— Растешь, Петя, — сказала жена, взбивая утром подушки.

— Пошлют в командировку, — по-своему объяснил сновидения муж. И он оказался прав. На работе его вызвал к себе главбух Зубко.

— Вот какое дело, — главбух посмотрел на Путевкина поверх очков, — остались неиспользованные деньги по статье «командировочные расходы» — семь тысяч рублей. Поедешь в Самарканд.

— Почему в Самарканд?

— Если не хочешь в Самарканд, поезжай в Хабаровск. Кстати, у тебя там случайно родственников нет?

— Была тетя, да умерла.

— Вот и хорошо. Возложишь цветы на могилу тети. Посмотришь город, сходишь в краеведческий музей. Опять же суточные, проезд в мягком вагоне, номер «люкс» в гостинице.

Зубко прикинул на счетах:

— Итого расходов четыреста пятьдесят рублей. М-да… Маловато.

Главбух почесал затылок.

— А что если на ТУ-154 и вокруг земного шарика? Только представь: пролетаешь над Прикаспийской впадиной, над Гималаями… Непредвиденная посадка на архипелаге Туамоту. Коралловый остров. Ночные костры, пляски с туземцами…

Он снова взялся за счеты:

— Проездные, суточные, круглоземные. Итого две тысячи восемьсот. Нет, не пойдет.

Главбух на какое-то время задумался, и вдруг лицо его прояснилось:

— Полетишь на Луну. На ракете. Один. Тебе пойдут проездные, космические, лунные, невесомые, надбавки за перегрузки.

Он радостно улыбнулся и похлопал Путевкина по плечу:

— Готовься!

— На Луну. За запчастями?

— Никаких запчастей. Посмотришь на нашу голубую планету, так сказать, со стороны. Как там у поэта: «Большое видится на расстоянии».

После возвращения Путевкина на Землю Зубко потребовал от него авансовый отчет.

— Земные отметки налицо, — констатировал главбух, расправляя командировочное удостоверение. — Убыл с Земли, прибыл на Землю, а где селенические? Где отметки о прибытии на Луну, убытии с Луны?

Путевкин оторопело посмотрел на главбуха:

— А кто бы там отметил, архангел Гавриил? Послушай, может быть, ничего этого не надо? Вы же знаете, что я был на Луне.

— Я знаю, ты знаешь, все знают, а что я покажу ревизору?

— Значит, никак? — спросил Путевкин.

— Никак, братец, никак. Финансовая дисциплина. Авансовый отчет принять не могу. — Зубко сурово посмотрел на Путевкина и пошел докладывать о случившемся директору.

Когда он вернулся, лицо его было добрым и приветливым.

— Ты не волнуйся, — успокоил он Путевкина, — командировочные расходы мы отнесем на культмероприятия. Ну, скажем, посещение планетария. Понимаешь, произошла ошибка. Оказалось, не использованы деньги по статье «Обмен опытом». Так что готовься к обмену. На Юпитер полетишь.

— Но ведь там нет жизни, — возразил Путевкин.

— Вот и хорошо. Передашь жизненный опыт.

Путевкин вылетел на Юпитер…

На фабрике получили значки для награждения лучших по профессии. Один — достался цеху, где изготовлялись эти самые значки. В профкоме цеха горячо обсуждали кандидатуры. Слово взял культмассовый сектор.

— Считаю, что по всем показателям достоин награждения многостаночник Вяткин Арнольд. Рационализатор, сдает продукцию со Знаком качества, задание выполняет на сто двадцать процентов. Если бы все работали, как Вяткин, то через один, два года наш цех завалил бы область значками. И тогда мы с вами получили бы не один значок на всех, а на каждого по два. Носи — не хочу.

— Не спорю, — сказал председатель профкома Михеич, — но по условиям можно наградить только семейного.

Михеич ткнул прокуренным пальцем в лежащий перед ним лист бумаги. — А Вяткин, как известно, человек холостой. Так сказать, не вполне сформировавшийся.

— Тогда технолога Халигаликова, — поднял руку жилбыт. — Женат и, представьте, ни разу не разводился, передовик, даже следит за технической литературой.

