— Поздравляю вас, сэр Магнус.

И Аксель кладет на протянутую руку Пима такую пленку. Произведенную самой Фирмой. Завернутую в зеленую, без надписей бумагу. Пим прячет ее в тайник своей пишущей машинки. Пим вручает ее своим хозяевам. Чудеса на этом не кончаются. Когда пленку спешно передают аналитикам Уайхолла, завод оказывается тем самым, который был недавно сфотографирован с воздуха американским спутником! Не слишком охотно Пим раскрывает двух вполне невинных и пока что фиктивных информаторов. Фамилии записаны, внесены в картотеку и на компьютер, проверены и обсуждены в баре для старших офицеров. Пока наконец, согласно божественным законам бюрократии, они не становятся предметом для изучения специальной комиссии.

— Послушайте, юный Пим, почему вы думаете, что эти малые не выдадут вас в следующий раз, когда вы появитесь на их пороге?

Но Пим уже вошел в роль интервьюируемого, он выступает перед большой аудиторией, и он непоколебим.

— Чутье подсказывает, сэр, вот и все. — Медленно просчитай до двух. — Мне кажется, они мне доверяют. Мне кажется, они держат рот на замке и надеются, что как-нибудь вечером я снова появлюсь у них, как обещал.

И события подтверждают, что он прав, как и следовало ожидать, верно, Джек? Бросая всем вызов, наш герой возвращается в Чехословакию и появляется, невзирая на риск, на их пороге, — да и как он мог там не появиться, коль скоро его сопровождает Аксель, который и представляет его? На сей раз никакого сержанта Павела. На свет появляется репертуарная труппа актеров, преданных людей с сияющими глазами, режиссер — Аксель, а вот это — ее основатели. Мучительно и рисково создается сеть. Пимом — человеком неслыханного хладнокровия. Пимом — новоиспеченным героем в коридорах власти.

Существующую в Фирме систему естественного отбора, поощряемую Джеком Бразерхудом, уже не опровергнуть.

— Поступил в Министерство иностранных дел? — откликается отец Белинды, искусно изображая недоумение. — Получил пост в Праге? Да разве можно так прыгнуть из заштатной компании по электронике? Ну и ну, должен сказать.

— Это работа по контракту. Им нужны люди, говорящие по-чешски, — говорит Пим.

— Он же способствует британской торговле, папочка. Тебе этого не понять. Ты ведь всего лишь биржевой маклер, — говорит Белинда.

— Ну, они могли бы по крайней мере придумать ему более пристойное прикрытие, верно? — говорит отец Белинды, разражаясь своим действующим на нервы смехом.

На новой и самой тайной конспиративной квартире Фирмы в Праге Пим и Аксель пьют за назначение Пима вторым секретарем британского торгового представительства и чиновником по выдаче виз британского посольства. Аксель немного пополнел, не без удовольствия отмечает Пим. С его изможденного лица стали исчезать нанесенные страданием морщины.

— За страну свободы, сэр Магнус.

— За Америку, — говорит Пим.

«Так что же, настоящих агентов вообще не было? — слышу я, как ты спрашиваешь, Том, разочарованным тоном. — Они все были подставные?» Да нет, были настоящие агенты. Можешь не волноваться! И очень хорошие! И каждый из них был заинтересован иметь дело с более опытным Пимом, и они с уважением смотрели на Пима, а Пим с уважением смотрел на Акселя. Пим с Акселем, в свою очередь, с уважением смотрели на настоящих агентов, считая их как бы официальными послами операции, подтверждающими, что она развивается гладко и без помех. Используя их, они в то же время оберегали их и продвигали, утверждая, что малейшее улучшение их положения служит на пользу делу. И переправляли их в Австрию для подготовки к работе в агентуре и реабилитации. Настоящие агенты были нашими талисманами, Том, нашими звездами. Мы заботились о том, чтобы они никогда ни в чем не нуждались. Собственно, это все и подкосило. Но об этом позже.

