— Я вам не помешаю? — И помолчав, добавлял:

— Потому что если я мешаю…

Манола прыскала со смеху:

— Мы бы не постеснялись сказать вам об этом, господин Йос. А пока что дайте-ка мне лучше огня.

Эта история с огнем всякий раз заставляла его краснеть. Каждые десять минут Манола вытаскивала из портсигара сигарету. Терлинку следовало бы это замечать, тем более что девушка смотрела на него. Так ведь нет! Она вынуждена была напоминать ему:

— Разве вы не видите, господин Иос, что я жду?

— Прошу прощения.

Он был рассеян, хоть и не думал ни о чем определенном. Он не спускал глаз с Лины, лицо которой оставалось все таким же круглым, по-настоящему девичьим — розовым, бархатистым, оживленным, с ямочками на щеках. Вдруг ему почудилось, что он слышит звонок, как в тот вечер у себя в доме, когда Жеф Клаас…

Однако она улыбалась, и вокруг царила атмосфера нежной музыки, сладких запахов портвейна и кремовых пирожных.

Несколько раз Терлинк послушно оставался один за столом, пока обе девушки танцевали.

А чуть позже, в машине, по дороге в Верне, он опускал стекла дверцы и вдыхал прохладный морской воздух, искал глазами светящиеся точки в переливчатом мраке и беглые штрихи бледной кисточки маяка.

Пока он ел, Тереса исподлобья поглядывала на него, время от времени вздыхала, жалобно распоряжалась:

— Подавайте остальное, Мария.

Иногда ему казалось, что он принес с собой частицу аромата обеих девушек. Он прикасался к себе, к лацканам пиджака, к рукам, ища этот запах.

— Уходите, Йорис?

— Да, иду к Кесу.

Как всегда! И он садился на то же место, неподалеку от игроков, наблюдая за партией. Медленно раскуривал сигару, пепел которой старался как можно дольше не стряхивать.

— Правда, что сегодня в Остенде случилась авария с трамваем?

Особенно изощрялся в таких расспросах Стейфелс, сохранявший при этом иронически равнодушный вид и даже не смотревший на Йориса. А тот и бровью не вел. Он знал: все все понимают. Кто-нибудь ронял:

— В большом городе что ни день авария.

Кемпенар пел на каждом вечере благотворительного общества, и пахло от него все так же дурно. Но когда он приносил Терлинку почту, в глазах у него поблескивал незнакомый огонек.

— Добрый вечер, баас.

— Добрый вечер, господин Кемпенар.

В глубине души Кемпенар был доволен, его большие глаза блестели, он, втайне ликуя, то и дело проводил пальцами по губам.

— Вчера, ближе к вечеру, дважды приходил председатель профсоюза. Предупредил, что сегодня явится снова… Вы будете в ратуше?

— Возможно.

Г-н Кемпенар был доволен, очень доволен! И возвращаясь к себе в канцелярию, сам себе подмигивал, смотрясь в кусок зеркала, висевший над эмалированным умывальником рядом с полотенцем, от которого пахло той же затхлостью, что и от всей его особы.

— Если хотите еще картошки, возьмите у меня. Мне нажарили чересчур много.

Непонятно было, как Яннеке зарабатывает себе на жизнь, потому что ее кафе всегда пустовало. А если посетители и появлялись, как, к примеру, Терлинк, то это были скорее приятели, садившиеся у огня, чтобы выпить кружку пива и поболтать с хозяйкой.

— Что вы сказали о моей картошке? — осведомилась она из кухни. — Не понравилась?

— Нет, Яннеке, понравилась. Я сказал только, что ее слишком много.

— Лучше слишком много, чем слишком мало.

Взгляд Манолы упал на руку Терлинка, судорожно сжавшую бумажную скатерть. Затем она посмотрела на его лицо и на этот раз не рассмеялась:

— Да не волнуйтесь вы так, господин Йос. Я же сказала вам: все идет хорошо.

Она плохо понимала, что с Терлинком. Ей случалось с задумчивым видом, вот как сейчас, наблюдать за ним. Потом у нее вырывалась какая-нибудь коротенькая фраза, выдававшая ее мысли:

— Правда, что у вас есть дочь?

— Правда.

— Какая она?

