— О чем еще расспрашивал вас Найджел?

— Обычная психологическая дребедень. Есть ли у меня основания подозревать Магнуса в симпатиях к коммунистам? Я сказала, что только если в Оксфорде. Найджел сказал, что им это известно. Я сказала, что не считаю политические симпатии студенческих лет фактором сколько-нибудь существенным. Найджел согласился со мной. Спросил, не замечала ли у него какие-нибудь отклонения — непостоянство, склонность к алкоголизму, к депрессии. Я и тут ответила «нет». Ведь один пьяный телефонный звонок еще не доказывает алкоголизма, а если и доказывает, я не собираюсь докладывать об этом четырем из магнусовских коллег. Я хотела его уберечь.

— Они должны были лучше знать, с кем имеют дело, Белинда, — сказал Бразерхуд. — А между прочим, вы бы сами доверили ему эту работу?

— Какую работу? Вы же сказали, что никакой работы не было! — резко бросила она, задним числом заподозрив в двурушничестве и его.

— Я хочу сказать, если бы была. Важная, ответственная работа. Поручили бы вы ему такую работу?

Она улыбнулась. Очень приятной улыбкой.

— Так ведь и было! Я же ведь замуж за него вышла, правда?

— Но теперь вы поумнели. Доверяете ли вы ему теперь?

Сердито хмурясь, она кусала указательный палец. Настроения ее менялись каждую минуту. Бразерхуд подождал, но ничего не последовало, и тогда он задал другой вопрос.

— Они не спрашивали ничего о его пребывании в Граце?

— Граце? Вы имеете в виду его службу в армии? Господи, так далеко они еще не заглядывали!

Бразерхуд покачал головой, словно желая сказать, что никогда не привыкнет к царящим в этом мире жестокостям.

— Грац они пытаются представить тем местом, где все началось, Бел, — сказал он. — У них уже готова грандиозная теория о том, как, проходя службу, он попал в руки мошенников. Что вы об этом думаете?

— Глупости, — сказала она.

— Почему вы так уверены?

— Он был там счастлив. Он вернулся в Англию другим человеком. «Я состоялся, — все твердил он. — Дело сделано, Бел. Я нашел свою вторую половину». Он гордился тем, что так хорошо поработал.

— Он описывал эту работу?

— Он не мог. Слишком секретной и опасной была эта работа. Он сказал только, что, если я б знала, я гордилась бы им.

— Упоминал он кодовое название какой-нибудь операции, в которой принимал участие?

— Нет.

— Называл фамилии других агентов?

— Что за глупости вы спрашиваете! Ни за что он не стал бы этого делать!

— Говорил о командире?

— Сказал, что командир был блестящий. Магнусу все новое кажется блестящим.

— Если я произнесу название «Зеленые рукава», вам это что-нибудь скажет?

— Старинная английская песня.

— О девушке по имени Сабина вы никогда не слыхали?

Она покачала головой.

— Он говорил, что я у него первая.

— И вы ему верили?

— Трудно судить, если и он у тебя первый.

С Белиндой, как вспомнилось ему, молчание всегда приятно. Если ее умозаключения подчас бывают смешны, то молчаливые паузы между ними всегда дышат достоинством.

— Итак, Найджел с друзьями удалились вполне умиротворенные, — сказал он. — Ну а вы?

Ее лицо темнело на фоне окна. Он ждал, что она поднимет голову и повернется к нему, но этого не произошло.

— Куда бы вы отправились искать его? — спросил он. — Если бы были на моем месте?

Но она по-прежнему не двигалась, не отвечала.

— Куда-нибудь на взморье? Ведь ему, знаете ли, свойственны подобные фантазии. Иногда он берет кусочек и делится с ближним. Вас он тоже оделял ими? Шотландию? Канаду? Кочующие стада оленей? Добросердечная леди, всегда готовая его принять? Я должен знать это, Белинда. На самом деле должен!

— Я не стану больше говорить с вами, Джек. Пол прав. Не надо мне это делать.

— Что бы он ни совершил? И даже, как это может оказаться, чтобы спасти его?

— Я не верю вам. Особенно когда вы стараетесь проявить доброту. Он ваших рук дело, Джек. Он поступал так, как вы ему велели. Вы говорили, кем ему стать. На ком жениться. С кем развестись. Если он совершил зло, вы виноваты в этом не меньше, чем он сам. Избавиться от меня ему было не трудно — он просто отдал мне ключи и отправился к адвокату. А от вас как ему избавиться?

