—    Давай-ка, Борис Андреич, сами потрудимся. Офи­циантка, вишь, истекает потом.

За две минуты они дружно очистили стол и хотели уже заняться самообслуживанием, но их опередила тол­стушка.

—   Спасибо, мои милые, — улыбчиво и певуче еще из­дали заговорила она, торопливо приближаясь к их сто­лу.— Вот вам за труды.

Она как букет протянула Борису аппетитную тараньку. С алчным урчанием ее цапнул своей ручищей Валь­цов. Все трое рассмеялись.

—  За такое богатство мы тебе еще три стола очис­тим,— воскликнул Иван Федосеевич и под заливистый смех официантки действительно бросился очищать столы от пивных кружек. Волей-неволей забегал и Дроздов, за­ражаясь дурашливым настроением напарника.

— Ай да Натаха! Каких бравых помощничков сагити­ровала,— раздался мощный бас из-за стойки. Борис только сейчас рассмотрел толстого усатого буфетчика.— Вот бы все такие были! — приналег на голосовые связки толстяк.

К удивлению Дроздова, из-за столов поднялись посе­тители и кто смущенно, но молча, кто посмеиваясь и пе­рекидываясь шутками с официанткой и буфетчиком, при­нялись убирать пустые кружки.

—  Кто сказал, что только дурной пример заразителен, а? — опять зарокотал толстяк. — Нинка, дочь наша чело­вечья, тащи скатерти. Вишь какой народ у нас сегодня.

Откуда-то из чрева пивной, скрытого стойкой, выско­чила тоненькая длинноногая девушка с толстой косой. На вытянутых руках ее лежала стопка чистых скатертей. Руки девушки замелькали над освобожденными от посу­ды столами. Через несколько минут зал посветлел; кто-то распахнул окно, и сизые клубы табачного дыма, подгоня­емые сквозняком, устремились на улицу.

Толстушка Наташа, успевшая сменить грязный перед­ник, преданно улыбнулась Вальцову. Не спрашивая их же­лания, она принесла на подносе шесть кружек пенистого янтарно-желтого пива, тарелку с жирной красноперкой, подсоленных сушек, каких-то орешков и бутерброды. Рас­ставив тарелки, хлебосольно сказала:

—  Угощайтесь, мои милые. На здоровьице! — и, не­ловко поклонившись, тут же убежала.

Приглашать второй раз не пришлось. Оба налегли на бутерброды, запивая их пивом. Проголодавшемуся Бори­су все это показалось царской едой.

И вдруг Борис заметил, что Вальцов застыл с круж­кой в руках. Глаза его грозно сверкнули, губы сжались, заходили желваки на скулах. Борис, неприятно удивлен­ный, оглянулся, но ничего подозрительное не заметил,

—  Кого-то увидели, Иван Федосеич?

Вальцов пришел в себя.

—  Вспоминаю, Борис. А точно припомнить никак не могу. Где я мог видеть Юзовского? Где?

—        Да плюньте вы хоть сейчас-то на этого вражину, всемiy свой черед.

— Это, пожалуй, правильно. Наляжем-ка!

Минуты две молча работали челюстями, а думали все ту же думу. Первым не выдержал Борис.

—        Иван Федосеич, как вы думаете, долго еще продлится борьба с ними?

—  Уверен, что не долго. Борьба, по сути дела, уже за­канчивается. Коллективизация идет полным ходом. Конeчнo, крови кулаки попортят нам еще порядочно. По­бьют, сожгут, потопчут… Но сравни-ка ты все это с обстановкой в гражданскую войну, когда каждый наш человек был гол как сокол, во вшах, в коросте, с ребрами, на которых хоть играй, что тебе балалайка. А ведь одо­лели врагов на всех фронтах. Так или не так, комсо­мол?

—  Так, Федосеич.

—  Ну и потянем за великое из малого объема, — и хо­хотнул, довольный собственным каламбуром.

Пил Иван Федосеевич большими жадными глотками. Борис с трудом начал вторую кружку, получая больше [удовольствия от беседы. Он был бы не прочь съесть еще полдюжины бутербродов, потому что пиво возбудило аппетит, но стеснялся попросить о том официантку, сидел, делал мелкие глотки и думал. Честно говоря, слова Вальцова не столько успокоили, сколько растревожили его. Как там ни говори, а число кулаков немалое. Где-то достают они оружие, сопротивляются бешено, наверняка увлекают за собой колеблющуюся массу крестьян сред­него достатка. Так что силы у них, поди, еще немалые процесс, наверное, не так скоро закончится, как думает Вальцов. Размышления обо всем этом он откровенно и выложил Ивану Федосеевичу.

Лицо Вальцова помрачнело. Он даже кружку с пивом отставил в сторону. Задумался. Сильные и жесткие пальцы его выдали беспокойную дробь. Но вот он сделал из кружки большой глоток, тыльной стороной ладони вытер губы и, грузно навалившись на стол, пристально взглянул в глаза Дроздову.

—  Слушай, комсомол, не рано ли тебе в государствен­ные деятели определяться?

Вроде бы шутливый вопрос, но в глазах Ивана Федосеевича Борис не заметил веселой искры. Не признал шутки и сам.

—  Я думаю, Иван Федосеич, наши государственные дела всех и каждого касаются. Тех, конечно, кто болеет за дело свое, за землю вообще, коль уж по большому счету. Если я смолоду буду поплевывать в потолок и де­лать вид… моя хата с краю, на какой черт сдался такой рабочий? А я как-никак гегемон. Пусть миллионная его частичка, по все-таки действующая, активная. Вот такая позиция вас устраивает?

Вальцов быстро убрал со стола руки, откинулся па спинку стула, довольно осклабился.

—  Круто, круто берешь, Дроздов.

—  Нет, нет, не уклоняйтесь. Я далек от шуток. У нас работает участник двух революций Василий Егорыч…

—  …не Кулешов ли?

—– Да, Кулешов. А вы его знаете?

— Еще бы не знать.

—  Так вот… Он любит говорить: «Дорожку выбирай смолоду и за стезей своей следи да следи, чтобы не сбить­ся вправо или влево». Вот я и не хочу сбиться вправо или влево.

—  Ладно тебе. Будто я не понимаю. Но враг на то и враг, чтобы не дремать. ОГПУ без работы не сидит. По­ди, часа по три в сутки спят…

Подбежала тоненькая девушка с тарелкой, накры­той салфеткой, и еще четырьмя полными кружками пива.

—  Это вам от нашего заведующего, — и, как фокус­ник, рывком сорвала салфетку. — Премия за вашу по­мощь. Вот!

Вальцов ахнул — раки! Крупные, красные! Иван Федосеевич глаз не мог от них оторвать.

— Скажите, девушка, ваш заведующий не волшебник случаем?

Молоденькая официантка залилась открытым и милым девчоночьим смехом.

—         Он у нас хороший, хоть и шумит часто. Но пошумит-пошумит и забудет.

А Борис глаз не мог оторвать от девичьего лица. Что– то в нем напоминало Женю Пухову. И не понять, что именно их роднило?

Заныло сердце: каково сейчас девчонке? Ночи стано– вятся холодным!!. Где ночует? Есть ли вообще у нее кры­ша над головой?

— А что это ваш товарищ загрустил? — все тараторила девушка.

— А он у нас о человечестве скорбит. Вот такое сердце у товарища Дроздова. — Иван Федосеевич сложил два крупных рака и показал официантке.

— Вот такое корявое да колючее? — не дожидаясь от­вета, опять засмеялась девушка.

Вальцов что-то сказал. Официантка замахала на него руками, совсем зашлась в смехе, убежала.