— А на что это похоже? — поглаживая ладонями мои ягодицы.

Это похоже много на что и в первую очередь на мое личное сумасшествие, которое заставляет меня пьянеть от твоего присутствия.

— Опять заключать договор?

— Вечером пятницы? Подумай еще раз, — улыбаясь. Ладони медленно поднимаются вверх по спине, превращаясь в чуть ощутимые кончики пальцев вдоль позвоночника. Твоя неосознанная привычка, от которой не могу сосредоточиться ни на одной мысли, не говоря уже об испанском. И почему я всегда пропускаю момент твоего заселения?

— Тебя выгнали из дома? — чуть шутливо делаю предположение. — Или ты скрываешься от мафии? Или…

— Или… я приехал к тебе, — перебиваешь меня негромко, и я спотыкаюсь на собственных мыслях, а слова, натыкаясь друг на друга, замирают лишенной смысла грудой. Не надо было этого говорить. Тем более такой интонацией. И смотреть так на меня не нужно. Ощутимо чувствую давление ошейника, перекрывающего дыхание, и как мазохист испытываю необъяснимое наслаждение. Болезненное. Больное наслаждение. Непроизвольно сглатываю.

— Тебя все-таки выгнали из дома, — констатирую.

— Сбежал, — поправляешь.

— И надолго?

— До воскресенья. Можешь делать со мной все, что захочешь.

Сколько раз я еще смогу получать тебя на время и потом возвращать обратно? Знаю, что втайне хотел, чтобы ты вернулся и, одновременно, нет. Твои стеклянные лабиринты пугают меня, и теперь они превращаются в настоящий капкан, потому что выхода в них, похоже, нет. Он затянулся стеклянным полотном после того, как я по неосторожности однажды вошел в него. Пойман. Внутри тебя.

— Мне еще три часа рабочего дня нужно пережить, и кроме того … — поспешно приподнимаюсь и встаю, оглядываясь в поисках своей одежды и пытаясь как-то избавиться от наваждения, вызванного твоим приездом и словами, и тем, что только что было.

Ты привстаешь следом за мной, и пока твои руки скользят по моим ногам и бедрам, поднимаясь выше, губы опережают их, целуя низ живота, бок, грудь и шею, когда ты полностью встаешь на ноги, возвышаясь на полголовы выше меня. Я еще что-то хотел сказать? Я вообще умею говорить?

— А потом? — мочка моего уха уже у тебя во рту. Запрещенный прием. Какая же ты сволочь, знаешь мои слабые места и пользуешься ими.

— Прелюдия после секса? — хмыкаю. — Ты во всем такой непоследовательный?

— Во многом, — щекочущее дыхание. Улыбаешься.

Ну да, мне ли не знать о твоей непоследовательности. Вдруг отстраняешься и совершенно по-другому смотришь на меня.

— Или у тебя уже есть планы на вечер? Особенный друг? — последнее звучит почти как ругательство.

Мне опять показались эти обвиняюще собственнические интонации? Судя по твоему взгляду, не показались. Новое противоречие материализуется за считанные доли секунды. Ты думаешь… Нет, не думаешь, ты знаешь, что тебе достаточно осчастливить меня своим вниманием, и я тут же забуду обо всем остальном и остальных. Пусть так, но твоя уверенность в этом раздражает меня, лишний раз оголяя мои слабости. Опять дергаешь свой поводок. Хочется ответить «да» только из-за какой-то детской вредности и этого самого чувства противоречия. Только бы защититься от твоего влияния. Естественно, это возымело бы больший эффект, если бы на нас с тобой сейчас было хоть что-то из одежды, а десять минут назад я не делал то, что делал с такой готовностью.

— Понятно, — истолковываешь мое длительное молчание по-своему. Наклоняешься и поддеваешь с пола мою рубашку, накидывая ее мне на плечи. Я автоматически продеваю руки в рукава, так ничего и не ответив. Сам начинаешь застегивать пуговицы и совершенно спокойно произносишь: — Придется позвонить ему и отменить ваши планы.

