Аббат в эту минуту как раз скорбел в душе о том, что его собрат священнослужитель поддался суетному тщеславию; но, по христианской доброте и чтобы не обижать коллегу, торопливо сказал:

– Конечно, конечно! Все предметы как-то веселеют, когда их содержат в порядке…

Но тут каноник заметил, что мимо аптеки промелькнула юбка и мантилья, и высунулся посмотреть, кто прошел. Нет, это была не Амелия. Он вернулся в помещение, уже снова занятый мыслями о поручении Сан-Жоанейры, и сказал аббату, благо провизор ушел в лабораторию:

– На меня возложили важную дипломатическую миссию! Я должен посетить одну одержимую бесом девушку.

– Вот как! – заметил аббат, слегка нахмурившись при мысли о столь щекотливом деле.

– Пойдемте со мной! Это совсем рядом…

Аббат вежливо извинился. Он уже имел беседу с сеньором главным викарием, затем заходил к Силверио за этими вот двумя книгами, теперь должен заказать лекарство для одного старика из своего прихода, а ровно в два часа обязан быть у себя в Пойяйсе.

Каноник попытался его уговорить: всего на одну минутку; случай презанятный…

Тогда аббат откровенно сказал дорогому коллеге, что предпочитает не вникать в такого рода истории: он не может преодолеть внутреннего протеста, глубокого недоверия, и это мешает ему отнестись к подобным случаям с должной непредвзятостью.

– Но почему же? Ведь бывают же на свете чудеса! – сказал каноник и пояснил свою мысль: хотя он и сам не свободен от сомнений, но недоверие аббата к сверхъестественному феномену, заслужившему интерес такого человека, как он, каноник Диас, напрасно и даже обидно. И он заключил: – Я имею известный опыт и знаю, что случаются и подлинные чудеса.

– Разумеется, разумеется, чудеса бывают, – ответил аббат. – Отрицать, что господь Бог или царица небесная иногда являются людям, значило бы идти против учения церкви… Отрицать, что дьявол может вселиться в человека, значило бы впасть в прискорбное заблуждение… Все мы знаем такие случаи. Нечто подобное произошло с библейским Иовом; сверхъестественные явления бывали в семье Сарры. Ясно, что чудеса случаются. Но как редко, каноник Диас!

Он помолчал, глядя на каноника, молча набивавшего ноздрю нюхательным табаком, и продолжал вполголоса с лукавым блеском в глазах:

– А не обратил ли внимания коллега, что в наше время видения бывают только у женщин? Только у них! А ведь женщины хитры! Сам Соломон Мудрый не знал, как с ними сладить. Их натура так нервозна, так противоречива, что медики отказываются понимать ее. И вот именно с женщинами, и только с ними, происходят чудеса! Слышал ли когда-нибудь коллега Диас, чтобы Пресвятая дева явилась, например, городскому нотариусу? Или чтобы бес вселился в мирового судью? Нет. Это наводит на размышления… Я делаю отсюда вывод, что все дело в женских хитростях, иллюзии, игре воображения, болезни и так далее… Вы со мной согласны? Лично я взял себе за правило оставлять такие вещи без внимания и смотреть на них равнодушно.

Но каноник, не спускавший глаз с двери, вдруг замахал зонтом и закричал:

– Пст! Пст! Эй!..

Он увидел направлявшуюся в собор Амелию. Та остановилась, неприятно пораженная этой встречей, которая задержит ее еще больше. Наверно, сеньор падре Амаро уже сердится…

– Итак, милейший аббат, – продолжал каноник в дверях, раскрывая зонт, – стоит при вас заикнуться о чуде…

– И я тотчас заподозрю соблазн.

Каноник несколько мгновений смотрел на него уважительным взглядом:

– Ферран, прозорливостью вы заткнете за пояс самого царя Соломона!

– Ну что вы, коллега! Ну что вы! – воскликнул аббат, обидевшись за премудрого Соломона.

– Вы заткнете за пояс самого Соломона! – повторил каноник, переступая порог аптеки.

У него была приготовлена длинная история, чтобы объяснить Амелии свой неожиданный визит к парализованной девочке, но в споре с аббатом она выскочила у него из головы, как и все, что он оставлял хотя бы на одну минуту в запасниках своей памяти. Он просто сказал Амелии:

– Идем вместе, я тоже хочу взглянуть на твою Тою!

