«Ну, чего раскис?!»

С досадой отодвинул от себя бутылку.

В ванной он опять сунул голову под холодный душ и чуть успокоился, возвратился в комнату, уселся на диван поближе к балкону. И тотчас услышал голос Софьи Галактионовны, разговаривающей на балконе с Вальцовым.

— Мне так жаль их обоих. Какая-то злая ирония судьбы — развести этих любящих друг друга людей.

Отвечал Вальцов:

—       Столько лет прошло! Мы с вами и то вон как изме­нились…

—       Да при чем здесь мы? Вечно вы сворачиваете разговор, Иван Федосеич, не в ту сторону… Вы присмотритесь к нему, на нем же лица нет, таращит на меня глаза да водку пьет. Случайно, скажете?

—  А разве подвластны разуму чувства человеческие? Оченьздесьзыбко… Легчевсе порвать. Хотя бы наш Дроз­дов— до сих пор влюблен, как мальчик, — против случив­шегося-то что предпримешь? Она, Женя,— мать. Так ведь?..

—  Так, Иван Федосеич, так. Но не все же слову рассуд­ка подвластно…

Вальцов и Софья Галактионовна надолго замолчали. Дроздов сидел ни жив ни мертв; он и уйти не мог, и слушать разговор было нестерпимо стыдно.

—  Может, образуется? — послышался наконец голос Вальцова.

—  Кто на это ответит, Иван Федосеич? Но бог мой! Как бы я хотела! У меня самой не было личного счастья… Как бы я хотела, чтобы хоть Женечка оказалась счастливей меня.

Они вышли с балкона, не заметив сидевшего за дверью Бориса.

Проводив глазами Вальцова и Софью Галактионовну, Борис некоторое время бездумно наблюдал, как они легко и ловко кружатся в вальсе, и вдруг его озарила внезапная мысль:

«А ведь они любят друг друга! Честное слово, любят! Вон как смотрит на нее Иван Федосеич… Да и она на него…»

ГЛАВА ВТОРАЯ

ШАГАЮТ ПО ДОРОГАМ ТОВАРИЩИ

1

Положение Павла Зыкова па заводе за последние годы стало еще более прочным. Как специалиста высокой квали­фикации, его, разумеется, на фронт не призвали. Завод эва­куировали в Ташкент. На уплотнение они попали в славный гостеприимный просторный дом старого узбекского врача Ташбулата Фаридова, проживавшего в нем с женой и свои­ми малолетними внуками. Их дом — в старом городе— был уже ветхий, слова не стоил доброго, но поражал своими размерами и богатством сада. Виноград, абрикосы, перси­ки, гранаты, не говоря уже о яблоках, грушах, вишне, че­решне; и здесь же айва, инжир, алыча, какие-то необычной формы сливы. А границей усадьбы служили тутовые деревья, урожай с которых собрать было практически невоз­можно — ягоды созревали и осыпались на землю.

Дети, разлетевшиеся теперь по стране, когда-то провели на участок арык, выкопали водоем, не очень большой, но по условиям Ташкента достаточно глубокий и для купа­ния, и для полива огорода. А поливать было что. Заботами добрейшей хозяйки Саодат-ханум в огороде росли редиска, лук, чеснок, морковь, огурцы, помидоры, укроп, разные бо­бы и кукуруза, картофель, свекла… Умели в этом доме вы­ращивать и восхитительные среднеазиатские дыни… Круг­лый год сад утопал в цветах.

Зыковы попали к добрым и щедрым людям. К тому же и Павел, и его жена Валентина получали полноценные ра­бочие карточки. По такому же разряду обеспечивался и участник революционных событий Ташбулат Фаридов со своей престарелой женой. Так что бюджет двух семей почти не отличался от довоенного. Молоко им приносили в обмен на плоды огорода и сада.