Таким тоном, будто это единственно возможное решение. Как тогда в баре, когда мне пришлось ехать с тобой. И вот после этих слов меня взрывает. У меня не было планов на вечер, но я не люблю, когда мной командуют. Особенно ты. Слишком много власти надо мной.

— Не получится, — Боже, ну почему я такой дурак? Разве это не я целый месяц жил воспоминаниями о тебе и желанием опять быть рядом? Что за глупое мальчишество? Но тормоза отказали на спуске. В который раз. — Послушай, ты хотел меня, я хотел тебя, мы занимались сексом, но это не значит, что у меня нет своей жизни. Точно так же, как у тебя есть своя. И у меня другие планы на этот вечер.

Почти правдоподобно. Почти безразлично. Уже почти жалею об этих словах. Ты сосредоточено застегиваешь последнюю пуговицу и поднимаешь на меня глаза. А я впервые разрываюсь напополам. Если раньше мои противоречия сплетались в одно, то сейчас я отчетливо чувствую, что это два абсолютно разных желания и каждое пытается перетянуть одеяло на себя. Твой взгляд опять меняется и от абсолютной безапелляционной уверенности в нем не остается ни оттенка. Я ошарашено смотрю на тебя, потому что всего в долю секунды понимаю, что этот взгляд означает. Мою власть над тобой. Всего на миг я ее ощутил, но она тут же исчезает из твоих глаз. Несколько секунд молчим.

— Конечно, — спокойно. Чересчур спокойно. Чересчур пугающе спокойно. Наклоняешься и подбираешь свою одежду. Поднимаешься и чуть улыбаешься, но не так, как несколько минут назад. — Очень жаль. Хорошего вечера, огонек, — кладешь руку мне на шею, поглаживая большим пальцем возле уголка губ. — Играя с огнем, всегда существует опасность обжечься. Но разве не поэтому это настолько притягательно?

Убираешь руку и направляешься мимо меня в душ, пока я пытаюсь связать все происходящее в одну кучу, которая имела бы хоть какой-то смысл. Автоматически натягиваю оставшуюся одежду, пытаясь придать ей более-менее не блядский вид, после того, как она комкалась и кучей валялась на полу. Слава богу, хоть пуговицы все на месте. В ванной слышится звук шелестящей воды, и я несколько секунд стою в небольшом коридорчике, взявшись за дверную ручку. Затем решительно нажимаю ее и выхожу из твоего номера. Сбегаю по ступенькам в холл и захожу за стойку, пытаясь унять мелко дрожащие руки.

— Если ты не сам только что ремонтировал сливной бачок в семидесятом, тогда тебе лучше пойти и утопиться в нем. Я уже заахалась отвечать на их вопросы, когда мы пришлем мастера. Будто они с толчка вообще не слезают… Саш!

— Что? — рассеянно. Я слышал ее, но мозг успел только накопить слова, не вдумываясь в их смысл.

— Да, — хмыкает Ириша, — очевидно, ты получил только что хороших пиндюлей. Что там случилось в восемьдесят третьем?

— Ничего не случилось, — поспешно произношу, не зная, куда себя деть.

— А чего тогда хотели?

Меня. Хотели меня. И приехали ко мне.

— Ничего серьезного, уже все в порядке.

У кого? У меня? У тебя? Хочется пойти и впечататься лбом в стену. Я боюсь тебя. Потому что уже знаю, чем это все закончится. Тем же, чем и всегда. Щелчок пальцев. И я твой. Еще один и брошен один. Арсений был прав. Маниакально-депрессивный синдром на лицо. Ты не простуда, ты он и есть. Диагноз поставлен. С тобой нездорово повышенное настроение, ненормальное ускорение мыслительных процессов, возбуждение. Мания. Без тебя угнетенное состояние, безразличие к жизни, чувство тоски и безысходности. Депрессия. Эти две фазы постоянно чередуются с тобой и без тебя, а сейчас, спустя десять лет, у меня началось обострение. Ненавижу тебя!