Маноле довелось однажды проехать через Верне на машине своего друга, но город не вызвал у нее интереса. Ей запомнилась только огромная площадь, вымощенная очень мелкой брусчаткой, да дома с зубчатыми щипцами.

— По-вашему, отец Лины обошелся с ней как порядочный человек? Заметьте, для нее-то это счастье: теперь ей живется спокойней… Порой Терлинк напрягал слух, как если бы мог расслышать из кафе звуки в соседнем доме. Манола по-прежнему пыталась вызнать, что он думает, зачем приезжает каждый день и почему выказывает себя таким любезным. Однажды ей показалось, что это ради нее самой. Но нет! Говорил он только о Лине. Но разве это не еще удивительней?

— Вы полагаете, ее отец захочет увидеть ребенка?

— Наверняка нет.

— Почему Жеф так поступил, хотя ему было бы нетрудно уехать с Линой?

Терлинк, вздрогнул, сурово взглянул на нее.

— Почему? — повторил он.

— Да. Лина рассказывала, что он охотно уехал бы с ней.

— У него не было никакого положения. Эти слова сказал бургомистр Верне, и Йорис сам удивился им. Они прозвучали как-то странно. Манола удивилась:

— Что это меняет? Разве теперь у него есть какое-то положение?

Терлинку почудилось, что через стекло потянуло свежим воздухом. Он вздохнул, отодвинул тарелку, раскурил сигару.

Бывали моменты, когда он тоже спрашивал себя, что он делает тут, в обстановке, кажущейся ему почти нереальной. Он уставился на кота, свернувшегося клубком на красной подушке плетеного кресла. Кот мурлыкал, печка урчала. Что общего у него, Терлинка, с этой обстановкой покоя, совершенно чуждой ему?

— Ну, господин Иос, хорошо пообедали?

Эта Яннеке говорила с ним так непринужденно, с такой сердечностью давней приятельницы, словно они в самом деле близко знакомы!

— Не сходите наверх посмотреть?..

На взгляд Терлинка, Манола спустилась сюда уже слишком давно. Он уставился в потолок так, словно комната Лины находилась прямо у него над головой.

— Если бы произошло что-то новое, меня известили бы.

Тогда он перевел глаза на дверь. Ему было не по себе. Хотелось двигаться. То и дело подмывало сесть в машину и вернуться в Верне, дав себе слово, что ноги его больше в Остенде не будет.

И вот дверь открылась. Маленькая старушка в фартуке осмотрелась, замахала Маноле руками. Терлинк, как и подруга Лины, разом все понял. Лицо его разгладилось.

— Мальчик? — спросила Манола.

— Девочка.

Йорис закусил губу, стараясь не выдать своего волнения, положил сигару, схватил стакан и выпил до дна.

— Бегу наверх… Навестите ее завтра? — И видя, как он побледнел, Манола нахмурилась:

— Что с вами?

— Ничего, ничего, — буркнул он. — Сколько я должен, Яннеке?

Шторы на всех трех окнах были опущены и образовывали как бы три красивых золотисто-желтых экрана, по которым метались тени.

Терлинк щелкнул дверцей машины.

В Верне, в столовой, как всегда, был приготовлен его прибор. У лампы шила Тереса. Мария чистила картошку на завтра.

При появлении Йориса она смахнула очистки с передника и направилась к плите.

— Я уже обедал, — объявил он.

И весь дом словно легонько вздрогнул.

Спустившись в шесть утра вниз, чтобы разжечь плиту, Мария увидела под дверью хозяев свет, остановилась и прислушалась. На лестнице было темно и холодно. Всю ночь дул ветер, и оторвавшийся где-то водосточный желоб стучал о стену с настойчивостью, доводящей до белого каления.

Марии почудилось, что кто-то слабо стонет, потом она услышала характерные шаги бааса по линолеуму: он в шлепанцах расхаживал по комнате.

Она поскреблась в дверь. Ее не услышали, и она нажала на ручку, надеясь, что уж это-то заметят.

Дверь действительно распахнулась. В рамке ее стоял Терлинк с растрепанными волосами, со спущенными подтяжками, в шлепанцах на босу ногу, в ночной рубашке с красной вышивкой по вороту. Мария взглянула на постель, шепотом спросила:

— Что-то случилось?

И тут кое-что поразило ее. Она вновь повернулась к Терлинку и внезапно почувствовала: он как-то изменился. Определить в чем она не могла.