Нет слов, Павел и Валентина работали на заводе так же напряженно, как и многие миллионы советских людей. Но попадая в свой «рай», быстро забывали о тяжелом тру­де. Саодат-ханум стояла на страже их здоровья, перед сном и перед уходом па работу заставляла выпивать по кружке парного молока.

О мальчике Зыковых и говорить было нечего. Ласки, внимания и соответственно калорий Толику (его с первого же дня перекрестили хозяева в Ташбулатика) доставалось, пожалуй, больше, чем родным внукам. А тот через несколь­ко месяцев уже свободно болтал по-узбекски, почернел под жгучим солнцем и ничем не отличался от шустрых узбек­ских сверстников. И когда осенью пришла пора учиться Фазылу, старшему внуку Ташбулата и Саодат-ханум, Толя Зыков пошел вместе с ним в узбекскую школу. Павла, правда, к тому времени не было в Ташкенте. В этом «раю» прожил он недолго. В начале сорок второго пришлось воз­вратиться в Москву, налаживать производство в столице. Но когда Валентина пришла с известием, что завод возвра­щают в Москву и что скоро Толик поедет домой, тот реши­тельно заявил: никуда из Ташкента он не уедет. Толик Зыков не мог себе представить жизни без Фазыла.

—     А ты… ты уезжай, — объявил матери Ташбулат– младший и спрятал голову под мышкой обескураженной Саодат-ханум.

Смутился и старый Ташбулат — он тоже привязался к мальчонке. И кто придумал этот отъезд? Так славно всем жилось!

Валентина проплакала всю ночь: это надо же — с ма­терью ехать не хочет, у чужих остается. Но потом, пораз­мыслив, решила, что пока здесь Толечке будет сытнее, чем в голодной Москве, да и под присмотром, а там — кто за ним будет смотреть: и мать и отец на работе.

В Москву Валентина возвратилась одна, оставив сына до окончания учебного года. Но Толя-Ташбулат вместо пя­ти месяцев прожил у стариков Фаридовых до окончания седьмого класса. Родители Фазыла также жили в Москве, но и Фазыл не хотел ехать к родителям. Они договорились с Толей, что приедут в Москву заканчивать среднюю школу, а потом вместе подадут документы в Среднеазиатский Го­сударственный университет.

Дружба у них окрепла настолько, что даже в Москве они ходили в одну школу, хотя жили неблизко друг от дру­га. Такая привязанность пугала Валентину, но радовала Павла. Он знал, что Фазыл и Толик спали и во сне видели, как вместе поедут учиться в САГУ, и одобрял рассуждения сына: с отличным знанием узбекского языка поступить в университет в Ташкенте ему будет куда легче, чем в ка­кой-либо столичный вуз. Его привлекала практическая сто­рона дела, а дружба сына с Фазылом — это второсте­пенное. Главное, есть уверенность, что сын будет учиться в вузе.

—   Понимаешь, Валя, какая ситуация складывается? — рассуждал Павел. — Старик Фаридов, если припечет, и в ЦК республики не побоится отправиться.

Но это были дальние прицелы. А пока семья наконец была вся в сборе, и Павел этому очень радовался. Замет­ных успехов достиг он в своей работе. К его фамилии, на­чиная с сорок шестого, теперь постоянно прибавляли: то­карь-скоростник. Все-таки нашел он секрет волшебных резцов, о которых столько лет мечтал. А тут случай. На за­воде как-то появился корреспондент одной из московских газет. Он интересовался работой токарей-скоростников.

Корреспондент слушал Павла и черкал в свой блокнот и все поглядывал на резцы: такие же вроде бы, как и у всех, но особая заточка твердой напайки делала их чу­додейственными.

—   Можно их сфотографировать? — спросил он у Зы­кова.

Но тот недовольно нахмурился. Чего это ради он будет делиться своим кровным, тем, что ему досталось потом и бессонными ночами, с любым встречным-поперечным. Но не желая портить отношений с журналистом, чтобы не упу­стить такого случая, Павел пригласил корреспондента пос­ле смены к себе домой.