Кристен сказала, что, по слухам, Скай перевелся в эту школу, потому что из другой его исключили. Но он ни с кем об этом не говорит, поэтому никто не знает, что на самом деле случилось. Еще она сказала, что он водится с любителями «травки», хотя сам не курит даже обычных сигарет.

– Но, – продолжила она, – он стопудово классный. С большой буквы «К». С этим у нас все согласятся.

Тристан решил, что нам стоит проехаться мимо его дома, чтобы я на него посмотрела. Он отыскал фамилию Ская – Шеппард – в мобильном Кристен и нашел в справочнике его адрес. Кристен проворчала, что мы похожи на сталкеров, а Тристан рассмеялся, ответив, что мы просто веселимся. Я втайне радовалась, предвкушая, что увижу, где живет Скай.

Мы выехали с прилегающей к школе территории и углубились в район с маленькими домами двух видов: либо из необожженного кирпича, либо обшитые металлическим сайдингом. Почти все дворы тут были неухоженные и захламленные, полные буйно разросшихся подсолнухов, автозапчастей и спиленных деревьев. Но дом Ская был идеален. Металлический сайдинг блестел ярче, чем на других домах, как будто начищенный. Во дворе на длинных клумбах росли красивые бархатцы. На двери висела дощечка с надписью «Добро пожаловать» и осенний венок с двумя одинакового размера тыквами по бокам, хотя для Хэллоуина еще рановато. Я увидела кого-то снаружи – женщину в халате, поливающую цветы из ярко-зеленой лейки. Было два часа ночи. Мы уже уезжали, когда в доме открылась дверь, и, по-моему, на крыльцо вышел Скай.

Искренне ваша,

Лорел

У меня сейчас урок английского, но, вместо того чтобы учиться, я пишу это письмо. В этом есть какая-то ирония, потому что писать письма я начала именно из-за задания по литературе, которое так и не сдала.

Поговорив вчера вечером с мамой по телефону, я открыла в интернете карту и попыталась отыскать место, где она живет. Калифорния окрашена большими пятнами серого, коричневого и зеленого, как и другие штаты. Мамино ранчо где-то рядом с Лос-Анджелесом, но я не знаю, где точно. Я рассматривала окрестности города, а потом сильно увеличила изображение, пока не уткнулась в дорогу, ведущую в никуда.

Наконец, я бросила искать мамино ранчо и ввела в строку поиска ваш адрес: штат Калифорния, город Ланкастер. Он выглядит как обычный городок, и я запросто могу представить себя, гуляющей по его улицам. Мама рассказывала, что, до того как вы взяли себе имя Джуди Гарленд, вас звали Фрэнсис Этель Гамм. Когда вы жили в Миннесоте, в городке Гранд-Рапидс вас называли «Детка». Ваша семья переехала в Ланкастер, когда вам было четыре года. Здесь сухо и пыльно, но после зимних дождей вся земля краснеет от распустившихся маков. Я нашла фотографию Ланкастера в маках, и мне вспомнилось, как в фильме «Волшебник страны Оз» вы заснули на маковом поле от наложенного на вас Злой Ведьмой заклинания. Мама не рассказывала нам, но я читала, что ваша семья переехала в Ланкастер из-за слухов, что в Гранд-Рапидс ваш отец приударял в театре за мужчинами-билетерами. Ужасные ссоры родителей пугали вас, но вы не бросали петь. Ваша мама приложила все силы к тому, чтобы вы стали звездой. Вместе со старшими вы выступали в водевильном шоу «Сестры Гамм», затем – в шоу «Сестры Гарленд», а потом с вами заключила контракт голливудская студия MGM.

Моя сестра в детстве была немного похожа на вас. Она была звездочкой, освещавшей нашу семью. Думаю, после рассказов мамы о том, что именно благодаря Мэй образовалась настоящая семья, сестра чувствовала себя обязанной скреплять ее и поддерживать мир и покой. Если за ужином мама с папой ссорились, я сидела молча, сдерживая слезы, Мэй же исчезала в нашей комнате и возвращалась, одетая в свое гимнастическое трико. Она бежала в гостиную, где мы все могли ее видеть, и начинала кувыркаться и ходить колесом. На нее невозможно было не смотреть. Мэй крутилась и вертелась, а если родители продолжали ругаться, кричала «Смотрите!» – и тут же делала сальто. Мы аплодировали ей, и после окончания шоу сестра спрашивала: «Будем есть мороженое на десерт?». Мама уходила за блюдцами для мороженого, и все плохое забывалось.

