Сергей Сергеевич подошел к Барабихину, тот хотел встать, но полковник удержал его, положив на плечо руку.

– А сообщить обо всем, что вы сейчас рассказали нам, надо было вовремя. Это являлось вашей прямой обязанностью, обязанностью советского гражданина, офицера, коммуниста.

Барабихин опустил голову.

– Конечно, я совершил ошибку, – тихо сказал он. – Ради жены. К тому же мы очень быстро уехали, и мне казалось…

– Именно ради жены вам и следовало сообщить! – неожиданно резко сказал Сергей Сергеевич.

Потом помолчал и уже мягче, будто пытаясь сгладить только что допущенную резкость, спросил:

– У вас есть ребенок?

– Нет. Умер, когда ему было два года.

– Жена работает?

– Учится на курсах кройки и шитья.

Дымов молча подошел к столу и наклонился подписать пропуск. Передавая его Барабихину, он задержал руку инженера и сказал с большой сердечностью:

– Вот поговорили, и кое-что прояснилось. И у вас небось на сердце полегчало? Не правда ли?

Иван Васильевич благодарно кивнул головой.

– А почему мы начали проявлять интерес к истории, случившейся в 1948 году, – добавил Дымов, – об этом вы зря в догадки не пускайтесь. Всему свое время. Сейчас у вас своей работы хватает, работы большой и очень ценной. В ней ведь тоже и анализы и догадки нужны…

И еще одна просьба: ни с кем о нашей встрече не говорите, даже с женой. – Дымов усмехнулся. – Я вам тоже обещаю все наши беседы держать в секрете. Ну, желаю счастья, Иван Васильевич. Если понадоблюсь, звоните!

Он вырвал листок из настольного календаря, записал телефон и передал Барабихину. Уже у самых дверей кабинета Сергей Сергеевич неожиданно вспомнил:

– Кстати, ваш берлинский адрес и фамилию хозяйки вы не запамятовали?

– Как можно! – отозвался Иван Васильевич. – Вольфштрассе, 135. Хозяйка – фрау Гартвиг. Марта Гартвиг. Милейшая старушка.

Проводив Барабихина, Сергей Сергеевич сел за стол.

– Ну-с, Алексей, свет Петрович, твое мнение? – спросил он капитана.

– Любопытная история, товарищ полковник.

Уваров поднялся с дивана, подошел к столу.

– Сложное впечатление производит товарищ. – Он кивнул в сторону двери. – С первого взгляда такой прямой, откровенный, честный, а на поверку получается, что струсил, промолчал, скрыл. Сложное впечатление! – повторил он понравившееся ему выражение. Полковник молчал.

– Сергей Сергеевич! – Капитан Уваров с нескрываемым любопытством посмотрел на начальника. – Я же вас и вашу методу хорошо знаю, Для вас последовательность дороже всего. Скажите, товарищ полковник, как вы считаете, имеет история Липатовой отношение к Барабихину, к его жене и к их пребыванию за границей?

Сергей Сергеевич сделал таинственный вид и пальцем поманил капитана. Тот наклонился почти вплотную к нему.

– Знаешь, Алеша, – шепотом проговорил Дымов, – если бы я мог твердо и окончательно ответить на твой вопрос, я бы считал дело почти законченным.

Увидев разочарование на лице помощника, Сергей Сергеевич медленно, словно раздумывая, добавил:

– Наша задача, капитан, определить направление возможного удара… Я еще не знаю, будет ли это обходной маневр или прямой прицел!

От дальнейших объяснений полковник отказался. Он вытащил из ящика стола лист бумаги, положил ее перед капитаном и стал диктовать…

– Пиши запрос, капитан… Пиши: Берлин… По встретившейся необходимости просим сообщить характеризующие данные на владельца комиссионного магазина Штрумме и домохозяйку Марту Гартвиг, проживающую по Вольфштрассе, 135.

Светало. Скорый поезд Брест – Москва мчался с запада на восток. Вонзаясь длинным змеевидным телом в неплотную пелену предутреннего тумана, поезд рвался навстречу солнцу. Оно уже всходило где-то над просторами, раскинувшимися за железнодорожным полотном. Позади, за «хвостом» поезда, было еще темно; впереди, там, где над паровозом равномерно взлетали, будто выстреленные из трубы, султаны дыма, небо алело. Над землей вставал во всем июльском великолепии новый солнечный день.

