Бесстрашно рисует он всесильному монарху портрет его правления. «Мир кладбища» — вот что дал Филипп Испании. Это же прочит он и Нидерландам. Но свобода — естественный закон природы. Никакому деспоту на троне не пресечь «роскошное цветение свободы», не остановить колеса истории.

Поза считает, что не пришло еще время для осуществления на его родине идеалов равенства и свободы. Счастливое государство — дело будущего. Но и в век Филиппа можно споспешествовать его приходу — гуманными формами правления.

Уловив в глазах короля искру сочувствия, Поза горячо убеждает его стать поборником свободы на троне.

Как ни чужды жестокому притеснителю народов, королю Филиппу, свободолюбивые, республиканские по своей сущности убеждения Позы, даже этот мрачный деспот поддается обаянию благородной личности мальтийского рыцаря. Он полюбил «странного мечтателя» и впервые через это чувство учится уважать и любить человека.

Маркиз становится ближайшим из приближенных Филиппа, хранителем его печати.

Но хотя Поза и поддался прекраснодушному порыву искать приверженца своих замыслов на троне, он ни на минуту не отвергает необходимости реальной борьбы. Его главная надежда по-прежнему не Филипп, а Карлос во главе нидерландского народа.

Свое неожиданное влияние при испанском дворе Поза использует, чтобы связать Карлоса с деятелями нидерландской революции и ускорить отъезд его во Фландрию.

Но бесстрашный рыцарь, благородный энтузиаст, он — плохой дипломат и политик. Тайные интриги чужды его прямой натуре. Он не может тягаться в этой сфере с придворными Филиппа. Позе не удается отвести от Карлоса новых подозрений короля. Инфанту грозит смерть. Тогда Поза решает спасти Карлоса для предназначенной ему высокой миссии ценою собственной жизни. Зная, что все письма в Брюссель вскрываются в Мадриде и передаются королю, он адресует Вильгельму Оранскому, главе нидерландских повстанцев, вымышленное послание. Поза пишет, что сам влюблен в королеву, а ревность короля к сыну — прекрасный помощник для его планов.

Теперь его — Поза знает это — ждет пуля, предназначавшаяся инфанту. Мужественно идет он навстречу смерти, веря, что друг приблизит осуществление их общей мечты «о новом, лучшем государстве».

Но Карлосу не суждено выполнить предсмертный наказ Позы: «за счастье человечества сражаться». Его арестовывают накануне побега в Нидерланды, в час прощания с Елизаветой…

Разделял ли Шиллер идеализм своего героя, его наивную мечту о возможности приблизить день освобождения народа, воздействуя на добрые чувства правителей?

Весь ход драмы отрицает такое предположение.

«Семя правды», которое удалось Позе заронить в душу короля, не дало других всходов, кроме убийства.

такова горькая правда, которую в отчаянии над трупом друга бросает Карлос в лицо короля.

А ведь суровый Филипп искренне полюбил благородного юношу. «Он был моей любовью первой», — признается король. Неподдельны и привязанность монарха и его отчаяние после убийства Позы. Шиллер не лишает образ Филиппа человеческих черт, намеренно не изображает его в виде кровавого чудовища, каким был в действительности испанский король. Филипп в драме — фигура, исполненная трагического величия, он неизмеримо выше всей окружающей его придворной среды. Но даже такой монарх неизбежно становится палачом свободолюбца, утверждает Шиллер.

Трон и Человек не могут сосуществовать — такова логика абсолютизма; принцип самовластия по самой своей природе исключает гуманность; монархия несовместима с освобождением народа. Вот выводы, которые с неизбежностью вытекают из шиллеровской драмы.

В те годы, когда поэт работал над «Дон Карлосом», среди немецкой интеллигенции было распространено увлечение тайными обществами, особенно масонством, — оно призывало к объединению всех людей на началах братской любви и равенства, к искоренению пороков существующего строя путем просвещения и самоусовершествования. Лессинг, Виланд, Гете входили некоторое время в масонские ложи.

Через Кернера, связанного с масонством, близко познакомился с этой средой и Шиллер. Но автор «Дон Карлоса», как и автор «Разбойников» и «Коварства и любви», не разделял иллюзий о возможности облагородить феодально-абсолютистский порядок.

Нет, поэт не перестал быть его непримиримым врагом и по-прежнему открыто выражает свое возмущение в творчестве. Пожалуй, ни в одной из предшествующих драм не удается Шиллеру с такой точностью, как в «Карлосе», «вонзить нож в самое сердце реакции», осуществить замысел, которым он делился с Рейнвальдом в Бауэрбахе. Он выводит на суд зрителей самого Филиппа II, христианнейшего монарха Европы, главу феодально-католической реакции средневековья. И рядом с Филиппом — всесильная инквизиция, рабом которой оказывается даже земной бог — король.

Каким могильным холодом веет от зловещей фигуры слепого старца, Великого инквизитора королевства, появляющегося в финале трагедии по зову Филиппа! Наставник юности короля, он и в годы старости этого могущественного монарха держит его на привязи властью всесильной инквизиции.

Воинствующий антигуманизм — вот основа основ философии церковно-монархической реакции, которую гениально разоблачает в драме Шиллер.

поучает Филиппа Великий инквизитор.

«Жалок гордый разум», — этот неизменный тезис клерикалов инквизитор утверждает, предавая «костру сто тысяч слабых духом»

Беспредельную его ненависть вызывает извечная мечта человечества о лучшем будущем.

Как мог король, поддавшись этому «духу мечтаний», не отдать инквизиции свободолюбца Позу? — попрекает инквизитор Филиппа.