— Какое у него право (у него — то есть у Адриана) на часы и цепочку моего отца — что ему с ними делать? Дадим ему денег, и пусть убирается, — заявила Эмми. Она любила отца.

В тот вечер Матильда допоздна засиделась в своей комнате. На душе у нее было тревожно, в голову лезли всякие мысли. Она была как в трансе… и от горя не могла даже плакать, она все время думала об отце, только о нем. В конце концов она решилась пойти к нему.

Было уже почти двенадцать. Она пошла по коридору. Снаружи его неясно освещала луна. У двери в комнату отца Матильда прислушалась. Потом тихонько открыла дверь и вошла. Было почти темно. Ей послышалось, что отец пошевелился.

— Ты спишь? — тихонько спросила она, приближаясь к нему.

— Ты спишь? — еще раз тихо спросила она, встав у изголовья кровати. Она протянула руку и коснулась его лба. Потом ласково провела пальцами по носу, по бровям и положила прекрасную нежную руку на лоб лежавшего в кровати мужчины. И его лоб показался ей прохладным и гладким — слишком прохладным и гладким. Даже в своем отрешенном состоянии она осознала это, но все равно никак не могла очнуться. Легко склонившись над изголовьем, она провела ладонью по коротким волосам.

— Не спится?

Послышался шорох простыней.

— Не спится, — донесся до нее голос Адриана. Матильда отпрянула, мгновенно придя в себя.

Она только сейчас вспомнила, что отца устроили внизу, а его комнату отдали Адриану, и, словно ужаленная, застыла на месте.

— Это ты, Адриан? Я приняла тебя за отца.

Она была до того ошарашена, до того испугана, что не могла пошевелиться. Молодой человек неловко засмеялся и повернулся на бок.

Наконец Матильда вышла из комнаты. Когда она вернулась к себе, в свою светлую спальню, и закрыла дверь, то долго простояла, держа на весу руку, которой касалась Адриана, словно поранила ее. Матильда была настолько потрясена, что едва владела собой.

«Ладно тебе, — мелькнуло в ее невозмутимом усталом мозгу, — это всего лишь ошибка, не стоит принимать ее всерьез».

Однако Матильде было нелегко урезонить свои чувства. Она не могла совладать с мучительной неловкостью. И правая рука, которой она нежно касалась его лица, его свежей кожи, теперь и вправду болела, будто действительно была поранена. Матильда не могла простить Адриану свою ошибку и еще сильнее невзлюбила его.

Адриан долго не спал. А когда уснул, его разбудил тихий скрип открывающейся двери, но он не понял, что происходит. Тем не менее, нежное прикосновение женской руки что-то всколыхнуло в его душе. Он был приютским мальчишкой — всегда настороже, всегда в страхе перед нападением.

Мимолетное острое ощущение от ее ласки — вот что больше всего поразило его, открыв ему нечто совершенно незнакомое.

Утром, когда Матильда спустилась вниз, то поняла это по его глазам. Она старалась вести себя так, будто ничего не случилось, и у нее это получилось. Как человеку, познавшему страдание, прошедшему через страдание, ей всегда удавалось сохранять внешнее спокойствие, держать себя в руках, изображать безразличие. Она посмотрела на него потемневшими, почти больными глазами, и, заметив искру понимания в его глазах, погасила ее. Потом прекрасной длинной рукой положила сахар ему в кофе.

Однако удержать его в узде она не сумела, как ни была уверена в своих силах. Немеркнувшее воспоминание жалило его, пробудившиеся чувства не давали покоя мыслям. Он стал другим. В глубине вечно контролируемого сознания теперь поселилась будоражащая тайна. Матильда оказалась в его власти, потому что он не был разборчив в средствах и его моральные принципы не совпадали с ее принципами.

Адриан смотрел на Матильду так, как не смотрел никогда. Наделенная слишком длинным носом, слишком маленьким подбородком и слишком тонкой шеей, она не была красавицей. Зато у нее была белая чистая кожа. И еще редкостная чуткость. Этим малопонятным свойством, говорившим о благородстве и храбрости, она походила на отца. Для приютского мальчика оно отождествлялось с длинными белыми пальчиками в кольцах. Тот романтический ореол, в котором Адриану всегда представлялся старик, теперь окружал и Матильду. Ему тоже хотелось иметь такой ореол, ему хотелось завладеть им. Кружа по двору, он напряженно строил тайные планы. Он решил получить законное право на легкое, едва заметное прикосновение, которое ощутил, когда ее пальцы дотронулись до его лица. Он строил тайные планы.

