В большом доме на краю андродрагмовой рощицы ужин подавали, лишь когда она выходила к столу. Даже распорядок сна в семье подчинялся указаниям Аксимаан Трейш, поскольку хайроги впадают в зимнюю спячку, а допустить, чтобы вся семья спала одновременно, она не могла. Старший сын знал, что должен бодрствовать первые шесть недель ежегодного зимнего отдыха матери; на оставшиеся шесть за главу семьи оставалась старшая дочь. Среди остальных членов Аксимаан Трейш распределяла время спячки в соответствии со своими представлениями о потребностях плантации. Никто никогда не задавал ей вопросов. Даже в молодости – а это было невероятно давно, когда Понтифексом был Оссьер, а Замком владел Лорд Тиверас – именно к ней в тяжкие времена обращались за советом ее отец и супруг. Она пережила обоих, а также кое-кого из своего потомства, и множество Короналов сменилось на Замковой Горе за это время, а Аксимаан Трейш все жила. Ее толстая чешуйчатая кожа лишилась глянцевого блеска и от возраста приобрела фиолетовый оттенок, извивающиеся змееподобные волосы сменили иссиня-черный цвет на бледно-серый, холодные немигающие глаза помутнели, но все равно, она по-прежнему неутомимо выполняла свои обязанности по хозяйству.

Кроме риса и лусавендры, на ее земле нельзя было вырастить ничего стоящего, да и это давалось с трудом. Дождевые бури далекого севера легко проникали в провинцию Дулорн через огромную трубу Рифта. Хотя сам город Дулорн располагался в сухой местности, обильно поливаемая и хорошо осушаемая зона к западу от него отличалась плодородностью почвы. Но район вокруг долины Престимион к востоку от Рифта представлял собой совершенно другой тип местности – болотистой и сырой, с вязкой голубоватой грязью вместо почвы. Однако при тщательном планировании там можно было вырастить рис к концу зимы – как раз перед весенним паводком, а лусавендру – поздней весной и еще раз – в конце осени. Никто в этих местах не знал сезонных ритмов лучше, чем Аксимаан Трейш, и лишь самые шустрые из фермеров успевали высадить рассаду прежде, чем проносился слух о том, что она уже приступила к севу.

Несмотря на всю ее властность и авторитет, у Аксимаан Трейш имелась одна черта, которую народ долины считал непостижимой: она столь внимательно прислушивалась к советам сельскохозяйственного агента провинции, будто он был кладезем всевозможных знаний, а она – лишь ученицей. Два-три раза в год агент выбирался из столицы провинции Мазадона, совершал объезд по болотистым землям и первую остановку в долине всегда делал на плантации Аксимаан Трейш. Она размещала его в большом доме, открывала бочонки искристого вина и крепленного ниука, посылала внуков на Хавилбов наловить маленьких вкусных хиктиганов, сновавших между камней на порогах, приказывала разморозить куски мяса бидлака и поджарить их на огне из поленьев душистого твейла. По окончании застолья она усаживалась рядом с агентом и до поздней ночи вела беседы о таких вещах, как удобрения, прививки для рассады, уборочная техника, а ее дочери Хейнок и Ярнок тем временем записывали каждое слово.

Для всех оставалось загадкой, как Аксимаан Трейш, которая наверняка больше всех на свете знала о выращивании лусавендры, могла хоть немного прислушиваться к тому, что говорил маленький правительственный чиновник.

Для всех – кроме ее семьи.

«У нас свои обычаи, и их нужно соблюдать, – говаривала она. – Мы делаем то же, что и раньше, поскольку раньше это себя оправдывало. Сажаем Семена, ухаживаем за рассадой, следим за ее ростом, созреванием, собираем урожай, а потом точно так же начинаем все заново. И если каждый год урожай не меньше предыдущего, считается, что все сделано хорошо; а на самом деле мы терпим неудачу, так как всего лишь повторяем то, что делали прежде. Но в мире нельзя стоять на месте: стоять на месте – значит утонуть в болоте».

