—  Как?

Будто кошку по загривку, Вальцов погладил выто­ченную линейку ладонью и произнес загадочные слова:

—  Голыми руками не берись.

Работу и в самом деле выполнил неплохо.

Мылись они вместе. Вместе вышли на улицу.

— Пивка бы сейчас, браток. Пару—тройку кружечек да с воблочкой, а? Как, Борис Андреич?

—  Да я… как-то не очень по этой части,— застеснялся Дроздов. К пиву он был и в самом деле равнодушен, как и ко всему спиртному, а вот побыть с Вальцовым ему хотелось.

Полуобняв Бориса, Вальцов встряхнул его, хохотнул дурашливо и широко зашагал, не отпуская от себя. Бо­рис едва поспевал за бывшим моряком. Наконец выров­нял свой шаг. Шли молча, думая каждый о своем.

«Сколько же ему лет сейчас?»— подумал Борис, не­заметно вскидывая взгляд па Вальцова. А тот уже, ка­залось, отошел от своих грустных мыслей, в его глазах играли смешинки.

Вдруг Вальцов резко остановился и заговорил убеж­денно и зло:

—  Конечно, я кажусь тебе странным человеком. Знаю. Чувствую. Однако всего рассказать сейчас не могу. Одно запомни: классовая борьба не заглохла, сейчас очеред­ная ее вспышка.

—  Классовая борьба?.. Сейчас?!

Вальцов покрутил головой, будто стараясь получше рассмотреть Дроздова.

—  Слушай, комсомолия. Ты вообще понимаешь, что сейчас происходит? В деревне, например?

—  Могу ответить запомнившимися мне словами из решения съезда,-—ответил Борис.-—Говорю по памяти. Конфискация земель у помещиков была первым шагом Октябрьской революции в деревне, а переход к колхозам является вторым…

—    …притом решающим шагом в деле построения фундамента социалистического общества,— закончил фразy Вальцов.— Если сможешь, выучи наизусть ленинские

слова. О кулаке,— он тронул рукою плечо Дроздова.— Слушай: «Кулаки — бешеный враг Советской власти. Либо кулаки перережут бесконечно много рабочих, либо рабочие беспощадно раздавят восстания кулацкого, гра­бительского меньшинства народа против власти трудя­щихся. Середины тут быть не может». И еще. «Мы стоя­ли, стоим и будем стоять в прямой гражданской войне с кулаками. Это неизбежно».

—    Сурово сказано. — Борис зябко повел плечами.

— А ты хочешь, чтобы кулацкий нож по твоему горлу прошелся?

—    Нет, не хочу.

—    То-то же. Пойдем в нашей политграмоте дальше. А общую картину по всей матушке-России можешь пред­ставить?

—    Отчего же нет?

—    И что уловил?

—    Сопротивляется кулак. Каждый день полыхают пожары.

1     Именно так. Бешеное сопротивление кулака обоб­ществлению средств производства. А почему?— Вальцов увлек Бориса в сторону.— Да потому, что тем самым он лишается экономической базы, уважаемый Борис Андреич. И перестает существовать как класс. Улавливаешь? О размахе промышленного строительства ты, конечно, больше знаешь, чем о коллективизации. Рабочий класс расправил могучие свои плечи. Пошел в наступление. А может ли мелкое крестьянское хозяйство прокормить армию рабочих, обеспечить растущую промышленность сырьем? Нет, друг мой. Что прикажешь делать государ­ству, партии? Пойти на поклон к кулаку? Чтобы кулак диктовал форму экономических отношений? А кулак взял да и ответил так называемой «хлебной стачкой» — при­прятал свой хлеб…

—    Я слышал… кое-кто призывает повременить с коо­перированием в сельском хозяйстве.

— Повременить — это значит отступить. Не может партия встать на этот путь. Решено ускорить темпы кол­лективизации, чтобы спасти от уничтожения средства про­изводства. Кулак понял, что с государством пролетариа­та шутки плохи, и, изменив тактику, пошел на самораскулачивание. Добро свое стал сбывать направо и налево, коров, лошадей под нож пускать.

