Литмир - Электронная Библиотека

Ярцев лежал на крышке трюма с открытым «Моби Диком» и обсыхал после купания. Жара, что ли, была тому виной, но несколько дней уже Ярцев чувствовал себя неважно. Болела голова, тяжестью наливалось тело, и когда поднимался из глубины машины наверх, сердце часто и сильно билось и ему не хватало воздуха.

Док на досуге занимался психологией. Порасспросив Олега, он дал ему заполнить какую-то анкету и пояснил: «Это обычно для моряка. Расслабился, у тебя колоссальное торможение… Можешь попробовать бег трусцой. Сосредоточивайся на дыхании, под какую-нибудь мелодию веселую. Главное — думай о чем-нибудь приятном, легком».

На судне бегала добрая треть команды, кто рано утром, кто вечером, когда спадает зной. Круг по главной палубе составлял двести пятьдесят метров. Ярцев выходил перед самым закатом. Основной поток в это время уже отбегался и ворочал железо под полубаком, штангу, гири, гантели. Только вот думать о приятном и легком — не получалось. Начиная бегать под веселую песенку Винни-Пуха, он ловил себя на том, что мелодия сама по себе, а в мыслях его — бесчисленные трассы КЭТ и пути возможных поисков.

Действуя по рекомендации дока, он упростил схему, убрал обратные связи и теперь шаг за шагом прокручивал программу каждого узла, проверял элементы, пытаясь найти дефектный модуль. Но странное дело, чем дальше он продвигался, тем определенней приходил к выводу, что все элементы работают нормально. Получалась странная ситуация: все элементы исправны, но сама система по-прежнему не работает. Как же такое возможно? Ответ напрашивался только один: методика его поиска неверна.

Изолировав систему от обратных связей, он ставил ее в искусственные условия. Он считал, что для нормальной работы КЭТ необходимо, чтобы каждая ее клетка была здоровой и нормальной. Но ведь этого недостаточно. Поведение всего организма проявляется в действиях, которые непохожи на действия отдельных звеньев. Каждое звено выполняет свою задачу, ко оно же еще создает условия для работы других звеньев, и только их совокупность, их взаимодействие ведет к тому, что возникает правильное поведение всей системы.

Ситуация напоминала ему камбузный конфликт: и док, и старпом, и Наталья оказались в нем правы, по отдельности правы, а вместе — склока, в которую он не пожелал влезать.

И тут он понял, в чем его ошибка.

Вот ведь, что ему надо сделать, надо взаимосвязь узлов прослеживать не по главным, командным сигналам, а по тем, которые уходят вдаль, в оборванные обратные связи и неясным образом влияют друг на друга, не давая системе скоординироваться.

Дед, смирившись, уже не раз ему советовал отложить поиски до лучших времен и в утешение говорил, что на заводе установку два месяца настраивала целая бригада. «А ведь у них запчастей не как у нас, они целые панели могли заменять». — «Да, если бы еще запчасти были, тогда, конечно…» — соглашался Ярцев, но работу продолжал. Не это ли и было тем торможением, про которое говорил док?

Потом появилась новая напасть. Как только он начинал бег, выходила кастелянша. Обычно она без эскорта не показывалась. Кроме часто меняющихся лиц с ней постоянно находились Миша Рыбаков, Аббас Али и, как ни странно, сварщик. А тут, отделавшись как-то ото всех, она одна появлялась на второй палубе и, когда Ярцев пробегал внизу под ней, бросала ему сверху реплики, какие-то дурацкие, школярские: «Поднажми», «Быстрее», «Ну прямо Озолин», «Ой, что-то сзади упало».

Ярцев сбивался с ритма, скользил по отпотевшей палубе и, забежав за надстройку, переходил на шаг. А ей будто этого и хотелось: как только, отдышавшись, он выходил с другой стороны, намереваясь с ней ругаться, ее уже и след простыл.

— Ты скажи ей, чтобы она прекратила свои комментарии и чтобы не вылезала вечером на палубу. Что ей, места не хватает? — попросил он Наталью.

— Ладно, — сказала она, пряча в глазах хитрый блеск. — А ты знаешь, что у тебя сандалии звенят?

— С чего это ты взяла? — удивился он.

