Полагаю, что нет. Невозможно допустить, чтобы следы этого происхождения, если бы оно действительно было таким, начисто стерлись в раннехристианской литературе: в ней нет ни малейшего намека на Индию и ее историю, на деятелей этой истории, на богов и других персонажей ее мифологии, на ее культы и обряды. Это могло бы, впрочем, произойти лишь в том случае, если бы вся раннехристианская литература сочинялась в специально организованном порядке и столь же организованно выполнялась бы данная кем-нибудь директива о планомерном уничтожении каких бы то ни было намеков на индийский материал. Но о такой организованности вообще не может быть речи, возникновение евангелий и других книг Нового завета было стихийным процессом так же, как и появление писаний мужей апостольских и других раннехристианских авторов.

Неоднократное совпадение сюжетов тоже не дает оснований к тому, чтобы искать здесь обязательно заимствование. Известно явление бродячих сюжетов в мировом фольклоре, известно, как повторяются мифологические мотивы. Д. Фрэзер в своей книге «Фольклор в Ветхом завете» привел огромное количество примеров того, как ветхозаветные повествования перекликаются с фольклорными и мифологическими сказаниями, распространенными у народов различных районов земного шара. Одних только легенд о потопе он насчитывал около полутораста. Если следовать методологии Планге, то придется считать библейский миф о потопе позаимствованным и из Австралии, и из Южной Америки, и из Центральной Африки. То же можно сказать и о представлении, по которому человек сотворен божеством из земли или глины.

Есть теория, ведущая образ Иисуса Христа не из Южной, а из Центральной Азии. Ее автором был русский путешественник и этнограф Г. Потанин, а ревностным пропагандистом и популяризатором— якутский этнограф Г. Ксенофонтов.

Потанин выступил в 1912 году с докладом в обществе изучения Сибири в Петербурге на тему «Происхождение Христа». Высказав убеждение, что Христос в реальной действительности никогда не существовал, докладчик заявил, что он обнаружил большое количество параллелей к евангельским легендам в тюрко-монгольском фольклоре народов Центральной Азии. Тут же он привел ряд таких легенд и сказок, в которых неизменно участвует двенадцать персонажей и которые своим содержанием близко напоминают евангельские сказания. Заодно он обнаруживает аналогичные сюжеты в скандинавских сагах, в алтайских сказках. В частности, по его мнению, казнь через распятие фигурирует в фольклоре всех народов Северной Азии.

Легенда о Христе, таким образом, имеет самое широкое распространение чуть ли не во всем мире. Каково ее происхождение? Потанин уверенно отвечает: «Я пришел к выводу, что основной мотив всех этих легенд и сказок центральноазиатского и даже ордосского происхождения». (Ордос — местность в Западном Китае. — И. K.). Не утруждая себя более или менее обстоятельной мотивировкой, автор делает заключение: «Таким образом, мы видим (?), что в основе евангельской легенды о Христе лежит центральноазиатская шаманийская легенда; что образ самого Христа создан по образу, за много веков существовавшему в глубине Азии»[82].

В какой-то мере он считает себя обязанным лишь объяснить, как могла шаманийская легенда попасть в христианскую территорию. Общее решение этого вопроса выглядит для него очень просто: легенды, составленные на Востоке, могли быть принесены в Южную Россию хазарами и через них дальше на Запад и Юг. Были два типа таких легенд. В одних из них главный персонаж изображался в хорошем и благодетельном свете, в других — наоборот, в карикатурно-злом. Первые перешли в новозаветные книги, вторые — в талмудические сообщения о Христе, в частности в Толдот Иешу. «Считаю, — заявляет Потанин категорически, но без аргументации, — эту еврейскую легенду (изложенную в средневековой книге «Толдот Иешу». — И. К.) дохристианской»[83]. В особом опровержении эта фантастическая гипотеза, кажется, не нуждается хотя бы потому, что она фактически ничем и не обосновывается.

