От неожиданности гигант качнулся, скелеты не выдержали, и вся троица полетела вниз. Снова громыхнуло железо.

Валька опять задернул штору и побежал в другую комнату.

– Машка!

Но Подгорновой не было.

– Подворошкина, ты где?

– При чем здесь ворох? – раздалось из шкафа. – Моя фамилия к вороху не имеет никакого отношения. И вообще, Чайник, надоел ты мне. Я тут подумала, что не хочу больше тебя любить. От этого никакой радости, сплошные неприятности. Завтра я уеду домой, возись со своими привидениями сам.

– Как это уедешь? – Валька рванул на себя дверцы шкафа. Машка стояла в дядькиных унтах, руки она продела в висящий на плечиках тулуп, на голову нахлобучила шапку. В темноте за всей этой грудой одежды ее можно было и не заметить. – А я? Ты что, забыла, они и до тебя хотели добраться?

– Если бы не ты, – Машка дернула ногой, и в Чайника полетел сапог, – ничего бы не было! Если б ты сидел спокойно, я бы сейчас гуляла по набережной, а не пряталась в шкафу и не парилась бы в этой дурацкой шубе. – С ноги слетел второй сапог.

– Это не шуба, а тулуп, – зло заметил Шейкин. – А если тебе не нравится здесь сидеть – не сиди. Тебя уже давно на улице ждут. Карету, запряженную четверкой скелетов, приготовили. А подсадит тебя в карету сам капитан!

Чайник хлопнул дверцей, демонстративно протопал через комнату, шарахнул еще одной дверью и пошел на кухню. От всех этих волнений ему страшно захотелось съесть чего-нибудь вкусненького.

Машка решила обидеться и остаться жить в шкафу. Пускай там все рушится, она умрет, а не вылезет. И пусть ей будет жарко, будет хотеться есть или спать, пускай все ее упрашивают и вытаскивают. Она не согласится ни за что.

Обижалась Машка ровно десять минут. Потом ей надоело это делать, и она выглянула наружу. На кухне орал приемник. За окнами было темно. Стояла темнота и в комнате: вредный Валька, уходя, погасил свет.

Подгорнова выползла из невероятно жаркой шубы (или как ее там? – тулупа), стащила с головы шапку. От того, что она освободилась от всех этих одежек, ей сразу стало легко и весело. От радости она даже забыла про неприятности. Покружилась по темной комнате, громко спела песенку и только после этого включила свет. Над выключателем была приколота записка: «Смерть рыжим».

«Дурак!» – мысленно выругала она Чайника, сорвала записку и огляделась.

В комнате кто-то был. Она его не видела, но чувствовала. Кто-то сверлил ей взглядом макушку. Машка подняла голову и медленно сползла по стенке на пол. Распластавшись по потолку, раскинув руки и ноги, сверху на нее глядел Бритва. Полы длинного сюртука у него не свешивались, а каким-то чудом держались вдоль тощих ног, как будто он стоял, а не болтался под потолком.

Как только Подгорнова об этом подумала, Бритва бесшумно отлепился от потолка, все так же вольно раскинув руки, опустился на пол.

– Привет!

Он широко улыбнулся и сделал короткий поклон. Когда тощий пират вновь свел руки и поднял голову, перед Машкиными глазами сверкнула бритва.

– Мертвые к мертвым, – шепнул он ей в лицо и чиркнул бритвой по горлу. – Долго жить вредно, – добавил он, наблюдая, как девочка валится к его ногам.

Из-за шкафа появилась девушка. Голову, на которой уже начали проступать трупные пятна, она несла перед собой, как фонарик.

– Сколько слов! – зло прошептала она. – Я заждалась. Она жива?

– Пока да, – довольный сам собой, произнес Бритва, пряча страшный инструмент за обшлаг сюртука.

Девушка перевернула упавшую Подгорнову лицом вверх и приставила посиневшие губы своей головы к порезу. Губы сразу же впились в Машкино горло и стали с причмокиванием пить кровь. Около шкафа стояли Болт и гигант.

– Скорее, – шипел капитан. – Мне не терпится разобраться с мальчишкой. А там и до очкарика доберемся. К тому же в Москве у меня есть еще одно дело. Надо наведаться к пухлому мозгляку, начертившему наш круг.

Гигант с Бритвой понимающе закивали.