Адриан смотрел, как Матильда ходит по дому, и она не могла не чувствовать его пристальный взгляд, неотступно следовавший за ней. Из гордости она делала вид, будто ничего не замечает. Когда он — руки в карманах — оказывался рядом, она смотрела на него с такой безразличной приветливостью, что это действовало лучше, чем откровенное пренебрежение. Благовоспитанная Матильда держала его в руках, приказав себе воспринимать его таким же, как прежде: маленьким мальчиком, который жил с ними в одном доме, но был им чужим. Только вот почему-то не хватало смелости вспоминать о его лице под своей ладонью. Стоило Матильде вспомнить об этом, она терялась. Ее рука нанесла ей оскорбление, и Матильда готова была ее отсечь. Матильда страстно хотела отсечь мучившее ее воспоминание. И делала вид, будто это совершилось.

Однажды, беседуя с «дядюшкой», Адриан посмотрел прямо в глаза больному старику и сказал:

— Я не хотел бы жить в Росли до самой смерти.

— Дело твое — тебе и не надо.

— А вы думаете, кузине Матильде тут нравится?

— Думаю, да.

— Разве это жизнь? А на сколько она старше меня, дядюшка?

Больной пытливо посмотрел на молодого солдатика.

— Намного.

— На тридцать лет?

— Ну, нет. Ей тридцать два года.

Адриан задумался.

— Не похоже.

Больной старик вновь посмотрел на него.

— А вдруг ей захочется отсюда уехать? — спросил Адриан.

— Нет, не захочется, — упрямо возразил старик.

Адриан сидел не шевелясь, погруженный в свои мысли. Потом он тихо, спокойно, словно слова шли из самой глубины души, проговорил:

— Я женюсь на ней, если вы не против.

Старик не сводил с Адриана изучающего взгляда. Это продолжалось довольно долго. С непроницаемым видом молодой человек смотрел в окно.

— Ты! — с насмешкой, даже с презрением, проговорил старик. Адриан повернул голову, и их взгляды встретились. Мужчины отлично поняли друг друга.

— Если вы не против.

— Нет, — отворачиваясь, сказал старик. — Я не против. Мне такое никогда не приходило в голову. Но… но младшая у меня Эмми.

На землистых щеках появился румянец, словно жизнь вдруг вернулась к умирающему. Он втайне любил этого парня.

— Спросите у нее самой.

Старик задумался.

— Не лучше ли тебе спросить?

— К вам она прислушается.

Они помолчали. Пришла Эмми.

Два дня мистер Рокли был взволнован и задумчив. Адриан тихо ходил по дому, ничего не говоря и ни о чем не спрашивая. Наконец отец и старшая дочь остались одни. Это случилось рано утром. Старика мучила сильная боль. Потом боль отступила, и он лежал, обдумывая предложение Адриана.

— Матильда! — вдруг проговорил он, глядя на дочь.

— Я здесь.

— Ну да! Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня…

Матильда встала в ожидании.

— Нет, ты сядь. Я хочу, чтобы ты вышла замуж за Адриана…

Ей показалось, что он бредит. В страхе она снова вскочила со стула.

— Нет, сиди-сиди. Тебе не послышалось.

— Но, отец, ты сам не знаешь, что говоришь.

— Отлично знаю. Я говорю, что ты должна выйти замуж за Адриана.

Для Матильды это было как гром среди ясного неба. Ее отец не любил зря болтать.

— Ты сделаешь это.

Она медленно подняла голову и посмотрела на него.

— Кто внушил тебе эту мысль? — с негодованием спросила Матильда.

— Он.

Матильда чуть ли не с презрением посмотрела на отца, ее гордость была задета.

— Это же позор! — проговорила она.

— Почему?

Она не торопилась отводить взгляд.

— Зачем? Это же отвратительно.