Последователь Потанина Ксенофонтов попытался дать ей нечто вроде обоснования. Он рассматривает христианский культ и легенду о Христе как разновидность шаманизма и устанавливает ряд параллельных признаков, присущих как любому шаману, так и образу Иисуса Христа. Шаман облечен спасительной миссией, Иисус — тоже спаситель. В шамана вселяются добрые духи, Иисус представляет собой человеческое воплощение святого духа. Главная общественная функция шаманов состоит в лечении людей магическими методами, Иисус, по евангелиям, больше всего занимается исцелениями. «Некоторые ученые-историки… причисляют его к древнееврейской секте так называемых терапевтов»[84]. Шаманы наделены даром предвидения и прорицания, Христос — тоже пророк. Мессианизм Христа имеет аналогией «мессианские ожидания степных народов, которые в лице современных монголов и теперь ожидают второго рождения своего великого Чингис-хана, единородного сына голубых небес и посланника свыше»[85].

Обоснование, которое дается Ксенофонтовым североазиатской гипотезе происхождения евангельской легенды, конечно, представляет собой образец легковесности и произвольности. Такие параллели можно проводить со многими десятками верований и мифов, распространенных во всех концах Земли у самых разных народов. Как и по поводу потанинской «аргументации», и здесь можно сказать, что, применяя такой метод, пришлось бы признать образ Иисуса заимствованным одновременно у всех народов земного шара. Непонятно было бы при таком решении вопроса только то, почему в виде исключения следует отказывать в способности самостоятельного мифологического творчества только тем народам, среди которых христианство имело своих первых последователей.

С биографическими данными, относящимися к Иисусу, дело обстоит очень сложно. Во всех книгах Нового завета, кроме евангелий, их вообще нет, все ограничивается намеками и отдельными замечаниями, ссылками на некоторые события и обстоятельства, о которых ничего конкретно не говорится. Биографии Иисуса, притом во многом ущербные и противоречивые, содержатся лишь в евангелиях. Евангелия Матфея и Луки начинают жизнеописание Иисуса с момента его рождения, другие два — с вполне зрелого возраста, когда он приходит к Иоанну для крещения.

Но и в первых двух евангелиях после повествования о непорочном зачатии и рождении Иисуса рассказывается о младенчестве и детстве его скупо, почти мельком, притом противоречиво. По Матфею, родители спасают младенца от козней царя Ирода тем, что убегают с ним в Египет и возвращаются только после смерти Ирода, а по Луке, они почти сразу отправляются в Назарет, где и проводит Иисус детство, отрочество и молодость до тридцати лет. Лишь один эпизод, относящийся к этому периоду жизни Иисуса, описывается у Луки: двенадцати лет от роду мальчик появляется в Иерусалимском храме, где поражает всех своей мудростью и ученостью.

Более подробные и последовательные биографические сведения евангелия дают уже только за тот последний кратковременный период жизни Иисуса, когда он «учит», творит чудеса, потом подвергается преследованиям, погибает, воскресает и возносится на небо. Извлечь из этих сообщений заслуживающие доверия исторические данные о жизни Иисуса оказывается нелегким делом. Сама внутренняя логика евангельского повествования во многих существенных пунктах сбивчива и путана. Со странной непоследовательностью ведет себя его основной герой — Иисус Христос. Его жизненное поведение, как оно изображено в евангелиях, далеко не во всем поддается разумному истолкованию.

Иисус считает себя проповедником, учителем людей, которых он должен просветить божественной истиной и повести за собой. Кого, каких людей? По логике вещей — евреев. Он — обещанный богом мессия из рода царя Давида. Однако то же Евангелие от Матфея завершается повелением, данным Иисусом апостолам: «Идите научите все народы, крестя их во имя отца и сына и святого духа» (Матфей, XXVIII, 19). Выходит, ко всем народам обращена его миссия, а не к одному лишь Израилю.