Он видел, как она осматривается, стараясь что-то придумать. Он видел, как ее взгляд остановился на ружье. Тогда он взял ружье и вышел из хижины. Вернувшись, он взял ее седло, отнес его к озеру и бросил в воду. Потом взял свое седло и проделал то же самое.

— Теперь уедешь? — улыбаясь, спросил Ромеро.

Принцесса размышляла, то ли подольститься к Ромеро, то ли воззвать к его здравому смыслу. Однако было ясно, что ни лестью, ни разумными доводами его уже не убедить. Она куталась в одеяла, каменея от отчаяния, твердея, как лед, от гнева.

Ромеро прибрался в хижине и опять ушел, не забыв прихватить ружье. Принцесса встала, набросила на голубую пижаму пальто и подошла к двери. Темно-зеленое озеро было неподвижным, каменные склоны — бледными и обледенелыми. В похожей на чашу долине все еще было сумеречно, словно в загробном мире. Вдалеке паслись лошади. Если бы она могла добраться до одной из них! Ярко-желтое солнце наполовину вышло из-за гор. Было девять часов утра.

Весь день испуганная Принцесса оставалась одна. Она сама не знала, чего боялась. Возможно, треска сучьев в ельнике. Возможно, первобытной бессердечной дикости гор. Весь день, греясь на солнышке, она просидела на пороге хижины, думая лишь о том, как сбежать от Ромеро. И все время у нее сводило живот от страха.

Вдалеке, в лучах солнца, она заметила черное пятно, возможно, это был медведь, бродивший по склону, заросшему блеклой травой.

Когда уже ближе к вечеру Принцесса неожиданно увидела молчаливого Ромеро с ружьем и убитой оленихой, у нее отпустило живот, но тут же сжалось сердце. Мексиканец внушал ей леденящий душу ужас.

— Вот и мясо, — сказал он, бросая мертвую олениху к ее ногам. — Ты же не хочешь уехать? Тут красиво.

Принцесса бросилась в хижину.

— Иди на солнце, — проговорил он, идя следом.

Принцесса посмотрела на него враждебно и боязливо.

— Иди на солнце, — повторил он, нежно, но властно кладя руку ей на плечо.

Принцесса знала, что спорить бесполезно. Ромеро молча вывел ее наружу и, не отпуская, уселся на пороге.

— На солнце тепло. Посмотри, как здесь хорошо. Такая симпатичная белая женщина, а ведешь себя нечестно. Разве тут плохо? Иди же! Иди сюда! Тут тепло.

Он привлек ее к себе и, несмотря на ее неумолимое сопротивление, снял с нее пальто, и Принцесса осталась в одной тоненькой голубой пижаме.

— Ты такая славная белая малышка, очень хорошенькая и очень маленькая. Ты же не хочешь меня обмануть — ты не хочешь. Я знаю, ты этого не хочешь.

Неумолимоя, но беспомощная, Принцесса была вынуждена подчиниться. Солнце играло на ее белой нежной коже.

— Теперь я готов даже гореть в аду. После того, что было.

Непонятно с чего, им вновь завладело счастливое расположение духа. Однако, как ни была Принцесса бессильна телом, душой она оставалась неумолимой и непреклонной.

Когда через некоторое время он отпустил Принцессу и собрался уйти, она неожиданно сказала ему в спину:

— Думаете, вы победили меня? Ничего подобного. Вам никогда не взять надо мной верх.

Ромеро остановился, как вкопанный, а когда оглянулся, то на его лице отразилась целая гамма чувств — удивление, изумление, даже ужас и неосознанная боль трудились над его лицом, пока оно не стало похоже на маску. Не сказав ни слова, он вышел из хижины, повесил мертвую олениху на сук и принялся свежевать ее. Пока он был занят этим мясницким делом, солнце зашло за горы и вновь наступил холодный вечер.

— Пойми, — сказал он Принцессе, когда, склонившись над печкой, готовил ужин, — я не собираюсь отпускать тебя. Вспомни, ты сама позвала меня ночью, и у меня есть право. Если хочешь, чтобы все было по правилам, прямо сейчас скажи, что хочешь быть со мной, скажи это, и завтра утром мы поедем на ранчо, а там поженимся, или нет, тебе решать. Но ты должна сказать, что хочешь быть со мной. Иначе я останусь тут, и будь что будет.