Чем больше пила девушка, тем сильнее менялись черты ее лица. Оно оставалось все таким же бледным, только трупные пятнышки из черных становились рыжими. Скулы раздвинулись, нос стал шире, падающие вниз волосы от корней до кончиков волос потемнели и пошли колечками. Девушка вскинула голову вверх и с чмокающим звуком посадила ее обратно на шею.

Черты лица уже были не ее. Во все глаза на Болта и Бритву смотрела Машка Подгорнова. Пока голова с новым лицом привыкала к старому месту, немного изменилось и само тело. Оно стало чуть ниже и шире.

– Ну ты, Магда, даешь, – хохотнул Бритва. – Ловко у тебя все это получилось, ведьма.

– Отвали, – она жестом отстранила его и, прихрамывая, пошла к двери.

– Медальон сначала забери, – в спину ей зашептал Бритва. – А дальше уж наше дело.

Ведьма провела рукой по шее.

– Помню.

Валька сидел на кухне, перед ним на столе стояли открытые консервные банки с кабачковой икрой, шпротами и зеленым горошком. Сам Чайник был вооружен ложкой и вприкуску с хлебом поедал все эти вкусности.

– А, Подгрудкина, – слегка повернулся в ее сторону Шейкин. – Привидения тебя больше не мучили? Если никто к нам не ломится, то присоединяйся. А если ломится – то иди вставай на защиту отечества. У тебя это неплохо получается, особенно когда ты унтами швыряешься.

Ведьма молчала, придирчиво оглядываясь вокруг.

– Эй, Подвысоткина! – Чайник положил ложку. – Ты чего такая бледная? Что-нибудь случилось?

– Медальон, – хрипло произнесло Машкино подобие и в упор посмотрело ледяными белесыми глазами в Валькино лицо.

– Машенька, – перепугался Валька. Он даже со стула привстал, взял одноклассницу за руку, но тут же пришел в себя и вновь уселся на прежнее место. – Ой, какая ты холодная! Ты чего, в холодильнике сидела?

– Медальон, – опять повторила ведьма, с трудом шевеля губами.

– Зачем?

Тут только Чайник разглядел Подгорнову и заметил ранее невиданные вещи. Как сильно за последние полчаса трансформировалась Машка – поменяла голос, выросла, обзавелась вьющимися волосами и белесыми глазами.

– Медальон! – завела свое ведьма и неверными руками стала ощупывать Шейкина.

– Ты что? – Шейкин отмахнулся от нее ложкой. – Нет у меня здесь медальона. В комнате он, где и лежал, – на столе.

– Дай мне его. – Руки ведьмы упали вдоль тела, она покачнулась, едва не свалившись на пол. – Сам дай, – вкрадчивым голосом попросила она.

– Ну, Подгрудкина, ты даешь. – Валька вновь погрузил ложку в банку с кабачковой икрой. – То в шкафу сидишь, то медальон требуешь. Подождешь. Не видишь, человек ест? А сильно надо, сама сходишь.

Машка шагнула в сторону комнат, не вписалась в дверной проем, стукнулась лбом о косяк и упала на стоящую рядом табуретку.

– Ну, ты совсем, – покрутил ложкой у виска Шейкин, но есть не перестал.

Ведьма сидела около него и тоскливым взглядом провожала каждую ложку икры, попадающую в его рот. Валька подозрительно покосился на нее.

– Есть хочешь? – на мгновение остановился он.

Машка качнулась, но ни «да», ни «нет» не сказала.

– Ну и сиди здесь.

Отложив ложку, Чайник схватился за вилку и пододвинул к себе шпроты. Но рыба показалась ему безвкусной. Он с меньшим азартом прожевал масленый хвост и мельком огляделся. Машка, слегка покачиваясь, сидела на краю табуретки. На ней был белый балахон, которого раньше он не видел. И очень уж этот балахон был похож…

Валька оттолкнул от себя банку, повертел в руке вилку.

«Не бойся ножа, а бойся вилки! Один удар – четыре дырки…» – зачем-то вспомнил он, разглядывая маленькую кухню.

В темном незашторенном окне отражалась дверь, покачивающаяся Машка, под потолком болтающийся Бритва, стоящий за холодильником гигант. Какое-то время Шейкин бессмысленно рассматривал эту картину, в голове вертелся глупый стишок про вилку. Мелькнула мысль о том, что ему так и не дали поесть. И тут его как током стукнуло. Машка!

Он вгляделся в сидящее напротив него существо. Лицом она была очень похожа на Подгорнову, даже колечки на руках были такие же.