Его накрыли простыней, когда я подтвердил, что это он. Дэнни лежал на металлическом столе в холодном морге. Мне показалось, что ему неприятно так лежать и что он простудится.

Потом я долго курил во дворе, ни о чем не думая.

Потом неожиданно расплакался.

Я живу, а он — нет. Я ненавижу себя за это. Он в холодной земле, и я в этом виноват. Именно я его убил. Это моя высшая мера наказания. Мое пожизненное заключение.

Я знаю, они после смерти становятся ангелами на небе.

Если это не так, я нахер там все разнесу.

В голове словно застрял раскаленный гвоздь. Он почему-то хочет выбраться наружу через правый висок. Ночью я уснул перед телевизором на диване в неудобной позе. Утром меня разбудил звонок. Днем и вечером меня ожидает мигрень. Хорошо бы пробраться в башку к тому парню и оставить мигрень ему. Пусть порадуется.

— И что мой Билли? — с трудом поднимаюсь на ноги.

— Джеральд Фицджеральд Фокс твой Билли. Да ничего особенного. Никаких фактов из биографии, связывающих его со взрывом.

— Фото, Хоббс.

— Уже отправил. Я сам пытался — глухо.

— Спасибо. Погляжу.

— Кельвин, поторопись. У нас очень мало времени.

— Если бы каждый раз, когда я это слышу, мне давали по доллару…

— …то ты бы сколотил состояние, бездарь. Давай, до связи.

— Пока.

Дружеские подколы. Как мило. Но Хоббс прав — времени и правда оставалось очень мало.

Когда я был моложе, мне помогала сосредоточиться музыка. Но музыку нет смысла слушать тихо, а слушать громко я уже не могу — наверное, постарел. И соседи не обрадуются джазу, во всю прыть несущемуся по тонким стенам современных домов.

Надо было смотреть фотографии.

Я открыл присланный Хоббсом архив, отправил фотографии на распечатку. Пока это сочетание нулей и единиц, любезно превращенных компьютером в картинку, — не годится.

Первая. Улыбающийся мальчишка в вязаном джемпере и галстуке. Счастье, немного разбавленное скукой от того, что приходится сидеть и позировать, нежелание выглядеть глупо на фото, стремление скорее покончить с этим и уйти. Безмятежное, безоблачное сознание. Все это в серых тонах мертвой энергетики, питающейся моим пси.

Я потерплю.

Вторая фотография. Сосредоточенный вид, футбольная форма с надписью через грудь «Билли Бой» — тем, кто придумывает названия для детских команд, надо, по-моему, лечиться. Зато понятно, почему контакт называл его Билли. Внутри мальчика на фото слились лихорадочная оценка ситуации, желание забить гол, азарт, толика стеснения и подражание жестам любимого форварда — все это немного нарочитое. Скорее всего, успел заметить, что его снимают.

И снова ничего, кроме мертвой серости.

— Давай, Джеральд Фицджеральд, помоги мне, — прошептал я.

Я взял третью фотографию, и меня словно пронзило тонкой иглой. Здесь все казалось нормальным: мальчик на фоне фонтана в центре города, там все фотографируются, — но вместо спокойной энергии воды его окутывала тень. Эта тень касалась его тонкими длинными пальцами, поглаживала по затылку и готовилась убивать. Мои губы невольно расползлись в злобной ухмылке предвкушающего удовольствие маньяка.

Билли, я тебя нашел.

Билли, Билли-бой, теперь ты мой. Я залпом выпью твои последние минуты.

А пока живи, ты должен успеть пожить. Это мой тебе подарок.

И в никуда. Небольшое разочарование и снова спокойствие. Пусть не я, пусть не так, пусть не качеством, а количеством. Но удивителен, Билли-бой. Было интересно наблюдать, как ты забрал с собой остальных.

С трудом отложив эту фотографию, я зажмурился.

Минуту просто смотрел в потолок, — но следовало вернуться к работе.

Следующая. Паренек уже был мертв, когда ее сделали. Он ходил, он дышал, он даже пытался играть и учиться, но все, кто хорошо знал его, могли заметить — Джеральд стал каким-то другим. Тень почти сожрала его, до смерти физической оболочки и освобождения души от обреченного тела оставались считаные дни. Он был энергетически уничтожен.