Принцесса отозвалась не сразу.

— Я никому не позволю мной командовать. Вы даже нравились мне, во всяком случае, пока не попытались подчинить меня себе. А я не терплю ничьей власти надо мной. У вас ничего не выйдет. Ни у кого не выйдет. Вам никогда не подчинить меня своей воле. Да и времени у вас немного, потому что скоро меня начнут искать.

Ромеро задумался над ее последними словами, и Принцесса пожалела, что произнесла их. Через некоторое время он, помрачнев, вновь наклонился над печкой.

Силой ему не удастся завоевать ее, как бы он ни старался. Потому что ее дух тверд и безупречен, как бриллиант. Однако сломать ее он мог. Она знала. Если он постарается, ему это удастся.

Мрачный и ненасытный, он снова и снова утолял свою страсть. А она, измученная, каждый раз думала, что умрет. Каким-то странным образом он все же подчинял ее всю, до конца, хотя она и представить не могла, что такое возможно, потому что никогда этого не хотела. Истерзанная неистовой, нестерпимой пыткой, Принцесса думала, что вот-вот порвется нить ее бытия и она умрет. Обжигающий огонь опалял ее изнутри.

Ах, если бы только, если бы только она вновь могла остаться одна, холодная и недоступная! Если бы только она могла вновь стать собой, холодной и недоступной! Неужели когда-нибудь она сможет, сможет, сможет вновь стать собой?

Но и в эти минуты Принцесса не испытывала к Ромеро ненависти. Дело было не в нем, а во всемогущем роке, преследовавшем ее. Самого Ромеро как будто даже и не существовало.

На другой день Ромеро не разрешил Принцессе разжечь огонь, боялся дымом привлечь внимание. День был серый, Принцесса замерзала. Ромеро находился поблизости, разогревал суп на керосиновой печке, тогда как она лежала, закутавшись в одеяла.

Ближе к вечеру Принцесса накрылась с головой и разрыдалась. Никогда в жизни она не плакала. Ромеро стянул одеяла, чтобы посмотреть на нее. Принцесса билась в истерике — от безысходности. Он опять накрыл ее и, выйдя из хижины, поглядел на горы, где облака уходили в сторону, почти не оставляя после себя снега. День был ветреный и мрачный, ужасный был день, словно лютая зима уже начала свой поход.

Принцесса проплакала несколько часов. После этого они больше не разговаривали. Настала мертвая тишина. Ромеро не прикасался к Принцессе. Ночью она дрожала, словно умирающая собака. Ей казалось, что от этой тряски непременно что-то разорвется в ее теле, и она умрет.

В конце концов она не выдержала и заговорила.

— Вы не могли бы развести огонь? Я замерзла.

У нее зуб не попадал на зуб.

— Идите сюда, — отозвался Ромеро.

— Я бы п-предпочла… чт-т-тобы вы раз-ззвели огонь, — сказала Принцесса, с трудом выговаривая слова, настолько сильно клацали зубы.

Ромеро встал и развел огонь. В хижине стало теплее, и Принцесса заснула.

На третий день было все также холодно и ветрено. Но светило солнце. Ромеро с помертвевшим лицом молча ходил вокруг хижины. Это было ужасно и так походило на агонию, что Принцесса была готова на все, лишь бы прекратилось это самоистязание. Если бы теперь он попросил ее вместе отправиться обратно и выйти за него замуж, она согласилась бы. Какая разница? Уже никакой.

Но он не попросил. Его страсть умерла, сердце превратилось в кусок льда. Но он по-прежнему был начеку.

На четвертое утро, сидя на солнышке и кутаясь в одеяла, Принцесса заметила двух всадников, перебравшихся через заросший травой хребет — крошечные фигурки. Она вскрикнула. Ромеро стремительно обернулся и тоже увидел их. Они искали тропинку.

— Это за мной, — сказала Принцесса.

— Muy bien[36], — отозвался он по-испански.

Ромеро взял ружье, зарядил его и сел, положив его на колени.

— Ой! — воскликнула Принцесса. — Только не стреляйте.

Он поглядел на нее.

— Почему? Вы хотите остаться со мной?

— Нет. Но все равно не стреляйте.

— Я не хочу попасть в тюрьму.

— Вы туда не попадете. Только не стреляйте!

— Буду стрелять, — пробурчал Ромеро.