— Но чему же ты там учился? — в изумлении спросил Пим. — Изучал Томаса Манна? Ницше?

— Нет. Я обучался там более практичным вещам. Как использовать партию для своего продвижения. Как подняться повыше в Союзе молодежи. Блистать в комиссиях. Как устраивать чистки среди преподавателей и студентов, лезть вверх по спинам друзей, используя репутацию собственного отца. Чьи зады пинать, а чьи целовать. Где разглагольствовать вовсю, а где держать рот на замке. Этому мне, пожалуй, следовало научиться намного раньше.

Чувствуя, что Аксель подходит к главному, Пим подумал, не пора ли записать то, что он говорит, но потом решил не нарушать потока излияний Акселя.

— У одного типа хватило наглости назвать меня на днях сторонником Тито, — сказал Аксель. — Так меня не оскорбляли с сорок девятого года.

Пим втайне подумал, не оттого ли Аксель решил перейти к ним.

— Знаешь, что я сделал?

— Что?

— Я настучал на него.

— Не может быть! И в чем ты его обвинил?

— Сам не знаю. В какой-то гадости. Дело ведь не в том, что ты говоришь, а в том, кому ты это говоришь. Тебе следовало бы это знать. Я слышал, ты шпион большого калибра. Сэр Магнус из Британской Секретной службы. Поздравляю. А капрал Кауфманн там в порядке? Может, вынести ему чего-нибудь?

— Я займусь им позже, спасибо.

В разговоре наступила пауза, во время которой каждый наслаждался впечатлением, произведенным этой отрезвляющей нотой. Они выпили еще по одному поводу, дивясь успехам друг друга и покачивая головой. Но в глубине души Пим чувствовал себя не так уверенно, как внешне. У него было ощущение, что принятые нормы куда-то исчезают и появились осложняющие дело подтексты.

— Чем же, собственно, ты последнее время занимался? — спросил Пим, стремясь вновь обрести ощущение, что он одерживает верх. — Каким образом сержант, работающий в штабе командования Южных войск, оказался разгуливающим по Советской зоне в Австрии и замышляющим перейти на другую сторону?

Аксель как раз раскуривал новую сигарету, так что Пиму пришлось подождать ответа.

— Про сержанта ничего не могу сказать. В моем подразделении у нас только аристократы. Подобно вам, сэр Магнус, я тоже шпион большого калибра. В наше время это индустрия, переживающая бум. Мы правильно сделали, что выбрали ее.

Пиму внезапно потребовалось позаботиться о своей внешности, и он отработанным жестом задумчиво пригладил волосы на голове.

— Но ты по-прежнему готов перейти к нам… полагая, конечно, что мы можем предложить соответствующие условия? — спросил он с колкой любезностью.

Аксель жестом отмел столь глупую идею.

— Я, как и ты, заплатил за то, что я имею. Хотя страна и не идеальная, но это — моя страна. Я совершил последний переход через границу. Так что пусть теперь меня терпят.

У Пима возникло ощущение опасного непонимания.

— Тогда, разреши тебя спросить, зачем же ты сюда явился — если ты не собираешься изменять?

— Я услышал про тебя. Великого лейтенанта Пима из Д.Р., последнее время базирующегося в Граце. Лингвиста. Героя. Любовника. Меня ужасно взволновало то, что ты шпионишь за мной. А я шпионю за тобой. Так чудесно было думать, что мы как бы снова очутились на нашем старом чердаке, и лишь тоненькая стенка разделяет нас, и мы перестукиваемся — тук, тук! «Надо мне войти в контакт с этим малым, — подумал я. — Пожать ему руку. Вместе выпить. Может, нам удастся навести порядок в мире, как мы это делали в старые времена».

— Понятно, — сказал Пим. — Здорово.

— «Может, вместе покумекаем. Мы же разумные люди. Может, он больше вовсе и не хочет воевать. Может, и я не хочу. Может, мы устали быть героями. Хороших-то людей ведь мало, — подумал я. — Ну, сколько людей на свете жали руку Томасу Манну?»

— Только один я, — сказал Пим, от души расхохотавшись, и они снова выпили.

