– Так и есть, – сказала Леди.

– А то, что мы видели, это и есть сама Дивин, матушка? Которая держит мир крепкой хваткой и сдавливает его все сильнее? А тот звук, такой страшно тяжелый, тоже Дивин?

– Те образы, которые явились тебе, Валентин, тебе и принадлежат. Я видела нечто другое. Нельзя свести Дивин к какому-то конкретному облику.

Но, я думаю, ты узрел суть вещей.

– Я видел, что Дивин лишила нас своей милости.

– Да. Но не безвозвратно.

– Ты уверена, что еще не слишком поздно?

– Уверена, Валентин.

Он помолчал. Потом сказал:

– Да будет так. Я увидел, что нужно сделать, и я сделаю это. Как символично, что я пришел к пониманию всего в Семи Стенах, которые Леди Тиин воздвигла в честь своего сына после его победы над метаморфами! Ах, матушка, а ты построишь такое здание для меня, когда я исправлю дело рук Лорда Стиамота?

– Снова, – сказал Хиссуне, поворачиваясь лицом к Альсимиру и другому кандидату в рыцари. – Нападайте на меня, теперь оба.

– Оба? – переспросил Альсимир.

– Оба. И если я увижу, что вы играете в поддавки, я вам обещаю, что вы месяц будете чистить стойла.

– Как ты думаешь справиться с нами двумя, Хиссуне?

– Еще не знаю как. Но я должен научиться. Нападайте, и тогда посмотрим.

Он весь лоснился от пота, а сердце бешено колотилось, но тело его было раскованным и послушным. Сюда, в пещерный гимнастический зал в восточном крыле Замка, он приходил каждый день и занимался не меньше часа, независимо от прочих обязанностей.

Хиссуне считал необходимостью развивать силу и выносливость, вырабатывать еще большую ловкость. Иначе ему, с его честолюбием, несомненно, придется здесь тяжко. Принцы на Замковой Горе стремились быть атлетами и возводили атлетизм в культ, постоянно испытывая себя верховой ездой, турнирами, гонками, борьбой, охотой; словом всеми теми простыми первобытными забавами, на которые в Лабиринте у Хиссуне не было ни возможности, ни желания. А теперь, когда Лорд Валентин поместил его среди этих дородных, сильных мужчин, он знал, что должен сравняться с ними на их поле, если собирается продержаться в их компании продолжительное время.

Конечно, он был не в состоянии изменить свое щуплое, худощавое телосложение на что-либо подобное грубой мускулистости какого-нибудь там Стасилейна, Элидата или Диввиса. Такими, как они, ему никогда не стать. Но он мог превзойти их, следуя своим путем. Вот, например, забава с дубинкой: еще год назад он даже не слышал ни о чем подобном, а теперь, после многих часов тренировок, стал почти мастером. Здесь требовалась быстрота глаз и ног, а не сверхъестественная сила, и в фехтовании на дубинках выражался в каком-то смысле весь его подход к жизни.

– Готов, – крикнул он.

Он стоял как полагается, слегка согнув ноги, настороженный и гибкий, немного разведя руки, в которых держал легкую тонкую дубинку – палку из дерева ночного цветка с оплетенной рукоятью. Он переводил взгляд с одного противника на другого. Они оба были выше его: Альсимир – дюйма на два-три, а его друг Стимион и того больше. Но он был быстрее. За все утро ни один из них не смог даже прикоснуться к нему дубинкой. Но вдвоем одновременно это меняет дело…

– Вызов! Встали! Начали! – воскликнул Альсимир.

Противники двинулись на него, подняв дубинки в положение для нападения.

Хиссуне сделал глубокий вдох и сосредоточился на том, чтобы образовать вокруг себя сферическую зону защиты, непроницаемую и непробиваемую, пространство, закрытое броней. То, что эта сфера была воображаемой, значения не имело. Этот прием ему показывал наставник по фехтованию на дубинках Тани: делай свою защитную зону все равно что из стали, и тогда ничто не проникнет через нее. Секрет состоит в том, насколько тебе удастся сосредоточиться.

Как Хиссуне и ожидал, Альсимир приблизился к нему долей секунды раньше Стимиона. Альсимир высоко поднял дубинку, попробовав на прочность северо-западный сектор обороны, а потом сделал ложный выпад пониже. Когда он добрался до периметра обороны Хиссуне, Хиссуне легко парировал удар движением кисти и, не прекращая движения – он уже все рассчитал на уровне подсознания, – переместил дубинку правее, где с северо-востока с небольшим запозданием наносил удар Стимион.

