Этот баловень судьбы в обыкновенном расположении духа был мрачен. В нем бродила крутая злоба на всех на свете без исключения. Как успел заметить Густав, у неулыбчивого майора было еще одно общее качество с веселым берлинским капитаном Гельмутом Визе, хотя эти офицеры не знали друг друга. И Гельмут, и Шоор давали клички. Правда, Шоор в отличие от капитана Визе брался за вещи более крупные, чем его младший собрат по офицерскому корпусу вермахта. Шоор охаивал города, целые народы и даже континенты.

В жестокой переоценке истории стран и народов человек этот не останавливался даже перед союзниками Германии. Резкость, с которой Шоор прохаживался по именитым особам мира сего, вызывала у солдат изумление и душевный трепет. Генерал Франко пользовался у Шоора репутацией «рахита», датский король носил клеймо «онаниста», римский папа, был, по мнению Шоора, «циник», а генералиссимус Чан Кай-ши — «безнадежный идиот, который себя еще покажет...»

На доске в классной комнате техникума еще со времени экзаменов был кем-то начертан эскиз сельского дома культуры. Шоор проявил необычайную эрудицию, обозрев этот эскиз. Не стирая чертежа с доски, ловко оперируя строительными терминами, он подчеркнул мелком уязвимые места, где, по его мнению, можно было с наименьшей затратой тола произвести взрыв на полное уничтожение здания. Густав, как, вероятно, и многие другие, совершенно не понимал, почему это, еще не построенное здание, обрекалось на уничтожение? Таких неясных моментов в учебной практике Шоора встречалось много.

— Каждый солдат германской армии, — важно заявил Дитрих Шоор на одном из занятий по тактической подготовке, — должен быть готов к получению крупного руководящего поста, который ему пожалует фюрер за боевые заслуги на фронтах...

Очевидно, убежденный, что любой из нынешних солдат зондеркоманды окажется достойным столь приятного вознаграждения за ратные труды и что фюрер поручит именно ему, Шоору, распределение сановных должностей на покоренном земном шаре, майор великодушно раздавал эти посты авансом.

— Вы достойны быть императором Японии, — с несдержанной щедростью объявил он розовощекому австрийцу Роальфу Линцу, выслушав его бойкий пересказ инструкции по использованию оврагов и искусственных углублений под массовые кладбища.

Всем было известно, что Роальф Линц, гимназист из Лизинга, провалил выпускной экзамен по-латыни и спасся от справедливых отцовских розг за оградой войскового приемного пункта. Будущий «император» Японии, не осиливший классической грамматики, глупо ухмыльнулся под сдержанный хохоток зондеркоманды и сел, пунцовый от комплимента Шоора. Майор при этом не посчитал нужным объяснить озадаченным солдатам, чем не угодил ему здравствующий ныне солнцеликий микадо. Оставалось думать, что познания японского владыки в части массового захоронения людей в земные недра оказались, на взгляд Шоора, более скромными, чем у австрийского школьника, улизнувшего от родительской порки.

Вольфганг Циммеринг, немолодой запасник из Шверина, за весьма приличное усвоение курса облав на рыночных площадях получил от Шоора аттестацию на пост «генерал-губернатора» Сингапура, а успехи Иоганса Катца в использовании подручных средств для возведения виселиц оказались достаточными для назначения его «регентом короля» Иордании.

Когда Шоор твердым голосом и без всяких признаков колебания объявил о новой кандидатуре на пост «диктатора» Италии, кто-то робко заметил, что Муссолини является союзником Германии... и личным другом фюрера.

— Если человек достигает вершины, да не попадется на пути его друг! — мудро напомнил Дитрих Шоор. — Лучше бы Муссолини стал союзником России. Мы уничтожили бы его заодно с большевиками...

Двух парней из зондеркоманды, рассеянно слушавших инструктаж об обработке вещей и документов, изъятых у приговоренных к казни, Шоор безжалостно сослал: одного — «губернатором» на Аляску, другого — «надсмотрщиком индейской резервации» в южные штаты США. Это считалось, очевидно, неважнецкими вакансиями у будущей германской империи.

