— Ложись! — крикнул он. Все трое вжались в ступени, и над ними засвистели пули, кроша в щепки деревянные перила. На стене появились дырки от пуль, и штукатурка полетела в разные стороны вместе с обломками дерева.

Потом раздалась еще одна очередь, но уже не в них, и смертоносная скороговорка автомата затихла. Джонни увидел, как Уайатт выставил руку между сломанными столбиками перил, бесконечно длинную руку, выглядевшую так, поскольку она оканчивалась длиннющим стволом револьвера.

Громыхнули два выстрела оружия сорок пятого калибра, эхом отдавшиеся по всему клубу, два слова в ответ на длинную скороговорку «томми».

Затем Джонни увидел, как Уайатт босиком побежал по лестнице, перескакивая через две ступеньки за раз, и вбежал туда, где, как стало понятно Холидэю, находились развалины его клуба. Бэт побежал следом, вертя головой по сторонам, чтобы убедиться, что никто не сидит в засаде, ожидая, пока Уайатт вбежит в клуб. Внутренняя дверь едва болталась на петлях, распахнутая настежь и изрешеченная автоматным огнем, грубо открывшим ее.

Джонни последовал за Бэтом и Уайаттом сквозь остатки наружной двери кабака, которые, очевидно, открыли при помощи простого ключа в виде автомата Томпсона. Даже стальная обшивка снаружи не смогла остановить его, не говоря уже о замке. К тому времени, как все трое осторожно выбрались на улицу, поднявшись по лестнице и уже не заботясь о том, что могут стать легкой мишенью, они увидели лишь пустую улицу, освещенную утренним солнцем.

Там никого не было отчасти потому, что в большинстве окрестных особняков тоже располагались нелегальные кабаки, и их владельцы также были ночными пташками, вряд ли бодрствовавшими в это время, если они вообще уже легли спать. Но стрельба отпугнула и пешеходов, даже самых любопытных. Для молочных фургонов поздновато, для полицейских — рановато. Едва в этих кварталах городка начинали летать пули, полицейские благоразумно ждали, когда они любезно упадут на землю и остынут достаточно для того, чтобы стать вещдоками.

— Их ждал водитель, чтобы побыстрее смыться? — спросил Бэт Уайатта.

— Иначе мы бы увидели их на тротуаре, — ответил тот, кивнув. Револьвер с длинным стволом все еще был у него в руке. — Или они нырнули в какой-нибудь из этих домов.

— Возможно. Но маловероятно, — сказал Бэт, сузив свои светло-голубые глаза, спрятавшиеся под нависающими темными бровями. Он тоже держал свой небольшой револьвер дулом вверх. — И, конечно, вошли они не отсюда.

Уайатт покачал головой.

— Думаю, мы найдем следы того, что они вошли через кухню и спустились по лестнице.

Джонни стоял позади них — парень в черной пижаме рядом с одним полуодетым человеком и одним, одетым почти полностью.

— Почему вы так считаете?

Уайатт пожал плечами.

— Когда мы спустились по лестнице, ты видел, что передняя дверь не была взломана. Им бы не пришлось проламывать переднюю дверь, чтобы выйти, если бы они вошли через главный вход клуба — при помощи украденных ключей или просто взломав его.

— Вряд ли, — заметил Бэт. — Им бы пришлось взламывать все эти внутренние двери. Слишком много замков, к которым пришлось бы подбирать отмычки.

— И вероятность того, что внутри есть постовой.

— Думаю, мне придется теперь нанять его, — вздохнул Джонни, закатив глаза.

— И не одного, — сказал ему Уайатт. — Пойдем внутрь и оценим ущерб.

Ущерб — это было слабо сказано.

«Томми» полил все вокруг, не разбирая, и большинство стульев и столов были изломаны на куски, скатерти изрешечены, сцена и места для музыкантов покрыты следами поцелуев сорок пятого калибра, а фонари рампы разбиты. Штукатурка и декоративные элементы были усеяны дырками, как и добрая половина картин с пейзажами Дикого Запада. Однако другая половина уцелела, некоторые безделушки тоже.

Больше всего досталось бару. Сосновые доски были поломаны и расщеплены, картина обнаженной сеньориты перечеркнута дырками от пуль по диагонали, а все бутылки на полках разбиты, и из них стекала выпивка. Аромат стоял густой, чуть ли не как запах спирта в больнице. Уцелели только несколько бутылок пива, стоящие в холодильнике под стойкой бара.

Судя по всему, именно бар удостоился особого внимания. Все остальные повреждения были случайны, как если бы ворвавшийся сюда уличный мальчишка решил похулиганить.

— Смотри под ноги, — посоветовал Уайатт Джонни, положив руку на обтянутое шелком плечо хозяина заведения. — И стекло, и щепки. Может, лучше пройти на цыпочках и…

— О господи!

Это воскликнула Дикси. Она стояла на лестнице в красно-желтом кимоно и красных тапочках, с широко открытыми глазами и ртом, красивая, как все куклы, вместе взятые. — Что же они с нами сделали, Джонни? Что они сделали с тобой?

— Конкуренция, Дикс, — мягко ответил он, махнув рукой. — Пытаются причинить нам небольшие неприятности.

— Леди? — обратился к ней Уайатт.

— Да, сэр?

— Я остановился в большей из гостевых комнат. Не нашли бы вы мои ботинки и какие-нибудь носки, если можно, и принесли бы их сюда? Подвязки можно не брать.

— Да, сэр.

— И сделайте, пожалуйста, то же самое для Джонни. Бэт, ты вроде бы обут нормально?

— Да, — ответил репортер, кивнув, и продолжал медленно оглядывать своими светло-голубыми глазами картину разрушений.

Уайатт улыбнулся девушке-хористке.

— Сделаешь, милая? Буду очень обязан.

— Конечно! — сказала она, улыбнувшись в ответ.

— Давай, Дикс, — не без удовольствия проронил Джонни. — Сделай то, о чем просит мистер Эрп.

— Конечно!

И она пошла наверх.

Дикси была отличной девушкой и по-своему бесстрашной. Многие ли из девчонок, певших в хоре, отважились бы побежать вниз по лестнице, слыша звуки выстрелов, чтобы посмотреть, что случилось? И она сделала это не по глупости — она была девушкой сообразительной, окончила школу секретарей, чтобы порадовать свою маму, а потом проявила смелость, покинув Де-Мойн и отправившись искать удачи в Нью-Йорке.

— Джонни? — раздался голос Уайатта.

— А… что?

— Нам надо вызвать конкретного полицейского?

Джонни вздохнул и кивнул.

— Ага. Хэрригана. С участка на Пятой авеню. Он там служит в звании лейтенанта.

— Я его знаю, — вступил в разговор Бэт. — Мне позвонить?

— Ты единственный здесь в ботинках, Бартоломью, — сказал Уайатт.

— Да уж, — ответил Бэт и пошел по обломкам в сторону лестницы.

Уайатт пошел следом, выбирая места, где можно было пройти босиком, и нашел стол, который был перевернут, но не разнесен в клочья выстрелами. Он поднял его, затем вместе с Джонни собрал четыре наименее разбитых стула, и они поставили их напротив бара, у дальней стены, в месте, свободном от обломков. Этой стене, по странной причине, не досталось ни одной пули.

Он жестом предложил Джонни сесть, а затем сел сам.

— Вы их видели? — спросил Джонни гостя.

— Те же трое, что приходили перед этим, — ответил Уайатт, осматривая свои босые ступни, после того как в спешке пробежался по обломкам. Все в порядке.

— Вы видели Капоне. Совершенно точно, вы видели Капоне.

— Да, именно он крушил все это дерево своим «томми». Когда я стрелял, я стрелял в него, но он уже был в дверях, я видел его только наполовину. Я искал следы крови, но их нет. Сомневаюсь, что я хоть ранил этого толстого сукина сына.

— Это… объявление войны?

— Уж точно не признание в любви, — без тени юмора улыбнулся Уайатт. — В любом случае, Капоне может считать, что он уже закончил войну… это так? Он вывел тебя из игры?

— Не очень-то, — ответил Джонни, махнув рукой. — У меня десять тысяч в банке. Я же говорил вам, Уайатт, это место — просто золотая жила.

— Я осмотрел его вчера вечером. Видел, как ты здесь делаешь деньги.

Джонни наклонился к пожилому мужчине.

— И я изменил себе, создавая его. Я не вкладываю слишком много денег в заведение, которое время от времени подвергается облавам. Вы же видели, бар сделан из дешевых сосновых досок. Столы, стулья, скатерти — достаточно хорошие, но стандартные, по ресторанным меркам. Ничего особенного.