Шиллер не развивает дальше всего лишь намеченный в балладе мотив нравственного перерождения тирана. Мы не знаем, не окажется ли оно столь же иллюзорным, как и «перерождение» короля Филиппа в «Дон Карлосе».

Идейный смысл «Поруки» не в финальном обращении царя, как, впрочем, и не в тираноборстве Мероса, которое служит лишь завязкой напряженного действия баллады. Ее главное содержание — прославление дружбы, торжествующей над самой смертью. Ее герои — в равной мере и Мерос и бессловесный друг, перед лицом, казалось бы, неминуемой смерти не усомнившийся в верности и дружбе.

Баллады Шиллера — маленькие драмы. Драматичен их напряженный сюжет, язык, само их построение, при котором действие словно распадается на отдельные акты и в то же время неуклонно двигается к финалу. Это поэзия драматурга.

Баллады рождались в то время, когда после длительного перерыва Шиллер возвращался к драматическому творчеству.

Миновало десять лет с тех пор, как поэт завершил «Карлоса» и не писал более для театра. Позади годы занятий историей и социально-философские труды— эстетическая теория. Позади период великой революции по ту сторону Рейна. Ничто не прошло бесследно для развития художника: он вобрал в себя и опыт историка, и раздумья философа, и прежде всего идеи французской революции. Из этого спшава выкованы все поздние драмы Шиллера — величайшее в его творческом наследии…

На площадке перед зданием Немецкого национального театра в Веймаре возвышается монументальная скульптура. Гете и Шиллер, отлитые в бронзе, застыли на каменном постаменте…

В Веймарском театре, в течение двадцати шести лет бессменно руководимом Гете, были поставлены все поздние драмы Шиллера. Навеки связала здесь поэтов общая слава. Ее символическое воплощение в скульптуре — лавровый венок, соединяющий правую руку Шиллера и Гете. Левую руку Гете положил на плечо младшего друга, ободряя и уверенно напутствуя его. Шиллер держит свиток рукописи. Голова его откинута — поэт как бы всматривается в даль.

Памятник Шиллеру и Гете, выполненный Эрнстом Ритшелем, учеником скульптора-классика Христиана Рауха, современника обоих поэтов, был установлен в середине XIX века, когда уже далеко позади осталась блестящая эпоха в истории Веймарского театра, связанная с совместной деятельностью Шиллера и Гете.

Для зрителей эта эпоха началась 12 октября 1798 года.

В этот день в Веймарском театре шла новая пьеса Шиллера, первая после десятилетнего его молчания как драматического писателя — «Лагерь Валленштейна».

Многочисленную публику саксен-веймарской столицы и других городов герцогства привлекло это событие. Популярность Шиллера в Веймаре была велика, хотя его юношеской драматургии почти не знали. Единственная драма Шиллера, которая держалась в репертуаре Веймарского придворного театра, — «Дон Карлос». «Разбойники», «Фиеско», «Коварство и любовь» не пользовались благосклонностью Карла Августа. Впрочем, и самому Шиллеру его юношеские драмы представляются теперь пройденным этапом.

Мечта обоих веймарских поэтов — возродить монументальную трагическую форму, близкую по духу к античной драматургии. Первой такой попыткой стала шиллеровская трилогия «Валленштейн».

Архитектоника ее и в самом деле напоминает величественный монумент — многоярусный, многофигурный памятник знаменитому полководцу. В основании его высечены горельефы, изображающие массовые сцены; выше расположены изваяния боевых помощников, офицеров, а на самом верху — массивная фигура героя.

По-особенному торжественно было 12 октября 1798 года в Веймарском театре, открывавшем, после капитальной перестройки, новый сезон долгожданной драмой Шиллера. И вот в зале гаснет свет… На сцене в костюме одного из главных героев драмы — Макса Пикколомини — молодой актер Фосс. Он читает поэтическое вступление, написанное Шиллером для этого спектакля.

Поэт излагает здесь свою творческую программу. Он уверен: лишь то искусство сохранится для вечности, которое живет дыханием своего времени:

Снова, как в «Письмах об эстетическом воспитании», открыто выражает Шиллер гордость своим временем, когда

Шиллер призывает театр быть достойным «великого столетья, в котором мы стремительно живем», — выйти на широкие просторы истории «из повседневности мещанских дел».

Истории посвящена драма, которую поэт собирается предложить публике. Но какими неразрывными узами связано прошлое с современностью! Рушится старая феодальная Европа, упрочившаяся в результате Тридцатилетней войны и Вестфальского мира. Силой фантазии поэт хочет воскресить «ту мрачную минувшую годину», чтобы еще более радостным предстало перед зрителями «будущее, полное свершений».

Шиллер сразу вводит зрителей в атмосферу эпохи Тридцатилетней войны.

С потрясающим реализмом воскрешает Шиллер эту картину в «Лагере Валленштейна».

Античные трагедии нередко открывались прологом на небесах, где в символическом действии намечалась экспозиция драматического сюжета. Великий демократ театральной сцены, Шиллер низводит пролог с небес на землю.

Это как бы громадная оркестровая увертюра, где звучат разные инструменты, где ведущие темы трагедии проводятся в разных голосах. Она обнимает всю первую часть трилогии, озаглавленную «Лагерь Валленштейна».

Вахмистры, трубачи, стрелки, канониры, уланы, кирасиры, маркитантки, солдатские дети оживают перед зрителями в буднях многолетнего походного быта. Здесь рядом с чехами — швабы, рядом с хорватами — тирольцы. Среди них немало людей с темным прошлым, пестрого сброда, удалого, корыстолюбивого, давно привыкшего не иметь иного очага, кроме походного костра, иного приюта, кроме палатки маркитантки.

Беззаветно предано своему полководцу это разноплеменное войско. Но не потому, что под его знаменем объединяет этих людей патриотическая идея; Валленштейн для них — образец военного успеха, удачи, к которой стремится каждый: служба в его армии — залог привольного житья…

Имя Валленштейна стократно повторяется в репликах, в разговорах, вспыхивающих в разных углах сцены. В многогранном зеркале народного воображения облик будущего героя драмы отражается в самых разнообразных ракурсах. Валленштейн еще не появился на сцене, но он уже вылеплен во всех своих противоречивых чертах многоголосой народной молвой.