Бразерхуд сделал шаг к двери.

— Если найдете его, скажите, чтобы больше не звонил. И знаете что еще, Джек? — Бразерхуд остановился. Лицо его вновь помягчело, засветилось надеждой. — Написал он ту книгу, о которой столько говорил?

— Какую книгу?

— Великий роман-автобиографию, книгу, которая должна изменить мир.

— Он должен был написать такую книгу?

— «Когда-нибудь я запрусь ото всех и выскажу всю правду». — «Зачем же запираться? Выскажи ее сейчас», — сказала я. Но ему казалось, что это вряд ли возможно. Я не позволю Люси рано выйти замуж. И Пол, он тоже не позволит. Лучше мы посадим ее на таблетки, и пусть себе крутит романы.

— Где он собирался запереться ото всех, а, Белинда?

Но свет уже померк в ее глазах.

— Вы сами во всем виноваты, Джек. Вы и ваши спецслужбы. У него все было бы в порядке, если б ему не повстречались люди вроде вас.

«Подожди, — говорил себе Грант Ледерер. — Все они ненавидят тебя. И большинство их ненавистно тебе. Будь умницей, подожди своей очереди». В комнатке-выгородке посреди другой комнаты сидели десятеро. Псевдостены освещались псевдоокнами с видом на искусственные цветы. «В таких вот местах, — думал Ледерер, — Америка проигрывала все свои войны против маленьких смуглых людей в темных пижамах. В таких вот местах, — думал он, — в комнатах со стенами из дымчатого стекла, отгороженных от всего человечества, Америка проиграет и будущие войны, все, кроме самой последней». В нескольких метрах отсюда за этими стеклами лежала тихая дипломатическая заводь Сент-Джонс-Вуда. Но здесь внутри пахло Сайгоном и Лэнгли.

— Гарри, при всем нашем величайшем почтении, — без всякого почтения пропищал Маунтджой, член кабинета министров, — все эти ваши давнишние видимые признаки прекрасного могли быть обрушены на наши головы беззастенчивым и неразборчивым в средствах противником, о чем некоторые из нас постоянно и твердили. Справедливо ли, на самом деле, опять щеголять ими? Я-то считал, что все это надежно похоронено еще в августе.

Векслер уставился на свои очки, которые он держал обеими руками. «Очки эти ему тяжелы, — подумал Ледерер. — Но видит он в них все слишком ясно». Положив очки на стол, Векслер поскреб свой ветеранский ежик обрубками пальцев. Что удерживает тебя? — мысленно обращался к нему Ледерер. — Может быть, ты переводишь с английского на английский? Или так парализующе подействовали на тебя выхлопы реактивного двигателя «конкорда», которым прибыл ты из Вашингтона? А может быть, ты полон благоговения к этим английским джентльменам, неустанно напоминающим нам, как высоко ценят они нашу свободу, и великодушно пригласившим нас отужинать в их высоком обществе? Но Господи Боже, ты же глава лучшей разведки мира! Ты мой начальник. Почему бы тебе не встать и не заставить их считаться с тобой? И как бы в ответ на эти молчаливые мольбы вновь раздался голос Векслера — так отрабатывает свой завод машина.

— Джентльмены, — заключил Векслер, произнеся это слово как «женлмены». «Заряди опять, прицелься хорошенько, не торопись», — промелькнуло у Ледерера. — Наша позиция, то есть суммарное мнение нашей службы относительно этого вопроса, вошедшего в повестку дня нашего совещания, а также вообще на данный момент, заключается в том, что мы располагаем суммой признаков и доказательств из самого разного рода источников, это во-первых, а во-вторых, некоторыми новыми сведениями, которые мы посчитали весьма знаменательными в плане оправданности нашей тревоги. — Он облизнулся. «Еще бы! — подумал Ледерер. — Если б я наговорил столько, мне бы вообще захотелось сплюнуть!» — Нам кажется, что сама логика требует от нас несколько отойти назад, по линии нашего основного курса, а после этого рассмотреть хорошенько новые данные в свете того, что происходило раньше. — Он повернулся к Браммелу, и на его морщинистом, но простодушном лице появилась извиняющаяся улыбка. — Вы хотите действовать по-другому, во всяком случае, как-то иначе, Бо, так почему вы нам прямо не заявите об этом, чтобы мы не доставляли вам неудобств?