— Я столь многим обязан вам, сэр Магнус. Вы были так великодушны. В жизни не встречал более доброй души. Я же на тебя орал, я тебя ругал. А ты что делал? Поддерживал мне голову, когда меня рвало. Заваривал мне чай, убирал за мной блевотину и дерьмо, приносил мне книжки — бегал в библиотеку и обратно, читал мне всю ночь. «Я обязан этому человеку, — подумал я. — Обязан помочь ему подняться на ступеньку-другую в его карьере. Надо сделать жест, нелегкий для меня жест. Если я могу помочь ему добиться влиятельного положения — это не так часто случается — это уже будет хорошо. И хорошо будет как для всего мира, так и для него. Не так много хороших людей достигает нынче влиятельного положения. Устрою-ка я маленький трюк и поеду повидаю его. И пожму ему руку. И скажу: „Спасибо, сэр Магнус“. И сделаю ему подарок, чтобы оплатить свой долг перед ним, и тем самым помогу ему в его карьере», — так я думал. Потому что я люблю этого человека, слышишь?

Он не принес соломенной шляпы, полной пакетиков в пестрой обертке, а достал из портфеля папку и передал ее через стол Пиму.

— Вы выудили большую рыбу, сэр Магнус, — горделиво объявил он, видя, как Пим открывает папку. — Немало пришлось мне пошпионить, чтобы добыть это тебе. Изрядно порисковать. Неважно. Я думаю, это получше Гриммельсгаузена. Если это когда-либо обнаружится, я смогу преподнести тебе заодно и мою голову.

Пим закрывает глаза и снова их открывает, но все та же стоит ночь и все та же конюшня.

— Я — маленький толстый чешский сержант, который любит пить водку, — говорит Аксель в то время, как Пим, точно во сне, перелистывает страницы полученного подарка — Я — исправный солдат Швейк. Мы с тобой читали эту книжку? Меня зовут Павел. Слышишь? Павел.

— Конечно, мы ее читали. Великая книга. Это не фальшивка, Аксель? Не шутка или что-нибудь еще?

— Ты считаешь, что толстяк Павел станет подвергать себя такому риску, чтобы подшутить над тобой? У него есть жена, которая его бьет, дети, которые его ненавидят, русские боссы, которые относятся к нему хуже, чем к собаке. Ты меня слушаешь?

В полуха — да, Пим слушает. И одновременно читает.

— Твой добрый друг Аксель X. — он не существует. Ты с ним сегодня не встречался. Давно, в Берне, ты, безусловно, был знаком с хилым немецким солдатом, который писал великую книгу, и звали его, возможно, Аксель — какое значение имеет имя? Но Аксель исчез. Какой-то паршивый парень настучал на него — ты так и не узнал, что с ним случилось. А сегодня ночью ты встречался с толстым сержантом Павелом из чешской военной разведки, который любит чеснок, любит девчонок и предает своих начальников. Он говорит по-чешски и по-немецки, и русские используют его для мелких поручений, так как не доверяют австрийцам. Одну неделю он болтается у них в штабе в Винер-Нейштадте, выступая в качестве посыльного и переводчика, а другую — отмораживает себе зад на границе Зоны, вылавливая мелких шпионов. А на следующую неделю он уже снова у себя в гарнизоне на юге Чехословакии, где его шпыняют уже другие русские.

Аксель постукивает Пима по плечу.

— Видишь это? Смотри внимательно. Это копия его расчетной книжки. Посмотрите ее, сэр Магнус. Сосредоточьтесь. Он принес ее вам, так как считает, что никто не поверит ничему из того, что он говорит, если это не будет сопровождено Unterlagen.[51] Ты помнишь, что такое Unterlagen? Документы? То, чего у меня не было в Берне. Возьми ее с собой. Покажи Мембэри.

Пим нехотя отрывается от чтения и, подняв глаза, видит скрепленные вместе глянцевитые листки, которые Аксель держит перед ним. Фотокопии в те дни делали большие: переснимали на пластину, затем в снимках делали дырочки и скрепляли все, наподобие скоросшивателя, шнурком от ботинка. Аксель сует бумаги в руки Пиму и, снова оторвав его от материалов в папке, заставляет всмотреться в фотографию человека, которому эти бумаги принадлежат: свиноподобная, частично выбритая, надутая морда с затекшими глазками.

— Это я, сэр Магнус, — говорит Аксель и, как бывало в Берлине, с силой ударяет Пима по плечу, чтобы уж не сомневаться в его внимании. — Посмотри же на него! Неопрятный алчный малый. То и дело портит воздух, чешет голову, крадет кур у своего командира. Но ему не нравится то, что в его стране хозяйничает банда потных Иванов, которые с важным видом расхаживают по улицам Праги и называют его вонючим маленьким чехом; не нравится ему и то, что его по чьей-то придури отослали в Австрию, где ему приходится плясать под дудку пьяных казаков. К тому же он достаточно храбр, понятно? Он храбрый маленький сальный трус.