Когда я прорвался через обреченность и тупую боль, которые излучала фотография, моя рука сама по себе скользнула по фотографии. Зажмурившись, я прогнал образ и ушел от контакта. И снова вернулся к картинке.

Мальчик смотрел на меня, грустно улыбаясь. У меня защемило сердце.

А вот неподалеку за ним, маленьким трупом, глядящим в камеру, стоял красный «Ховер Х12». Как раз под моим указательным пальцем.

Я с шумом выдохнул.

— Спасибо, — я закрыл глаза. — Мы нашли его, Джерри. Мы нашли его.

Собираясь с мыслями, я выбрался на балкон и закурил. Сейчас начнется самое сложное — работа по четкому следу «Ховера». Я не мог оставаться в комнате — я чувствовал, как мне в спину смотрят глаза Джерри и Дэнни. Дэнни дрожал и кашлял — ему было холодно, и он простудился, Джерри просто всхлипывал. За ними безмолвной стеной стояли еще несколько мальчиков, их присутствие в комнате я ощущал всем телом и слышал все это как наяву. И не решался обернуться и посмотреть. Я знал, что если увижу этих серых детей с пустыми глазницами и тонкими длинными пальцами, изъеденными тенью, то выброшусь с балкона. Реальность рассыпалась, рвалась на куски, и я на секунду подумал, что не бросил контакт и включился. Но я знал — это не так.

— Зачем ты взорвал автобус, сволочь? — вслух подумал я. — Как тебе…

И тут меня осенило. Он никогда не взрывал этот автобус.

Просто так совпало. Оттуда все его противоречивые эмоции, оттуда кардинально другие оценки Хоббса. И кроме мальчиков там были и девочки — просто подонку хотелось, чтобы это были мальчики. И многое другое — все встало на свои места, но я уже слишком далеко зашел.

И распутывать оба дела сразу уже не оставалось ни времени, ни сил.

Я ворвался в комнату прямо с сигаретой.

Остановился, словно натолкнувшись на стену.

Медленно повернул голову.

Они стояли в два ряда, глядя на меня пустыми глазницами, освещенные только холодным светом монитора. Просто стояли и молчали, лишь Дэнни дрожал и кашлял, а Джерри всхлипывал. Они молчали, но им было страшно, больно и обидно.

— Дэнни…

Все шесть серых мальчишек приставили к безгубым ртам длинные тонкие пальцы.

— Мы нашли его, и я его уничтожу, — пообещал я им, чувствуя, как они высасывают мое пси. Пускай, если это позволит им продержаться еще немного, пускай. Пускай. А я уничтожу его.

Они синхронно склонили головы набок, словно приглядываясь ко мне.

Затем синхронно кивнули.

Я зажмурился и затянулся.

А когда открыл глаза, в комнате никого не было.

Дело Хоббса было куда важнее. Мой «клиент» убил шесть детей — точнее даже, пять, — а террористы-аматоры Хоббса уничтожили играючи сорок два просто так, из каких-то фанатичных побуждений. И завтра в полвосьмого вечера они будут убивать снова. Урод на красном «Ховере» никуда не денется, он будет искать нового мальчика, чтобы убить его лично. Им можно заняться после террористов.

Я понимал это, но все равно отправил Хоббсу сообщение, что выхожу из дела и у меня ничего не получается.

Потом меня замучила совесть, и я, словно пьяный слон в посудную лавку, ворвался на след, работая впопыхах и неаккуратно. Эти четверо явно несколько раз проснулись этой ночью от кошмаров. Я же несколько раз чуть не включился, уходя с контакта за считаные мгновения до непоправимого. Но в конце все-таки сделал ошибку и отключился на секунду.

Этого хватило, чтобы меня переполнила фанатичная, яростная решимость идти до конца. И это оказалось весьма кстати — я уже умирал, цепляясь остатками истощенного до предела пси за реальность.

Теперь все стало просто.

Теперь или он, или я. Или вместе. Но сегодня же.

А Хоббс со своим шоу и популярностью пусть идет на хер.

Впрочем, меня хватило на то, чтобы отправить ему адрес, где случится завтрашний взрыв. Больше я ничего не рассмотрел, но этого должно хватить. Потом я отключил телефон и взял со стола фотографию с «Х12».

Внутри меня пело ликование.