—   А этого всего, Алексей Георгич, мало. Нужен та­лант. Руководить тысячами работников может лишь осо­бо одаренный человек, а не просто хороший инженер.

Хозяин кабинета, окинув внимательным взглядом Дроздова, тоже встал. Подошли к окну. Молчание затя­нулось,

— Да… позиция. Я бы сказал—целая философия.

—        Не философия. Простая убежденность, Алексей Георгич.

— Ну, а вывод какой?

— Хочу быть образованным человеком. И в ширину, в глубину хочется иметь познания. А работать все-таки там, где больше всего принесу пользу.

Разговор на этом пришлось закончить: явились при­глашенные «во главе с товарищем Зыковым», как объя­вил Смирнову подтянутый молодой человек, одетый в строгий черный костюм. Алексей Георгиевич больше не стал спорить с Дроздовым, но и полностью согласиться с ним, видимо, не мог. Сказал, что через полгода или от силы через год он снова будет работать в Союзе. Вот тогда непременно разыщет его, и они продолжат этот разговор, если к тому времени сам Борис Андреевич не из­менит своей позиции. А он, Смирнов, почти уверен, что она должна претерпеть изменения.

2

…Борис, не отдавая себе отчета, зачем он это делает, старался не отставать от женщины, так заинтересовавшей его, и когда они спускались по трапу самолета. Он не мог отделаться от мысли, что она имеет какое-то отношение к Жене. И вот подтверждение.

— Здравствуйте, товарищ Пухова! — услышал он об­ращенные к ней слова молодого человека, поджидавшего у трапа.

— Юра?! — удивилась та.— Вот не ожидала. Да я и сама бы добралась…— Голос был мягкий, низковатый, бархатистый.

— Все Иван Федосеич, всех на ноги поднял. Хотя и бывший, но генерал. Автомобиль ждет у ворот, справа от аэровокзала.— Молодой человек указал глазами на ворота, почему-то сейчас открытые.— Между прочим, в машине вас кое-кто дожидается.— От лукавой улыбки у него чуть дрогнули уголки губ.— Не ходите через тамож­ню. Прямо к автомобилю, солдат предупрежден.

У Бориса сердце екнуло. Сомнений не оставалось — это была мать Жени. Насторожило Бориса упомянутое лейтенантом имя «Иван Федосеевич». Неужели Вальцова он имел в виду? Но почему его называют генералом?

И вдруг вспомнил о письме Разумнова, в котором тот сообщал, что недавно объявился Вальцов и всех поразил

генеральскими погонами. Войну он начинал в звании под­полковника.

Черт возьми, явно о Вальцове говорилось. Это он, он! Но когда же Иван мог познакомиться с Софьей Галак­тионовной?

Нет, тут что-то не так. Совпадение. Мало ли в России Иванов с таким же отчеством.

Как быть? Окликнуть Софью Галактионовну? А что он ей скажет? «Здравствуйте, дорогая мамаша, я когда-то любил вашу дочь»? Может принять за сумасшедшего. А в голове стучало: уйдет. Что же делать? Всего минута в его распоряжении. Может, и того меньше.

Борис сделал шаг, другой в ее сторону. Увидел в ее гла­зах сначала удивление, потом недоумение и наконец вопрос: «Что?»

Заговорить Борис не решался, он опустил глаза и про­шел мимо, всего в полуметре от нее, чувствуя себя раз­мазней и трусом, медленно поплелся вслед за группой, не намного опередившей его. Было такое ощущение, что Софья Галактионовна вот-вот его окликнет, но голоса ее так и не услышал.

Все! Повторилась та же ситуация, что и с Женей.

Но… хватит себя травить. Уже семнадцать лет прошло. У него своя жизнь, много друзей, его уважают, любят. Константин Арефьевич написал вот в последнем письме, что ждет его приятный сюрприз в Москве, пусть-де за­ранее планирует банкет или, по-русски говоря, «пир на весь мир». Смирнов уже выдал этот сюрприз: квартира! По планировке во всех однокомнатных секциях были балкон, большая кухня, просторная прихожая. Чего ему еще нужно?