Потому-то Аксимаан Трейш и подписывалась на сельскохозяйственные журналы, время от времени посылала внуков учиться в университет, и самым внимательным образом выслушивала все, что говорил агент. Ее агротехнические методы год от года совершенствовались, количество мешков с лусавендрой, отправляемых на рынок в Мазадону, неуклонно возрастало, все выше становились кучи блестящих рисовых зерен в ее закромах. Ведь всегда можно научиться делать что-то лучше, чем умеешь, и Аксимаан Трейш не жалела на учебу ни средств, ни сил. «Мы и есть Маджипур, – все время повторяла она. – Большие города стоят на основании из зерна. Без нас и Ни-мойя, и Пидруид, и Кинтор, и Пилиплок превратились бы в пустыни. А города растут с каждым годом: поэтому мы должны больше работать, чтобы прокормить их. У нас нет выбора. Такова воля Дивин. Разве не так?» К настоящему времени она пережила пятнадцать или двадцать агентов.

Появлялись они, как правило, молодыми и энергичными, но зачастую не решались обращаться к ней со своими предложениями. «Не знаю, чему вообще я смогу вас научить, – обычно говорили они. – Это я должен учиться у Аксимаан Трейш!» И ей каждый раз приходилось начинать все снова: подбадривать их, вселять в них уверенность и убеждать в своем искреннем желании побольше услышать о всяких новинках.

Поэтому, когда старый агент уступал место какому-нибудь юнцу, она испытывала досаду. С возрастом ей все труднее становилось налаживать хоть сколько-нибудь полезные отношения с новичками. Иногда на это уходило несколько сезонов. Но при появлении Калимана Хейна два года назад трудностей такого рода не возникло. Это был молодой человек лет тридцати, сорока или пятидесяти – все, кто был моложе семидесяти, выглядели в глазах Аксимаан Трейш молодыми – с необычно резкими, бесцеремонными манерами, что пришлось ей по нраву. Он держался уверенно и, судя по всему, не имел ни малейшего намерения льстить.

– Мне говорили, что вы больше всех стремитесь применять новшества, без обиняков заявил он не позже, чем через десять минут знакомства. – А что вы скажете насчет процесса, который может удвоить размер зерен лусавендры без ущерба для их вкуса?

– Я бы сказала, что меня дурачат, – ответила она. – Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Тем не менее, такой способ существует.

– Неужели?

– Мы готовы к его опытному применению в ограниченных масштабах. По документам моих предшественников я узнал, что вы славитесь склонностью к экспериментам.

– Да, так и есть, – подтвердила Аксимаан Трейш. – И что это за способ?

По его словам, речь шла о протоплазменной подпитке, что включало использование ферментов для растворения клеточных оболочек у растений с целью обеспечения доступа генетическому веществу внутрь клеток. Это вещество затем может подвергнуться обработке, после чего клеточная ткань, или протоплазма, помещается в окультуренное растение, где ей дают восстановить клеточную оболочку. Из единственной клетки можно вырастить целое растение со значительно улучшенными характеристиками.

– Я думала, что о подобных методах на Маджипуре забыли тысячи лет назад, – сказала Аксимаан Трейш.

– Лорд Валентин в определенной степени поощряет возрождение интереса к древним наукам.

– Лорд Валентин?

– Ну да, Коронал.

– Ах, Коронал! – Аксимаан Трейш отвела взгляд. Валентин? Она была почти уверена, что имя коронала – Вориакс, однако, после недолгих раздумий вспомнила, что Вориакс погиб. Да, его сменил, как она слышала, лорд Валентин, и поразмыслив еще немного, припомнила, что с Валентином произошло нечто странное, – не он ли обменялся телом с другим человеком?

Да, наверное, именно он. Но такие существа, как короналы, почти ничего не значили для Аксимаан Трейш, не покидавшей долину уже двадцать или тридцать лет. Замковая Гора со всеми ее короналами была так далека, что воспринималась, как нечто мифическое. Для нее имело значение лишь выращивание риса и лусавендры.

Калиман Хейн сообщил, что в имперских растениеводческих лабораториях выращен усовершенствованный клон лусавендры, которому требуются испытания в естественных полевых условиях. Он предложил Аксимаан Трейш сотрудничество и пообещал, что не отдаст новое растение никому в долине, пока у нее не появится возможность засадить им все свои поля.