Послышался шуршащий звук скольжения дерева по дереву; проведя своей дубинкой до половины оружия Стимиона, Хиссуне уклонился, заставив Стимиона со всей силы ударить в пустое пространство. Все это заняло какое-то мгновение. Стимион потерял равновесие и, крякнув от неожиданности, шагнул на то место, где только что был Хиссуне, который слегка стукнул его дубинкой по спине и развернулся к Альсимиру. Дубинка Альсимира взмыла вверх: он начал второй выпад. Хиссуне легко отбил его и ответил ударом на удар, с которым Альсимир справился хорошо и парировал его с такой силой, что столкновение дубинок отозвалось в руке Хиссуне до локтя. Но Хиссуне быстро оправился от сотрясения и, увернувшись от очередного выпада Альсимира, отскочил в сторону, чтобы избежать удара Стимиона.

Теперь они занимали иное положение: Стимион и Альсимир стояли не перед Хиссуне, а с двух сторон от него. Они наверняка попробуют сделать выпад одновременно, подумал Хиссуне. Он не может такого допустить.

Тани учил его: время всегда должно служить тебе, а не быть твоим хозяином; если тебе не хватает времени для движения, тогда раздели каждое мгновение на несколько мгновений поменьше, и тогда тебе хватит времени на все.

Верно. Хиссуне знал, что полной одновременности не бывает.

Именно так, как тренировался в течение многих месяцев, он переключился в прерывистый временной режим, который привил ему Тани: рассматривая каждую секунду как сумму десяти десятых долей, он обосновался в каждой из них по очереди, как если бы шел через пустыню и раз за разом останавливался на ночлег в каждой из десяти попадающихся на пути пещер.

Теперь его восприятие коренным образом изменилось. Он увидел Стимиона передвигающимся отрывистыми движениями, сражающимся подобно какому-то топорно сделанному механизму, поднимающим дубинку, чтобы опустить ее на Хиссуне. Но Хиссуне безо всякого труда вклинился между двумя долями секунды и отбил дубинку Стимиона в сторону. Альсимир уже начал свой выпад, но у Хиссуне было достаточно времени, чтобы уйти от него, а когда рука Альсимира вытянулась полностью, Хиссуне легонько стукнул его по ней повыше локтя.

Вернувшись теперь к нормальному восприятию, Хиссуне сошелся со Стимионом, который заходил для очередного выпада. Вместо того, чтобы приготовиться к отражению удара, Хиссуне предпочел идти вперед, прорвав застигнутую врасплох оборону Стимиона. Из этого положения Хиссуне еще раз коснулся Альсимира и развернулся, чтобы достать кончиком дубинки Стимиона, пока тот в замешательстве вертелся на месте.

– Касание, и двойное, – воскликнул Хиссуне. – Игра!

– Как это у тебя получается? – спросил Альсимир, бросая свою дубинку.

Хиссуне рассмеялся.

– Не имею представления. Но хотел бы я, чтобы Тани посмотрел на меня! – Он упал на колени, и пот капал с его лба прямо на циновки. Он знал, что выказал незаурядное мастерство. Никогда еще он не дрался так хорошо.

Случайность? Везение? Или он в самом деле вышел на новый уровень постижения? Он вспомнил, как Лорд Валентин рассказывал о жонглировании, которым начал заниматься совершенно случайно, чтобы всего лишь заработать на жизнь, когда бродил по Цимроелю, потерянный и отчаявшийся. Коронал сказал тогда, что жонглирование указало ему путь к полной концентрации душевных сил. Лорд Валентин договорился до того, что заявил, что не смог бы отбить престол, если бы не дисциплина духа, развившаяся в нем после овладения ремеслом жонглера. Хиссуне знал, что он сам вряд ли обучится жонглированию – уж больно грубой лестью по отношению к Короналу будет это выглядеть, слишком открытым подражанием, – но начинал понимать, что может достигнуть той же дисциплины при помощи фехтования на дубинках. Только что состоявшийся поединок, несомненно, весьма повысил уровень его восприятия и реакции. Он прикинул, способен ли повторить все, потом оглядел обоих противников и сказал: