На той же улице, где находился клуб «Адонис», в их гараже с грузовиками, перевозящими выпивку, был офис. Фрэнки и Маленький Джон сидели и разговаривали, ожидая, когда придет молодой Капоне, чтобы они вместе обсудили дело Холидэя. Сейчас же Торрио вводил Фрэнки в курс дел в Чикаго.

Сидя за столом, Фрэнки крутанулся в кресле, чтобы взглянуть на Торрио, занимавшего почетное место чуть позади него. Дорогое резное кресло красного дерева, обитое роскошным бордовым бархатом, выглядело словно бельмо посреди исцарапанной и абсолютно функциональной мебели офиса Фрэнки.

Кресло долгое время стояло в гостиной Фрэнки, до тех пор, пока, сидя в нем, его тесть не умер от сердечного приступа. После этого Тереза сказала Фрэнки, что надо избавиться от этой «проклятой и несчастливой вещи». Не решившись отдать ее какому-нибудь долбаному старьевщику, Фрэнки принес кресло в свой офис, где предоставлял его отдельным почетным гостям, таким, как Торрио… или тем, кого хотел припугнуть («Не чувствуй себя так удобно — на этом сукином кресле отдал концы мой тесть!»).

В комнате был и коренастый, мускулистый телохранитель Фрэнки, Малыш Оджи. Он стоял у окна, выходившего на аллею, в расстегнутом пиджаке, из-под которого торчала рукоятка пистолета сорок пятого калибра, засунутого в наплечную кобуру. Со всеми этими неприятностями, с Холидэем и «Белой Рукой», было бы сложно переборщить с осторожностью.

Сидя в роскошном кресле, Торрио оперся локтем о колено. Из-под брюк виднелись зеленые, цвета долларов, шелковые носки. Превосходно скроенный костюм чуть более светлого зеленого цвета скрывал его небольшое брюшко, а шелковый галстук был изумрудного цвета, и заколот он был булавкой с настоящим изумрудом, абсолютно в тон.

Фрэнки чуть не улыбнулся. Они всегда за глаза называли Маленького Джона долбаным итальянским лепреконом, и на этот раз он выглядел именно так.

Джон заговорил тихим, вкрадчивым и мелодичным голосом:

— Я абсолютно доверяю твоему другу Оджи и, думаю, он не обидится, если я попрошу тебя приказать ему занять позицию по другую сторону этого окна.

Очевидно, Оджи даже не услышал этих слов. Он обладал способностью абсолютно не слышать разговоров, касающихся бизнеса, но Фрэнки передал ему пожелание, которое, конечно же, не было пожеланием в истинном смысле слова. Вскоре двое мужчин остались наедине.

Фрэнки в своем отлично сшитом костюме цвета морской волны, не хуже, чем у его компаньона, похвалил мастерство портных, пошивших костюм Маленькому Джону.

— Максвелл-стрит, — сказал Маленький Джон, слегка улыбнувшись. — Ткань и мастерство не хуже любого костюма, пошитого в Манхэттене, приближается по качеству к Британии. И стоит он у них чертовски недешево.

— В Чикаго свои плюсы.

— Действительно. Хотел бы сказать то же самое про своего дядюшку.

— Я думал, что вы и Большой Джим идете рука об руку, все так думают, — нахмурившись, проговорил Фрэнки.

Круглое сероватое лицо Торрио помрачнело.

— Шли. Я сделал его богатым, далеко превзойдя пределы его ограниченного воображения.

Фрэнки знал, что так оно и было. В течение пары лет Маленький Джон добился того, что прибыли бордельного бизнеса Большого Джима Колосимо удвоились, охватывая все — от первоклассного «Дворца Наций» до низкопробного, по баксу за раз, «Клопового Ряда», включая все градации подобных заведений.

— Я сделал его столь богатым, — продолжал Маленький Джон, — что он стал похож на большого и толстого, обленившегося и зажравшегося домашнего кота.

Он произнес это таким тоном, каким говорят об умершем родственнике. Возможно, в некотором роде так оно и было.

— Большой Джон не хочет ввязываться в бизнес с выпивкой, Фрэнки. Деньги валяются под ногами, а ему лень нагнуться.

Фрэнки усмехнулся без тени юмора.

— А еще эта его новая жена.

Маленький Джон нахмурился, а он делал это очень редко.

— Да. Этот мужчина больше мне не родственник с тех пор, как он бросил мою тетушку, настоящую святую, ради этой новой миссис Колосимо. Надо что-то сделать.