Амелия остолбенела. Падре Амаро, без сомнения, уже там! Но Пресвятая дева всех скорбящих, ее покровительница, к которой Амелия тут же воззвала с жаркой мольбой, не покинула ее в беде – и каноник, шагавший рядом, с крайним удивлением услышал ее слова, сказанные со смешком:

– Ах да, ведь сегодняшний день значится в расписании! Сеньор соборный настоятель тоже хотел зайти сегодня к Тото… Возможно, он уже там.

– Как? Милейший Амаро тоже? Чудесно, чудесно. Мы устроим консилиум!

Амелия, страшно довольная своей находчивостью, пустилась в долгие рассказы о Тото. Сеньор каноник сам увидит… Она непостижима! Не хотелось говорить об этом дома, но последнее время Тото просто буянит… И все время говорит такие странные слова про собак и всяких животных, просто жутко!.. Ах, по правде говоря, это тяжелая обязанность! Девочка не хочет ни учить уроки, ни читать молитвы, ни слушать наставления. Это звереныш!

– Здесь тяжелый запах! – буркнул каноник, входя в дом звонаря.

– Ничего не поделаешь! Тото – неисправимая пачкунья, не желает знать ни чистоты, ни порядка. Папаша тоже изрядный неряха… Вот сюда, сеньор каноник, – продолжала она, отпирая дверь алькова. По требованию соборного настоятеля дядя Эсгельяс теперь, уходя, всегда запирал ее.

Тото полусидела на кровати; острое любопытство выразилось на ее лице, когда она услышала за дверью незнакомый мужской голос.

– Ну-с, привет сеньорите Тото! – сказал ей каноник, остановившись на пороге.

– Что же ты, поздоровайся с сеньором каноником! – сказала Амелия, тотчас же принимаясь с непривычной заботливостью поправлять простыни и приводить в порядок альков. – Скажи ему, как ты себя чувствуешь. Не смотри такой букой!

Но Тото была так же нема, как святой Бенедикт, висевший у нее в изголовье. Она пристально рассматривала этого нового священника, такого толстого, такого старого, такого непохожего на сеньора соборного настоятеля… И ее глаза, блестевшие с каждым днем все ярче, в то время как лицо худело и черты обострялись, переходили от него к Амелии, от Амелии к нему, словно силясь угадать, зачем она привела сюда этого грузного старика и поднимется ли с ним тоже в чердачную комнату.

Амелия дрожала от волнения. Что, если сюда сейчас войдет Амаро и Тото, впав в бешенство, примется кричать, что они собаки! Сославшись на необходимость прибрать квартиру, она вышла в кухню и стала у окна, чтобы видеть двор. Как только Амаро появится, она сделает ему знак уходить.

Оставшись наедине с Тото, каноник решил приступить к обследованию и для начала спросил у параличной, сколько лиц соединяется в святейшей троице. Но она, вытянув к нему шею, едва слышно шепнула:

– А где другой?

Каноник не понял. Погромче! В чем дело?

– Где другой? Тот, что всегда приходит к ней?

Каноник наклонился поближе к Тото, подставив ухо:

– Какой это другой?

– Красивый. Который запирается с ней в комнате. Который ее щиплет…

Но Амелия вернулась в комнату, и парализованная сразу умолкла. Она закрыла глаза и откинулась на подушки, дыша полной грудью, словно все ее страдания сразу кончились. Каноник же, оцепенев от удивления, стоял все в той же позе, наклонившись над кроватью, как врач, прослушивающий сердце. Наконец он выпрямился, отдуваясь, точно в знойный день августа, медленно втянул в ноздрю большую понюшку и застыл на месте, держа в пальцах открытую табакерку и глядя покрасневшими глазами на одеяло Тото.

– Ну, сеньор каноник, что вы скажете о моей больной? – спросила Амелия.

Он ответил, стараясь не смотреть на нее:

– Что ж, очень хорошо… Все в порядке. Немного странная девочка… Однако мне пора. Надо идти… До свиданья.

Он вышел и сейчас же вернулся в аптеку.

– Стакан воды! – крикнул он, входя и плюхаясь на стул.

Карлос, успевший вернуться, засуетился; он предлагал принести апельсинового уксусу, расспрашивал, что с сеньором каноником. Ему нездоровится?