По причине этого ЧП пришлось робота отправить в НИИ для ремонта с сохранением оклада.

Характеристику Як Яклич написал по форме: относился добросовестно, устойчив, работал над собой, уровень повышал, нагрузки нес, не злоупотреблял.

Врач грохнул Сапожникова на операционный стол и какой-то блестящей стамеской начал поддевать и выламывать ему ребра, бормоча:

— Ребров понаставили… Возись тут с ними… Ишь, как крепко присобачены…

Несколько штук он небрежно бросил в ведро, стоящее возле стола.

— А эти-то? — с беспокойством спросил Сапожников, жалея свое добро и боясь обидеть врача.

— Эти ни к чему… — буркнул врач. — Наши ребята давно смеются, зачем столько ребров ставют? Тоже, наверное, план. А нам одна морока с ними… Пяток, ну десяток от силы — все равно будут держать…

Он заглянул в Сапожниковую грудь и спросил:

— Сам, что ли, ковырялся тама? Ты, хозяин, в медицине петришь?

— Не… — беспомощно ответил Сапожников. — Я на комбинате работаю. По телевизорам, приемникам… Холодильники тоже… Импортные марки могу чинить!.. А в медицине — не…

— Оно и видно! — кивнул врач. Он налил стакан спирту и, сказав: «Чтой-то стало холодать!», опрокинул себе в рот. Потом закурил и, не вынимая папироски изо рта, опять заглянул в грудь Сапожникова.

— Ну, брат, у тебя там и дела-а!.. — покачал он головой. — Мотор сработался, не рулит… Менять нужно! Еще кой-чего… Тут работы хватит… Ну-ка, покажь паспорт!

Он развернул сапожниковский паспорт и сказал:

— Гарантийный срок кончился… Тут, конечно, один срок проставлен, а у нас считается по-другому. У нас считается — до тридцати лет, а потом — шабаш! Потому — организм изнашивается… Они и там срок ставют, а того не понимают, что человек, может, еще и водочкой увлекается, а через это — расстройства всякие… Ну что ж, хозяин, будем менять?

Он запустил обе руки в грудь Сапожникова и принялся выдирать сердце.

— Э, браток, ты — легче! — испугался Сапожников, но врач невозмутимо ответил:

— Не учи! Все будет в ажуре!

Он извлек новенькое на вид сапожниковское сердце, спрятал к себе в чемоданчик, потом пошарил по углам и, приоткрыв дверь, крикнул:

— Кланька! Где тут сердце было — в зеленом сундучке прибрато? Кто взял? Цветков? Ну, с ним я еще поговорю! Для него оставлено, что ли… От — народ! Так и тянут! Что плохо лежит… Ну, ладно!

Он на некоторое время отлучился, вернулся с каким-то стареньким сердцем, в котором Сапожников вдруг узнал сердце известного алкаша Петьки Одуванчика, спившегося по случаю празднования Дня рыбака.

— Петькино? — с опаской спросил он. — А оно годное?

— Еще поработает, — успокоил врач. — Он больше от почек помер, потому как денатурку глушил, одеколон, пустырники всякие… А с этим сердцем ты еще погодишь… У тебя жинка где работает?

Узнав, что сапожниковская жинка работает на колбасной фабрике, врач оживился:

— Слушай, хозяин… Не может она мне на Новый год колбасы копченой достать, килограммчиков сколько-то, а? Я отблагодарю, не думай… У тебя тут знаешь сколько делов? У тебя организм устарелый, сейчас таких мало осталось… Сейчас все запчасти по размеру больше… Ак-се-ле-рация, словом… Ну, ежели поискать, можно устроить… Ты с этим пока походи, потом я тебе другое приспособлю. Век благодарить будешь!.. Импортное сердце хочешь? От негра-футболиста! Четырехтактное! С чугунок хороший!.. Он тут с насморком лежал, ну ребята его и раскулачили: все как есть позаменили… Сердце его сейчас у Лешки, за пару пузырьков отдаст… Ты с бабой, значит, своей потолкуй, а уж я не обижу!.. Хочешь — добавочных пару почек поставлю! Для гарантии!.. Мустафаева из торговли знаешь? Совсем доходил, поставили ему шесть штук: сейчас и бражку садит, и самогонку, и даже «Вермут»… Ты приходи без очереди, спросишь Сашку, а то прямо домой приходи… Я жинке своей два желудка оборудовал… Ну-ка дохни!.. Чегой-то не выходит, контактов нету… Великовато малость…

Врач задумчиво опрокинул еще стакан спирту и махнул рукой:

— Ладно, сейчас я у тебя кишков метров двадцать вырежу, место освободится… Их тут много лишних накладено… И соединю напрямую, прямое соединение называется… В одном месте я покуда карандаш вставлю, веревочкой подвяжу — покуда так походишь, потом я у ребят поспрошаю…

Сапожников открыл рот, хотел крикнуть и… проснулся.