— Скажите только слово, и я лично позабочусь об этом, — ответил Фрэнк, махнув рукой в сторону пустовавшего пока стула, стоящего напротив стола. — Может, это будет и решением проблемы с молодым Альфонсо. Забрать его из Бруклина в Чикаго, где он поможет вам разобраться с вашим бывшим дядюшкой.

Маленький Джон не ответил, лишь сложил на животе миниатюрные руки. В мягком взгляде его голубых глаз было невозможно угадать хоть что-либо.

— Преждевременно, — наконец сказал он. — Но я просто хотел изложить тебе мою ситуацию. И то, что мне может потребоваться твоя помощь.

— Вы получите ее, — ответил Фрэнки, положа руку на сердце. — Как только в этом возникнет нужда.

Фрэнки прервал стук в наружную дверь.

— Ага, что?

В дверь заглянул Малыш Оджи.

— Мальчишка пришел, — сообщил он.

— Зови его сюда.

В дверь вошел Аль Капоне с большой белой «борсалино» в руке. На нем был белый костюм «Палм Бич», очень опрятный и вполне сочетавшийся с огромной белой марлевой повязкой, прикрывавшей левую щеку и часть шеи. Туфли у него на ногах были черно-белыми, с преобладанием белого.

Он вел себя, как покорная овечка.

— Мистер Йель, мистер Торрио.

— Проходи, садись, Эл, — сказал Торрио, махнув рукой. — Обсудим все это.

Ребенок-переросток неуклюже пошел вперед и уселся на крепкий деревянный стул напротив Фрэнки. Маленький Джон продолжал сидеть в резном кресле слева и чуть позади Фрэнки, так что мальчишка видел лица сразу обоих своих приемных отцов. Слева была стена с окном, выходящим на аллею, пара косо висящих фотографий в рамках: Фрэнки и местные политики и знаменитости, а еще — два шкафа с бумагами. Стена справа представляла собой деревянное застекленное окно в гараж с грузовиками, где возились двое механиков в грязных комбинезонах.

Капоне опустился на стул, всем своим видом выражая досаду.

— Хочу извиниться за то, что я сделал, — мрачно пробормотал Эл.

— Сколько стежков, Эл? — спросил Маленький Джон.

— Тридцать восемь.

— А сколько швов?

— Три, — ответил Капоне, показав цифру своими пухлыми пальцами. — Верхний — сантиметров десять, два нижних — по пять. Врач сказал, что они останутся со мной навсегда. На лице.

— Сотрясение от удара тростью?

— Не. Только шишка с гусиное яйцо, — ответил Эл, аккуратно потрогав затылок. — Здоровая, черт ее дери.

Маленький Джон кивнул.

— Щека не болит, сынок? — спросил он.

— Не. Ну, болит немного. Не так сильно, как моя гордость.

— Ты чему-нибудь научился?

— Чертовски многому, мистер Торрио.

— Как насчет того, чтобы перестать гадить там, где ты жрешь, мать твою? — спросил Фрэнки.

— Безусловно, — согласился Капоне.

— И не встревать в чужой танец, особенно если кто-то пришел сюда, приглашенный на деловую встречу?

— Тоже, — согласился Капоне, сглотнув.

Фрэнки вздохнул и покачал головой.

— Ты знаешь, что меня больше всего разочаровало, Эл?

— Нет, мистер Йель.

— Ты женатый человек! Недавно женатый, у тебя дома молодая жена-красавица! И миленький маленький сын.

— Знаю. Знаю.

— И ты ходишь среди людей, размахивая в стороны своим петушком перед девками? Разве это достойное поведение?

— Нет, мистер Йель.

— Если хочешь немного гульнуть на стороне, разве для этого нет более подходящих мест? Где ты можешь получить все, что пожелаешь, под крышей дома? Разве я запрещаю тебе пользоваться женщинами, которые работают на нас?

— Нет, мистер Йель.

— Тебе должно быть стыдно.

— Да, мистер Йель.

— Правда?

— Да, мистер Йель. Стыдно. Действительно стыдно.

Фрэнки снова вздохнул и посмотрел на Торрио. Тот слегка пожал плечами. Мальчишка, что с него возьмешь?

Капоне сглотнул комок и заговорил:

— Тем не менее мы должны что-то сделать. Ко мне проявили неуважение. Меня… как вы это говорите, унизили.

Он подвинулся вперед. Выдвинул вперед челюсть, хотя, скорее всего, это натянуло тампон и причинило ему боль.