Лейтенант Андрей Рябинин уже давно не был на родине, давно не видел этих лесов и перелесков, извилистых речушек и озер, небольших, но многолюдных и шумных станций, позади которых высились здания, трубы заводов, виднелись окраины поселков и городков. Почти не замедляя хода, поезд несся дальше и дальше, извещая о своем приближении голосистыми гудками.

В белой майке-безрукавке лейтенант стоял в коридоре у окна вагона. Пассажиры еще спали, и никто не мешал ему смотреть, вспоминать. Все незнакомые места казались давно знакомыми, каждая роща и лесок казались похожими на подмосковные, где безмятежно текло и внезапно окончилось детство, застигнутое войной. Все, что видел глаз, было близким, милым, родным.

Неожиданно Андрей поймал себя на том, что он уже не вглядывается в очертания пейзажа, мысли его блуждают где-то далеко-далеко, и щемящее тревожное чувство холодит сердце. Почему? Чем объяснить, что именно сейчас, когда он подъезжает к Москве, когда в воображении рисуется картина встречи с близкими, с друзьями, с Зоей, он возвращается мыслями к последнему разговору с фрау Гартвиг… Сначала она настоятельно просила передать подарок сестре. Буквально через минуту она умоляла отказаться от подарка, выбросить его. Все это очень странно и непонятно. Причем тут сестра? И выяснить ничего не удалось, так как на следующий день старуха попала под автомобиль.

Но фрау Гартвиг была очень взволнована с самого начала, он это заметил, как только вошел в дом. Почему? Ах да, умерла ее подруга детства, эту новость принес гость, длинный, жердеобразный старик. Его внешность не вызывала симпатии, но вел он себя корректно и почти все время молчал. Только на Гартвиг он смотрел все время каким-то тяжелым, давящим взглядом. Очевидно, характер у этого старика властный и злой. Ну и шут с ним – и с этим стариком, и с этим кольцом, и со всей этой неразберихой!

Рябинин старался отделаться от одолевавших его мыслей, но они навязчиво лезли в голову, тревожили. Лейтенанту казалось, что он где-то, в чем-то совершил невольный промах, ошибку. Ему самому было неясно: откуда появилось это ощущение, почему он с такой тщательностью восстанавливает в памяти все детали последнего посещения квартиры фрау Гартвиг?

Уже наступило яркое, солнечное утро. Пассажиры просыпались, выходили в коридор, открывали окна. Проводники разносили горячий чай. В одном из купе завели патефон, из другого слышался стук костяшек домино. Возле окна, у которого стоял лейтенант, двое пассажиров вели неторопливый разговор о качестве сортов пшеницы. Рябинин прислушивался к их разговору, Пытался уловить смысл, но не мог сосредоточиться и болезненно морщился, будто от зубной боли. Теперь он жалел, что не взял с собой это проклятое кольцо. По крайней мере он смог бы разглядеть его: что в нем особенного? Чем оно так напугало фрау Гартвиг?

Андрей вошел в купе и стал взбираться на свою верхнюю полку. Сидевший внизу пассажир в полосатой пижаме пил чай и с удивлением наблюдал за лейтенантом.

– Что, молодой человек, не выспались? Досыпать собираетесь? – дружелюбно спросил он.

– Нет, просто полежу немного, – откликнулся Андрей.

– Укачает! – убежденно сказал пассажир. – Лучше присоединяйтесь, у меня к чаю есть печенье. Вкусное!

– Спасибо, пока еще есть не хочется.

– Жаль, одному скучно. В компании веселее.

Пассажир вздохнул и стал шуршать свертками.

«Не вздремнуть ли в самом деле?» – подумал Андрей, устраиваясь поудобнее. Он даже закрыл глаза и, чтобы «поймать» сон, по старой школьной привычке, стал считать до тысячи. Но сна не было. В голове одна за другой непрерывно и навязчиво теснились мысли обо всем, что случилось накануне отъезда из Берлина. В памяти всплывали подробности, детали, предположения. Но все они не давали ответа на главный вопрос: чем объяснить странное поведение старухи Гартвиг и какое отношение вся эта история имеет к сестре?