А пир действительно закатить надо. Вальцова пригла­сить… Поговорить с ним Борису очень хотелось. Не часто, но все-таки получал он от него приветы через Константина Арефьевича, с которым Вальцов переписывался. Как-то, еще до войны, и сам написал и отдал листок Разумнову, чтобы тот вложил в свой конверт. Борис про­читал тогда статью Вальцова в «Правде». (Вальцов был в то время уже секретарем обкома в одной из чернозем­ных областей.) В резкой форме критиковал Вальцов ра­ботников харьковского и челябинского заводов, которые плохо снабжали МТС запасными частями к тракторам. Статья была смелой, умной, обоснованной. Вальцов, как можно догадаться, сам побывал на харьковском заводе и располагал весомыми фактами. Борис и написал Ива– нy Федосеевичу, что он, Вальцов, ухватился за главное звено — картина эта типична для многих машиностроительных заводов, и если проблему эту не решить, то техникой наша страна никогда не насытится. Письмо свое Борис вскоре с удивлением прочитал в «Правде», как от­клик на статью. Из-за этого его «отклика» они тогда крупно повздорили с Разумновым, обвинившем Бориса в отсутствии патриотического чувства к своему заводу.

—  Зачем было в «Правду» писать, если о том же можно сказать на общем собрании.

—  А я и не писал в газету. Написал Ивану, ты же сам и отослал ему. В своем конверте. Забыл?

—  Вот те на! — удивился Константин Арефьевич.— Стало быть, он послал?

—  Стало быть,— ядовито закруглил Борис.

Скорей бы всех повидать. Полгода за границей — срок вроде бы и не велик, но каждый месяц показался годом. И вот наконец дома. Только куда сейчас ему ехать: в свою комнату или послушаться Смирнова — и сразу в но­вый заводской дом? Алексей Георгиевич намекнул, что над ним взяли шефство заводские комсомольцы. По ста­рой памяти, как над бывшим своим вожаком. «Как пони­мать это шефство?» И все же было приятно, что ребята о нем не забыли, хотя прежняя комсомолия сильно поре­дела во время войны.

3

Квартира Дроздову понравилась. Впрочем, слово «по­нравилась» лишь в малой степени отражало то душевное состояние, в котором находился Борис, переступив ее по­рог. С той поры как покинул отчий дом, он жил или в общежитии, или же в крохотной комнатушке многонаселенной коммуналки.

—  Царские хоромы тебе предоставлены, почтеннейший Борис Андреевич. С персональным телефоном. Послед­нее— лично от меня, бился за него, аки лев. Оцени, — говоря это, Константин Арефьевич, ныне первый замести­тель директора завода, довольно улыбался.— Подумыва­ли в дирекции выделить тебе двухкомнатную, надеялись, авось обзаведешься семьей, а ты, видишь ли, в холостяц­ком состоянии решил утвердиться. Плохо ищешь, парень, если до сих пор еще не нашлось достойной.

Разумнов шутил, а у Бориса на душе кошки скребли, но он не показывал виду. Переступив вслед за Констан­тином Арефьевичем порог своей квартиры, он замер в изумлении вдоль всей стены, от пола до потолка, стояли книжные полки под красное дерево, застекленные. Прав­да, книги уложены не по тематике, а по их «росту». И смешно, и трогательно. Комсомольцы и в самом деле славно потрудились. Вот так шефы! Мебель оказалась в основном его же. Но была и другая, собранная по принципу; с миру по нитке, голому рубашка.

—  Что ж ты на вопросы старших не отвечаешь? — сказал Разумнов.

—  А ты вспомни, разве мне до того было, Констан­тин Арефьич?