Учитель из Саксонии совершенно равнодушный к религии, но хорошо осведомленный в эротических развлечениях преподавателя, идя на войну, не мог надеяться на столь почетный результат: Шоор утвердил его в должности «римского папы».

Студент — Густава пока еще звали в зондеркоманде студентом — был обласкан Шоором с подозрительной любезностью. Только за ответ с места о зазоре между капсюлем и ударником в ручной гранате он был возведен в сан индийского «магараджи». За очередной ответ у доски он получил звание маршала польского сейма, а за следующую удачу выдвинут на должность хранителя Колизея.

Последнее назначение, надо думать, имело в глазах Шоора более высокий смысл, потому что отвечавшие явно хуже Густава два парня сели на места: один — «президентом» Аргентины, другой — «шахиншахом» Ирана.

Алоис Розенцвейг, престарелый бакалейщик из Рура, проводив своего прыщеватого и беспутного сына-Франца в армию, вероятно, не подозревал, что сам он является потенциальным отцом «короля», Швеции. Вдова Шумахер из Эльзаса могла уже сейчас готовиться к отъезду за океан, так как ее двадцатидвухлетнему Курту предстояло безбедное существование во главе имперской миссии в Австралии. Кроме того, Шоор пожаловал Курту штат Кентукки в Америке. Своих законных правителей с легкой руки Шоора получили Филиппины, Куба и даже Антарктида.

Классные занятия по обыкновению чередовались со строевой подготовкой. Мрачный на вид, но необычайно щедрый насчет еще не завоеванных земель, Дитрих Шоор выводил на неровную площадку во двор полтавского техникума всех без исключения «генерал-губернаторов», «царей», «ханов», «президентов», «имперских министров» колоний, «хранителей» банков, «регентов». Он с остервенением гонял их парадным шагом, учил отдавать честь всем чинам германской армий, начиная от ефрейтора, заставлял падать с разбегу на горячий асфальт, переворачиваться в пыли, ползать по-пластунски в загаженном солдатскими испражнениями бурьяне, кричать «ура» и петь победные песни...

В минуты внезапного раздражения, которое невозможно было ни объяснить, ни умерить, серые глаза Шоора темнели, как летнее небо перед грозой, зрачки расширялись до размера винтовочного дула и замирали на ком-либо, словно двуствольное ружье. Шоор умел водить головой, оставляя неподвижными свои глаза, будто удав. В зондеркоманде не было человека, способного выдержать больше двух-трех секунд мертвящий взгляд Шоора.

«Принцу» Непала он влепил звонкую пощечину только за то, что, возведенный им же самим в столь высокое положение, глуповатый увалень Фридрих Циммервальд выразил сомнение: пригодятся ли в дальнейшем основателю новой королевской фамилии навыки в переползании через зловонный бурьян?..

К исходу немногодневного курса обучения зондеркоманды на обоих полушариях остались только две вакантные сановные должности — тибетского «далай-ламы» и «смотрителя» турецких гаремов. Утвержденный Шоором на этих довольно не равноценных постах худощавый, с шишковатой головой фермер из Тюрингии, отец троих детей Вольдемар Шварц сошел с ума прямо на занятиях. Шварцу был задан, очевидно, очень далекий от предстоящих полномочий в Турции и Тибете вопрос о методах допроса малолетних преступников — в возрасте от трех до семи лет.

«Далай-лама» резво подскочил с места по вызову Шоора, внимательно прослушал его требовательную фразу и, обернувшись назад, словно желая убедиться в серьезности слышанного, вдруг затрясся как в лихорадке. Затем он мотнул головой, вроде высвобождая шею из петли, вышел из-за парты и закрыл лицо большими узловатыми руками. Через минуту Вольдемар резко отбросил руки вперед, зашипел и повалился на пол, молотя ногами о парту. В классе прозвучали его необычные слова:

— Не хочу... не могу... не буду...

В госпитале Вольдемара не удалось привести в сознание. На третий день его отправили в психиатрическую лечебницу.

Пытаясь проникнуть в существо шооровского метода с распределением сановных постов между новобранцами гитлеровской армии, Густав Мюллер с разрешения майора задал ему вопрос: