— Ради Христа, жена, не говори ей ничего. Солги, если понадобится.

— Что ж, греховные умолчания становятся в стопочку, как ставки в покере, да? Уайатт, заканчивай с этим и возвращайся домой. Тебе трижды звонил Билл Харт. Твой последний шанс сыграть по-крупному — это не играть в индейцев и ковбоев на этом Диком Востоке. Жми на Запад, старый хрыч, и продай свою биографию для кино, почему бы и нет?

— Сэди… мне надо закончить дела здесь. Я позвоню тебе на следующей неделе.

— Да, и чего бы это мне не посидеть у телефона в ожидании столь великодушного жеста с твоей стороны.

— Как там Эрпи?

— Твой пес скучает по тебе больше, чем я, Уайатт…

— Да?

— Постарайся, чтобы тебя не убили.

Они попрощались, и он повесил трубку. Дверь в коридор была открыта, он хотел ее закрыть перед тем, как звонить. Услышь кто-нибудь хоть половину этого разговора, неловкость возникла бы немалая.

В отсутствие шеф-повара ресторана и его помощников всю еду готовила Дикси при содействии портье Билла. Уайатт сомневался, что обычная девушка из хора смогла бы так ловко управляться с кастрюлями и сковородками, но ведь не все девушки-хористки родом из Айовы. Он подчеркнуто похвалил ее и даже начал ходить вместе с малышкой в бакалейную лавку в нескольких кварталах от дома. В этом случае работа телохранителя доставляла ему удовольствие.

— Почему ты решила пойти в шоу-бизнес? — как-то раз спросил он ее, неся бумажную сумку с продуктами.

— Я играла в спектаклях в средних и старших классах школы, — ответила она. У нее в руках была такая же бумажная сумка. В уличной одежде и без сценического макияжа девушки из джаз-банда она выглядела простым человеком, привлекательным, но простым.

— И, попробую угадать, выигрывала конкурсы красоты.

— Да. В одном из них были даже пробы на роль. Я уехала из городка, оставив за собой шлейф слухов, самых нелепых. Так что я просто не могу вернуться.

— А хотела бы?

— Нет, на самом деле — нет. Но я ведь не слишком хороша, не так ли?

— Черт, малышка, ты изящна, как десяток котят.

— Ага, и таланта примерно столько же.

— А что с этой кинопробой?

— Я прошла ее. Потом — небольшая студия на Лонг-Айленде. Продюсер попытался приставать ко мне прямо в своем кабинете. Я его отшила. Потом студия сделала то же самое со мной.

Уайатту нравилась эта девушка. Она не была амбициозной стервой, какую можно найти, если немного покопаться под напудренной личиной у большинства женщин из шоу-бизнеса. Просто хорошенькая малышка из небольшого городка, обивающая пороги в большом городе, правда, без особого рвения.

Они были в огромной современной кухне, выкрашенной в белый цвет. Уайатт пил кофе, а Дикси принялась готовить из говяжьей тушенки ланч для обитателей особняка. В этот момент в заднюю дверь вошел молочник.

Молочник, рыжеволосый парень лет двадцати с небольшим, с усеянной веснушками физиономией был одет в белую блузу, черные брюки и черную кепку. На кепке и на блузе сзади было вышито «Молочная Дроста». Войдя, он помог Дикси поставить в ледник десять запотевших бутылок объемом в кварту каждая, которые были закрыты пробками из плотной бумаги, замотанными, как и деревянный ящик для их переноски, проволокой. Помогать Дикси в выгрузке бутылок, скорее всего, не входило в его обязанности, но разгадку его любезности, возможно, следовало искать в его глуповатой улыбке, а также его глазах, неотрывно следивших за некоторыми частями ее тела.

— А где же твоя лошадь? — спросил рыжеволосого паренька Уайатт, прекрасно понимая, что проезд на заднем дворе шириной в метр двадцать вряд ли вместит молочный фургон и запряженную в него лошадь.

Мальчишка ухмыльнулся, и зубы его были цвета отнюдь не молочного.

— А, Бесси на западном конце Пятьдесят третьей. Там подъезд к складу, и я могу оставить ее там, чтобы не перекрывать дорогу. Этот особняк — единственный мой пункт доставки на Пятьдесят второй, на самом деле единственный на всех Пятидесятых.

— А почему?

— Ну, это территория «Молочной Клингмэна».

— Так почему же мы не берем молоко у Клингмэна?

Рыжеволосый мальчишка неожиданно занервничал.

— Спросите об этом мистера Холидэя. Пусть мистер Холидэй даст нам знать, когда он захочет возобновить регулярную доставку, — добавил молочник, обращаясь к Дикси.

Затем рыжеволосый мальчишка ушел, утащив свой ящик, наполненный звенящими пустыми бутылками. Уайатт принялся медленно допивать кофе, задумавшись, а Дикси стала резать морковь.

— Дикс, а почему мальчишка, занятый доставкой молока, спрашивает клиента насчет возобновления доставки? — спросил Уайатт.

— Не знаю, — честно призналась Дикси. Она уже принялась резать сельдерей. — Но есть, по крайней мере, еще одна «доставка», о которой я могла бы подумать.

— Я тоже, — согласился Уайатт.

Днем в пятницу, чуть меньше недели после «облавы» (как ее назвал Фрэнки Йель), клуб стал неотличим от прежнего, за исключением нескольких картин и безделушек, которые пришлось заменить, и утомительного запаха свежей краски.

Приехала Техасская Гуинан, чтобы оценить успехи. До этого она побывала здесь на прошлой неделе, сразу после стрельбы, и сейчас с удовольствием увидела, что ее владения практически привели в порядок.

На ней было темно-синее платье в мелкий белый горошек, простое, но чудесно облегающее ее впечатляющую фигуру, и лишь пара ниток жемчуга на шее выдавала в ней человека, выступавшего на этой сцене. Крупная сумочка, вышитая бисером, свисала с ее плеча, а расклешенная шляпка не могла скрыть ее роскошные светлые кудри.

Положив руки на бедра, она кружилась по залу, расхваливая его.

— Ну, маленькие эльфы чертовски хорошо сделали свою работу! А что думает по этому поводу наш молодой самогонщик?

Рядом с ней был только Уайатт, плотники и маляры уже ушли, закончив свою работу, а «самогонщик» Джонни был наверху, он разговаривал с шеф-поваром, впервые приехавшим сюда после той стрельбы.

Уайатт, в черном пиджаке и брюках, белой рубашке и галстуке-ленте, сделал жест в сторону ближайшего столика, накрытого рифленой скатертью, рядом с которым стояли стулья. Они сели. В подвальном помещении клуба было достаточно прохладно.

— Джонни доволен, — сказал Уайатт. — Никто не заламывал цену, и, похоже, мы вернулись к нормальной жизни.

Она улыбнулась, но глаза остались все теми же.

— Правда? К нормальной?

Уайатт слегка нахмурился.

— Следовательно, ты знаешь, что Джонни сделал с этим мальчишкой Капоне?

— Конечно, я знаю об этом.

— Полагаю, тебе рассказала малышка Дикси.

Смех Текс эхом отдался в пустом клубе.

— Черт подери, Уайатт, об этом знают во всем городке! Уинчелл написал об этом на своей полосе. Не называя имен, но так, что кто угодно сможет сам их вписать.

— Думаю, нет.

Она наклонилась вперед и посмотрела на него, сузив глаза.

— Я просто хочу знать, достаточно ли здесь безопасно, чтобы привести сюда моих девочек. Я-то уже взрослая женщина и могу о себе позаботиться. Но большинство девочек, ну, они могут то тут, то там продвигаться в карьере своими задницами, но по-своему они все еще дети, невинные дети, и я не хочу увидеть, как им причинят вред.

— Я тоже.

Текс на мгновение замерла, затем моргнула так, будто хлестнула Уайатта взглядом.

— Ты тоже? И это все после того, как я задала тебе вопрос вдвое длиннее чертовой Геттисбергской речи?

— Я не думаю, что им грозит какая-то опасность.

Она вздохнула. Уайатт не без удовольствия смотрел на тот эффект, который это движение произвело с ее грудью, скрытой синей в белый горошек тканью, но постарался, чтобы его внимание осталось незамеченным.

— Почему же?

— Почему же — что?

— Ты не думаешь, что они в опасности! Уайатт, хватит пялиться на мою грудь, соберись с мыслями. Мои девочки рискуют, выступая здесь?

— Нет, — ответил он, посмотрев ей в глаза.

— Боже мой, мне бы сюда этого стоматолога Джонни!