Но время от времени у мамы случались «плохие дни», и, сколько бы гимнастических номеров Мэй ни показывала, сколько бы песен ни пела, сколько бы анекдотов ни рассказывала, она не могла отвлечь маму от ее тяжких дум. Мама тогда клала ладонь на лоб сестры и извинялась:

– Прости, милая, у меня плохой день.

Потом она говорила, что слишком устала, чтобы рассказывать нам истории на ночь, укладывала нас пораньше и уходила к себе в комнату. Папа шел за ней и пытался ее успокоить. Если ему этого не удавалось, он иногда уходил из дома.

Мы с Мэй лежали в постели, притворяясь, что спим, а на самом деле слушали, как за стеной плачет мама. Я тогда этого не понимала, но, может быть, в эти моменты она думала о своей пьющей матери или умершем отце. Или она оплакивала упущенные возможности, жизнь, в которой могла бы уехать в Калифорнию и стать актрисой, свои мечты, которые так и не сбылись. В такие ночи ей было недостаточно меня и Мэй. И хотя мы не говорили и даже не думали об этом, в глубине души мы это каким-то образом понимали.

В одну из таких ночей Мэй научила меня волшебству. Мне тогда было лет пять.

– Мэй? Мне страшно, – прошептала я с нижнего места нашей двухъярусной кровати. Мы делили ее, пока в подростковом возрасте не обзавелись отдельными комнатами.

Сестра спустилась по лестнице и легла рядом со мной.

– Чего ты боишься? – спросила она.

– Не знаю.

– Я знаю чего. Ты боишься злых ведьм. Они здесь, но ничего, мы можем их победить. Волшебством.

– Правда?

– Мы ждали, когда ты подрастешь, чтобы сказать тебе об этом. Но кажется, ты уже готова это услышать.

Для меня перестал существовать весь мир, вместе с плачем мамы. Единственное, что имело значение – Мэй и тайна, которой она собиралась со мной поделиться. В ожидании я прильнула к ней.

– Что? – нетерпеливо спросила я.

– Мы – феи, – прошептала Мэй.

Она рассказала мне, что каждое седьмое поколение детей в нашей семье наследует магические способности. Волшебство у нас в крови. Мы – феи и можем бороться с невидимыми злыми ведьмами.

– Идем! – Мэй вытянула меня из кровати. – Ты готова научиться первому заклинанию?

Мы прокрались по темному дому на улицу, чтобы собрать нужные ингредиенты. Освещенный лунным светом двор стал нашим маленьким волшебным миром. Я шла за сестрой по траве, и края моих пижамных штанишек мокли от росы. Вокруг трещали цикады, создавая неповторимую и своеобразную мелодию. Нам нужны были три пустые раковины улитки, мягкий песок, пригоршня ягод и кора молодых вязов, растущих на краю сада.

Собрав все, что нужно, в ведерко, мы вернулись в спальню. Мэй перемешала ингредиенты и шепотом произнесла заклинание:

– Бим-и-бам-и-бом – ведьмы-вылетели-вон! – Она взмахнула руками, словно сбрасывая с пальцев крошечные звездочки.

– Видишь? – повернулась она ко мне с улыбкой. – Их больше нет.

И это действительно было так.

Мы поставили ведерко с полученным зельем под кровать.

– Пока оно там, – сказала Мэй, – ведьмам до нас не добраться.

В это мгновение я поняла, что пока сестра рядом – у меня все будет хорошо.

Теперь, когда Мэй здесь нет, мне нужно найти другой способ творить волшебство. И похоже, сестра послала мне чары, способные этому помочь. Вот что случилось. В начале урока я отпросилась у миссис Бастер в туалет, но не пошла туда, а принялась бродить по пустым коридорам, заглядывая в окошки кабинетных дверей, как будто таким образом могла найти то, что мне нужно.

Проходя мимо стеклянного шкафа со спортивными наградами и медалями с научных конкурсов, я обратила внимание на свое размытое отражение. Все во мне было каким-то неправильным. Со своим лицом я ничего поделать не могла, поэтому стала приводить в порядок волосы. Я в третий раз перевязывала свой хвост, когда из-за угла вышел Скай.