— Да, но Халигаликов не пляшет, — возразил председатель, — и не читает эти самые, как их… стихи. А по условиям должен быть участником художественной самодеятельности.

— Может, инженера Маломальского? — подал голос спортивный сектор. — Активно участвует в заводском ансамбле песни и пляски. Недавно даже ногу сломал.

— Не подходит по возрасту, — Михеич торжествующе посмотрел на присутствующих. — Должен быть из молодежи, а твоему плясуну скоро на пенсию.

— Тогда Гудкова, — выкрикнул казначей. — Парню девятнадцать. Женат и не один раз. Поет. Правда, в церковном хоре.

— А он полиглот?

— Какой там… Родной забывает по субботам.

Председатель только развел руками.

— Ставридова Федота! — еще раз предложил казначей.

— Федот, да не тот. — Михеич заглянул в бумагу. — Пусть-ка сначала улучшит показатели в троеборье.

Когда из ста работников были названы девяносто девять, откашлявшись, заговорил производственный сектор:

— Итак, остается кандидатура Петрищева Петра. Даю подробную характеристику: молод, женат, поет русские народные песни, полиглот, чемпион по ГТО.

— Ну вот, — широко заулыбался Михеич, — можно сказать, подходит по всем статьям.

— Только бракодел он! — заметил случайно оказавшийся на заседании мастер Сумароков.

— Это ничего.

— Так ведь значки-то бракованные делает!

— Подтянется, — успокоил Михеич. — Итак, кто за то, чтобы наградить Петрищева Петра значком «Лучший по профессии»?

— Единогласно.

Договорник-умелец Денис Пивоваров прочитал в журнале «Техника молодежи» о строительстве квартир с меняющейся планировкой комнат. Ну вроде того, как меняется геометрия крыла самолета.

Прочитал и задумался: как изменить планировку в своей единственной комнате? И возникла идея: сдвинуть капитальную стену на квадратные метры соседа К. Остроумова. А тот находился в научной командировке на острове Врангеля.

Позвал Денис Пивоваров слесаря Сысоева, сделал слесарь надгрызы в стене, подпер домкратом и двинул, отчуждая одну комнату диссертанта для умельца. Потом заштукатурили, побелили надгрызы. И соорудил Денис из громадного зала две светлицы, к которым быстро привык.

Но вернулся из командировки диссертант Остроумов. Погруженный в биологию кайр, он, ничего не заметив, выпил в гостиной чаю, а когда пошел за пижамой в спальню, неожиданно наткнулся на стену.

Это его озадачило.

Он вышел в коридор посмотреть на номер квартиры. Ошибки не было. И снова подошел к злополучной стене, нервно осязнул штукатурку. Заломило в висках.

Разделив лоб указательным пальцем на две равные части, Остроумов пытался собраться с мыслями.

— Если нет пижамы, висевшей в спальной комнате, следовательно, нет самой комнаты!

Это открытие так потрясло его, что пришло вдруг решение проблемы биогеоценозов Севера, над которой он бился множество лет.

Нацарапав тезисы на свежей побелке, он вернулся к квартирной проблеме:

— Остается еще один вариант: здоров ли я?

В тот же день научный работник пришел в поликлинику.

— Я думал, что имею двухкомнатную квартиру, но оказалось, что я живу в однокомнатной, — пожаловался он доктору. — А мне надо две комнаты. Я научный работник и ко мне приезжает бабушка.

Молодой врач подозрительно посмотрел на Остроумова, велел вытянуть руки и показать язык. Потом ударил молоточком в колено и сказал:

— Реакция — класс!

Затем, проверяя способность больного к логическому мышлению, быстро задал вопрос:

— При условии выполнения одинаковой работы, какой оклад вы предпочтете: сто или сто десять рублей?

— Сто пятьдесят, — привскочил пациент.

— Прекрасно! — одобрил доктор и тут же дал рецепт: — Эти таблетки пейте три раза в день после еды.

Диссертант добросовестно выпил таблетки, но жилплощадь так и не приросла.

Жалким и потерянным, утратившим симметрию лица от горьких таблеток, увидел его однажды на лестничной площадке слесарь Сысоев.

— Что с тобой, наука? — спросил участливо слесарь.