—  Выходит, ежели не мне, пусть никому?

—  Правильно понимаешь, комсомол. И это не все. А террористические акты? Сотнями, может, и тыщами гибнут наши люди. Кулачье даже религию брало себе па службу. Поди, слышал про «святое письмо»?

—  Это когда кричат, что колхозы есть творение ан­тихриста? — усмехнулся Борис.

—  В самое яблочко. Ты, оказывается, не такой уж темный, комсомол.

—  Обидеть меня вам не удастся, гражданин политик.

Вальцов лишь улыбнулся в ответ.

—  Не обидеть. Побольше сказать, что сам знаю, чу­дак-человек. На какие только подлости не способны ку­лаки! Знаешь какой лозунг они выбросили? «Сеяли вме­сте — убирать будем врозь».

—  По-моему, это прямой призыв к произволу.

—  Соображаешь, комсомол. Для вчерашних единолич­ников, мелких собственников, в душе которых тысячи сом­нений,— это все равно, что зажженную спичку бросить в ведро с керосином. А когда разоблачили кулацкий вы­вих, он, кулак, сует в карман фальшивый документ — и в колхоз и разложит его, гад, изнутри… Представь, что мо­жет натворить такая вражина в несплоченном коллективе.

—  Так распознают же его…

—  Эх, мил человек! Я в партии, почитай, пятнадцать лет без малого, а видишь, что со мной сотворили. Воро­шилов в ЦКК мою бумагу со своей запиской послал. А если б меня не знал Климент? Все, Дроздов, не просто.

—  Восстановят вас, Иван Федосеич.

—  Ни минуты не сомневаюсь. Тот же Ярославский знаешь что сказал обо мне подобных: врагу выгодно хо­рошего партийца вычистить, а дрянцо оставить. Кулац­кие это происки…

—  Но все-таки не пойму. Наши-то ответные меры по­чему так несвоевременны?

—  Ну… я бы так не говорил. Принимаются, и даже слишком поспешно. На мой взгляд, иногда нарушается принцип добровольности при вступлении в колхоз. Этот вот грешок имеется…

— Зачем вы такое говорите, Иван Федосеич? Тут все– таки линия партии…

— Что ты понимаешь в этих линиях! Слабовато Ле­нина знаешь, а если читал, то мало. Ну-ка, признавайся…

Едва удержался Борис, чтобы не ответить Вальцову резкостью. Но Вальцов вдруг побледнел и замер.

«Что это с ним?»

Но через мгновение он встрепенулся, быстро глянул на Дроздова.

—    Не сердись, Борис. Сорвался я. Юзовского вспом­нил. Он мне, паразит, как раз о линии партии… Это мне, балтийцу! — Вальцов гневно плюнул себе под ноги.—Да­вай, браток, не будем портить себе хороший день. Разбе­рутся. Как-никак ЦКК. А? Как думаешь, комсомол?

—    О чем разговор, Иван Федосеич. Я вам верю.

Вальцов испытующе взглянул на Бориса, будто ста­рался проникнуть в самые затаенные уголки его души.

—    Твои слова, Дроздов… Бальзам мне на душу. Я так нуждаюсь именно в таких словах. Спасибо.

Вальцов коротко давнул ладонью Бориса, снова обнял его и лихо выкрикнул:

—    Двинули!

Вскоре они свернули в какой-то переулок и минуты через две поднимались по ступенькам к широким две­рям.

—    Пивная, — объявил Иван Федосеевич. — Не так дав­но здесь грязь была непролазная. А теперь мои бывшие смежники — общепит — вроде бы навели кое-какой по­рядок.

Особого порядка Борис, правда, не увидел. Столы без •скатертей, сплошь были заставлены пустыми пивными кружками. Молодая женщина в залитом пивом переднике носилась по залу, собирая их. Крупные капли пота сте­кали по ее полному, еще не утерявшему свежести лицу. Посетителей оказалось не так уж и много. Был тот час дня, когда рабочие с завода уже прошли, а конторским служащим еще предстояло работать. Любителей пива совсем недавно было много, если судить по кружкам: волна только что схлынула.