Хотелось бы мне должным образом описать вам, Джек, удовольствие, какое получаешь от хорошего руководства. Когда нет ни зависти, ни идеологии. Аксель был крайне заинтересован в том, чтобы Пим любил Англию, но одновременно он стремился нацелить его на Америку; гений его на протяжении нашего содружества проявился в том, что он, превознося свободы на Западе, молча давал понять Пиму, что он может — если не обязан, будучи человеком свободным, — привнести часть своих свобод на Восток. О, вы можете смеяться, Джек! И можете качать седой головой, удивляясь наивности Пима! Но вы только представьте себе, как легко было Пиму взять под свое покровительство маленькую бедную страну, притом что его собственная страна — такая благополучная, победоносная, с таким славным прошлым! И с его точки зрения, такая нелепая! Полюбить, невзирая на все страшные в ней перемены, бедную Чехословакию в качестве богатого ее защитника, ради Акселя! Заранее простить ей все ее ошибки! И винить в них многочисленные предательства, допущенные его родной Англией!

— Мне очень жаль, Бел, — говорил Пим Белинде, снова оставляя ее один на один с игрой в скрэббл в их темной квартире в пражском дипломатическом гетто, — но я должен съездить на север. Очевидно, на день или на два. Да ну же, Бел. Чмок-чмок. Не хочешь же ты иметь мужа, который работает от девяти до пяти, нет?

— Никак не могу найти «Таймс», — сказала она, отодвигая его в сторону. — Наверное, ты опять оставил газету в этом чертовом посольстве.

Но как бы ни были напряжены нервы Пима, когда он приезжал на встречу, Аксель всякий раз выправлял ему настроение. Он никогда не спешил, никогда не был назойлив. Он всегда считался с мучениями и чувствительностью своего агента. Такого, чтобы один из них сидел на месте, а другой вечно передвигался, — такого, Том, не было. Аксель старался для себя не меньше, чем для Пима. Разве не был Пим его миской с рисом, его богатством во всех смыслах, его пропуском для получения привилегий и статуса хорошо оплачиваемого партийного аристократа? Ох, как он изучил Пима! Как деликатно он его обхаживал и ублажал! Как тщательно подбирал костюм, в каком на этот раз должен предстать перед Пимом: то завернувшись в мантию мудрого и уравновешенного отца, какого Пим никогда не имел; то натянув на себя окровавленные лохмотья страдальца — униформу, дававшую ему власть над Пимом; то облачившись в сутану Пимова исповедника Он должен был научиться разгадывать шифры Пима и его умолчания. Должен был понимать Пима быстрее, чем понимал себя. Должен был бранить и прощать его, словно отец, который никогда не захлопнет перед сыном дверь; смеяться, когда Пиму было грустно, и поддерживать в Пиме пламя веры, когда тот был в подавленном настроении и говорил: «Не могу я больше, я так одинок, и мне страшно».

Но главное, он должен был все время держать мозг Пима настороже, предупреждая против кажущейся безграничной терпимости Фирмы. Представьте себе, чего стоило Акселю убедить своих хозяев, что горы разведывательного материала, поставлявшегося Пимом, не плод гигантского надувательства со стороны империалистов. Чехи так вами восхищались, Джек. Старики знали вас со времен войны. Они знали ваши профессиональные качества и уважали вас за них. Они знали ежедневные опасности недооценки лукавого противника. Акселю не раз приходилось сражаться с ними, отстаивая пядь за пядью свою правоту. Ему приходилось препираться с палачами, которые пытали его самого, чтобы они не вытаскивали Пима с оперативных просторов и не давали ему того лекарства, которым периодически угощали друг друга, в надежде выудить из него настоящее признание: «Да, я человек Бразерхуда, — хотели они, чтобы он закричал. — Да, я здесь для того, чтобы давать вам дезинформацию. Чтобы отвлечь ваше внимание от наших операций, направленных против социализма. И да: Аксель мой сообщник. Заберите меня, повесьте меня — что угодно, только не это». Но Аксель одерживал верх. Он просил и угрожал, стучал кулаком по столу и, когда намечались новые чистки для объяснения хаоса, запугивал своих врагов и заставлял их молчать, грозя разоблачить их, как людей, недостаточно оценивших исторически неизбежное загнивание империализма. И Пим помогал ему на каждом дюйме дистанции. Снова, образно выражаясь, садился у постели больного, подкармливал его и приободрял, поддерживая его дух. Тащил материалы из резидентуры. Вооружал Акселя вопиющими доказательствами некомпетентности Фирмы во всем мире. Пока, наконец, сражаясь таким образом за совместное выживание, Пим и Аксель еще больше не сблизились, принося каждый к ногам другого неразумные поступки своей страны.