Оказывается, по причине слишком большого угощения, выставленного одним клиентом, он задремал в подъезде, малость не дотянув до квартиры врача, который второй день ожидал мастера из комбината, задумчиво поглядывая на испортившийся телевизор и не рискуя отлучиться за покупками для новогоднего стола.

Сон этот, да еще в канун Нового года, оказал на Сапожникова такое действие, что в квартиру врача он вошел против обыкновения робко, извинился, что заставил ждать, и, бережно переставляя телевизор с тумбочки на стол, спросил:

— Я, товарищ доктор, вот что хочу у вас узнать… Правда, что теперь наука до того дошла, что сердце там… или другие органы менять можно?

— Правда, — подтвердил врач.

Осторожно вывинчивая шурупы на задней стенке телевизора, Сапожников продолжал выспрашивать:

— А вот… как это дело контроливается?.. Ведь тут какой контроль нужен! Глаз не опускать! Ответственность тоже за это дело установлена какая?.. А то он ведь жилу какую ценную вырежет, да себе в карман, а заместо нее… ну, к примеру, веревочку приспособит, а? Все хорошее повынает, а плохое вставит. Да за эти дела отнять диплом и стрелять!..

— Вы напрасно беспокоитесь, — усмехнулся врач. — Это пока больше в теории, не скоро еще будет! Пока спите спокойно!

— Не скоро? — повеселел Сапожников. — Тогда ладно!

Выворотив внутренности телевизора, он привычно грохнул их на стол, небрежно оглядел и спросил:

— Сам, что ли, ковырялся тама? Ты, хозяин, в теледеле петришь?

— Не… — беспомощно ответил врач.

— Оно и видно! — кивнул Сапожников. — Ну, брат, тут у тебя и дела-а!.. Трубка сработалась, не рулит. Много кой-чего еще менять нужно… У тебя жинка где работает? В смысле — что она может под Новый год достать… А то, хозяин, у меня времени нету…

Артистов, писателей и всяких там кандидатов я не особенно одобряю. Но и критиковать не берусь. Шут их знает, может, они и в самом деле народ незаменимый для разного прогресса… И пока еще есть чудаки, которым и трояк не жалко отдать за книжку или прослушивание какой-нибудь арии Хозе из оперы Бизе.

Одно время, правда, этих деятелей там и сям прокатывали: дескать, хапуги все, то-сё. Я лично чего не знаю, того не знаю. Сколько он там баб бросил, пузырей опрокинул, сколько в лапу загреб — не в курсе. С этой прослойкой мало сталкивался.

Недавно захожу к Борьке Буркову, завклубом. Его на этот пост с зерносклада перебросили за недостачу.

Борька не в себе, волосы на лысине рвет.

— Что такое? — спрашиваю. — Занавес, что ль, сперли?

— Занавес, — отвечает, — это что? Занавес как-нибудь списал бы. Тут похуже дело. Писатель у меня пропал!..

— Как пропал?

— А так. Приехал, понимаешь, по моему личному приглашению встречу провести, чуть свет из гостиницы ушел в энном направлении, и до сих пор нету! Должно, отправился по злачным местам.

— Какие же, — говорю, — у нас злачные места. Не Париж, слава богу, не развернешься.

— Командированный, — говорит, — найдет где развернуться. Он как вырвется с глаз жены и начальства, и… дело известное. Я, брат, сам в Днепропетровск ездил, там в яме с соляркой ночевал.

— Что же теперь делать?

— А я, — говорит, — уже кое-какие меры принял: актив разослал, Як Яклича отправил по забегаловкам, чтоб поспрошал. Сашку Бедровича, как он парень молодой, — по девчатам, у которых моральный облик не соответствует… Видал на площади «Вилы»? Там все сняты на фотокарточки, и адресок каждой проставлен… Дал и по афише с портретом. На и тебе… Помоги, брат! Сходи в морг, в милицию, в медвытрезвитель — нет ли там его? А то мне отойти нельзя, ну-ка, откуда вынырнет…