— Да уж взяла, Олежек, когда ты проходишь мимо нашей каюты, мы всегда слышим.

…Вечернее солнце уже не жгло. Ослепительный диск его стал тускнеть, подернувшись голубоватой дымкой. Ломкой, станиолевой гладью отсвечивала вода, только вдалеке у горизонта темнела синяя полоска. Птицы, которые постоянно сопровождали судно, передавали его словно эстафету с самых северных широт, иногда касались крыльями воды, и росчерки крыльев надолго оставляли след, будто не бескрайний океан расстилался перед глазами, а озеро или тихая речка.

Казалось, солнце зависло недвижно, но тени на палубе на глазах увеличивались. И от того, наверное, что шар солнца был так велик и спокоен, от того, что так отвесно сокращалось расстояние между ним и кромкой земли и еще от того, что палуба под ногами вибрировала и слегка покачивалась, перекатывая воду в бассейне — от всего этого с какой-то пронзительной ясностью ощущалась истинность планетарных законов, не воспринимаемая в других обстоятельствах, истинность, согласно которой солнце стояло на месте, а земля поворачивалась и уходила в тень.

Олег нашел в книге понравившееся ему место и перечитал: «Прекрасное, золотое, радостное солнце — единственный правдивый светоч, все остальное — ложь. Однако и солнцу не спрятать тысячи миль и печалей под луной. Вот почему тот смертный, в ком больше веселья, чем скорби, смертный этот не может быть прав — он либо лицемер, либо простак».

Кажется, и островов не было рядом, но какой-то дивный аромат растекался в воздухе. Он наплывал с носа, приносимый ветром, еще не прошедшим по палубе и не успевшим впитать в себя запахи краски, коррозированного металла и топлива, пары которого поднимались из танков через воздушные гуськи. Аромат был тонкий, едва уловимый… Казалось, это дышал присмиревший океан, вынося из глубин частицу непознанной жизни, следов которой, как ни вглядывался Олег, на поверхности не появлялось.

И вдруг словно пулеметной очередью прошили волну — раз, другой — и еще не исчезли расходящиеся круги, как выпорхнуло несколько летающих рыбок. Едва расправив крылья, они спрятались в соседней волне, будто перебежав улицу, скрылись в подъезде. Потом поднялась целая стайка; выше, дальше, минуя пологие волны, они неспешно парили в воздухе, как бы наслаждаясь своим полетом. Вслед за первой поднимались новые стайки, резко меняя углы полета, по каким-то своим командам выдерживая параллельный строй, как делают это летчики, открывая воздушный парад. С их появлением ожил океан. Круги, всплески взбудоражили его гладкую поверхность, играющие рыбки выпрыгивали в воздух и, прочертив короткую дугу, врезались в воду, разбрызгивая серебряные капли. Медленно, словно арбуз взрезая, прошел острый, высокий плавник крупной рыбы, исчез, снова вынырнул и на огромной скорости понесся на запад, рассекая океан на две половины.

С подветренной стороны судно догоняло большое стадо дельфинов. Разделившись за кормой, они обхватили судно с обоих бортов и повели, словно в почетном эскорте, легко вынося в воздух свои торпедообразные тела и при падении прихлопывая горизонтальными, как у китов, хвостами. Они играли под самым бортом, и можно было различить их лукавые мордочки, круглые любопытные глаза, большие рты, изогнутые кверху, словно в улыбке. Вырвавшись из воды, они шумно пыхтели, и веселые фонтанчики вылетали из раскрытых дыхал и зависали в воздухе.

Казалось, судно вошло в какой-то перенаселенный город, где, подобно городам Японии, из-за тесноты жители вынуждены осваивать иную среду.

— Мы на них смотрим, а они на нас, — появившись рядом, произнес помполит. — Да? Вылезли посмотреть, что это за чудище им тень наводит на ясную воду.

Верно, какое-то заблудшее чудище движется непонятно как, не подавая признаков жизни. И невдомек им, что на нем цари природы. Шестьдесят пять царей идут к Южной Георгии, чтобы набросать в трюмы семь тысяч тонн груза.

— А я знаю, что это, — сказала Наталья. — Это у них любовная пора. А ночью море будет светиться от микроорганизмов. У них уж если любят, то все — от мала до велика.

34
{"b":"247337","o":1}