переспросил Дженкинз. — Они что, начинают прямо сейчас?

— Один из ковчегов находился в Шанхае, — сказал Хикс с недоумением. — Теперь Шанхай отрезан от Сети. Никто не может связаться с городом.

Что?.. Что?..

Будучи местным организатором деятельности Сети и поставщиком необходимого оборудования, Дженкинз привык к более частным и конкретным проблемам.

— Я полагаю…

Собственная — не чужая, не навязанная таинственным Боссом — мысль, промелькнула в мозгу Хикса, прежде чем он закончил фразу.[2]Они защищают нас, но не могут предотвратить гибель планеты. Враги наверняка запустили на орбиту корабли, или станции, или что-нибудь в этом роде, чтобы следить за Землей.

— …что сейчас начинается бомбардировка.

За облаками вспыхнул свет и озарил все вокруг.

…в конце концов, идет настоящая война, но мы не ожидали, не предполагали такого поворота событий…

— Дженкс…

Дженкинз обнял жену. Хикс увидел красные и белые вспышки, струи воды, взлетающие на воздух камни — и черная взрывная волна опустилась на город. Оконное стекло разлетелось вдребезги, Хикс закрыл глаза и, испытав мгновенный приступ боли, погрузился в темноту…

Артур летел на предельной скорости в Сан-Франциско по шоссе N 101 и наконец притормозил после марафонской гонки. Он вдруг почувствовал острую боль в затылке и, крепко сжав руль, остановился у обочины, ощущая напряжение во всем теле.

— Что случилось? — спросила Франсин.

Он повернулся к жене и посмотрел на небо над Санта-Розой и виноградниками.

— Астероиды! — крикнул Марти. — Взрываются!

На этот раз свет вспыхивал ближе и ярче, слепил глаза, как паяльная лампа, оставляя в небе красные следы. На высоте сотни миль над Сан-Франциско что-то происходило, скорее всего, сражение.

Франсин хотела выйти из машины, но Артур остановил жену. Она посмотрела на него, однако ничего не сказала, только лицо ее исказилось от страха и гнева.

Еще несколько вспышек над головой — и вновь вокруг воцарилась темнота.

Артур почти удивился, поняв, что плачет. Злость и ненависть душили его.

— Сволочи! — простонал он, уронив руки на руль. — Будь они прокляты!

— Папа… — захныкал Марти.

— Замолчи, черт возьми! — крикнул Артур, потом одной рукой сжал ладонь Франсин, а другой дотянулся до сына. — Никогда не забывай того, что видел. Если мы выживем, никогда, никогда не забывай!