— Я… я… не знал, что можно…

— Быть честным перед земляком и товарищем?

—       Но я же не думал, тетечка… — забормотал Пашка.

—       Паскудник ты, дорогой племянничек.

Тетка, разгневанная, величественная и в то же время едва сдерживавшая слезы на глазах, удалилась, громыхнув за собой дверью.

Уж лучше бы палку пустила в ход, чем такие слова. У обоих было чувство—хоть сквозь землю провалиться. И что обидней всего, тетка кругом права. Подлецы, настоящие подлецы они оба с дядей. Мелькнуло в голове и дру­гое: даже и здесь, в ситуации нежданной-негаданной, Дрозд опять одержал победу. И хотя Борис ни в чем перед ним не провинился, чувство неприязни к нему стало снова овладевать Пашкой. Ну почему, почему Дрозд всегда прав?! Это же черт знает что! Во всем. Почему же ему, Пашке, так не везет?

Пашка покосился на дядю. Федор Николаевич стоял понурившись. Чувствовалось, он бы дорого дал, чтобы по­зорной этой сцены не было. У Пашки шевельнулось даже чувство жалости к дяде, но, как ни странно, раскаяния Зыков-младший не чувствовал. Он-то здесь при чем, если разобраться по справедливости? Разве он хозяин тут? Это все дядюшка…

А Федор Николаевич вдруг закряхтел, но как-то нелепо и потому смешно задвигался. Наконец сердито плюнул се­бе под ноги и так же сердито бросил племяннику:

—       Что ж ты молчал, губошлеп?! Слово за слово, гля-

дишь, я бы и образумился… Где теперь найду гордеца твоего?

—  Да как же я мог остановить вас?! Вы сами посудите. А искать теперь!.. Это ведь не шуточки! Москва — эвон какая!

—  Эка, Москва! Сам ты хорош, посмотрю на тебя… У меня, можно сказать, родимое пятно прошлого, а у тебя– то оно откудова? Ты об этом подумал, или совесть с балы­ком осетровым проел?

Пашка вспыхнул. Откуда дядя прослышал про того проклятого осетра? Неужто мать растрезвонила? Не мо­жет того быть.

—  Дак я что ж… Сам на птичьих правах…

Три дня Федор Николаевич искал Бориса: но парень как в воду канул.

Сам Пашка дружка своего не искал; он был почему-то уверен, что рано или поздно они встретятся, только ему хотелось бы, чтобы не раньше того времени, когда он, Паш­ка, преодолеет все трудности. И уж если быть откровенным до конца, теперь он в глубине души был рад, что стал то­карем, это в какой-то степени сравняет его с Дроздом. Они будут идти почти рядом, но не вместе. А будущее покажет, кто окажется впереди.

В этой мысли он еще более утвердился, когда на глаза ему попалась статья в газете: в ней рассказывалось о рабо­те на заводах Северо-Американских Соединенных Штатов, приводились скорости резания металла. И, как выяснилось, увеличение скорости зависело прежде всего от резцов и способов их заточки. Назывались цифры, на первый взгляд неправдоподобные,— чуть ли не в десять раз можно уве­личить скорости резания…

Пашка, правда, и раньше слышал, что скорости резания у них на заводе очень малы, тормозит система трансмиссии, но этой системе осталось не так уж долго жить. Завод бо­гатеет, и будто бы уже заказаны через наркомат загранич­ные станки, которые в свое время будут доверены лучшим из лучших работников завода. Правда, не очень-то скоро все это произойдет, по такая затяжка, откровенно говоря, вполне устраивала Павла Зыкова — сейчас пока еще он не стал таким мастером, чтобы мечтать о заграничном станке..

4

А Борис Дроздов уже и перестал думать о предатель­стве Пашки — боль его и обида ушли куда-то вглубь и на той глубине будто растворились. Даже хотелось пойти, узнать, как он живет. Но работа на заводе становилась все напряженней и интересней; трудился Борис хорошо, ему доверяли, и прошлое отодвигалось, уступая место настоя­щему.

Однажды Разумнов попросил Бориса зайти к нему после смены. Удивленный и немного встревоженный этим вызовом, Борис не заставил себя долго ждать. Разумнов выглядел удрученным. Ответив на приветствие Бориса, он долго молчал и наконец спросил:

—      Слушай, Дроздов, я могу на тебя положиться?

Удивленный вопросом, Борис лишь молча кивнул. И доверительное «ты», и непривычно хмурый вид кадровика его озадачили.

—   Я хочу доверить тебе историю моего друга, Ивана Федосеевича Вальцова.

С этим, неведомым Борису Вальцовым, Разумнова связывала давняя дружба. Оба моряки, вместе были в Питере в октябре семнадцатого года, вместе громили Корнилова, потом Врангеля. У обоих были рабочие специальности: Разумнов — токарь, Вальцов — слесарь. Но в мирные дни пути их разошлись. Ивану Федосеевичу партия доверила руководящие посты, до недавнего времени он возглавлял в Москве мясокомбинат. Но примерно год назад вокруг Вальцова началась какая-то непонятная возня. На завод зачастили комиссии, правда, все они уходили, злоупотреблений не обнаружив.

Но тут странный случай. Жена Вальцова, Наталья, не так давно заявила, что терпение ее лопнуло и она не допустит, чтобы ее муж превратился в тощую дворнягу, она сама будет носить ему обед на комбинат, будет кор­мить домашней едой, чтобы поддержать его силы.

—   Чем тебя не устраивает стройный джигит?— рассмеялся в ответ Иван.

— Джигиты те, видно, трехжильные, а тебя ветер вот– вот с ног сшибет. Вспомни, когда мы в последний раз были мужем и женой, товарищ директор.

Смешался Иван, он и в самом деле последнее время выматывался изрядно, на завод поступало новое обору­дование, а его надо было доводить до ума. Сам себя забывал, засыпал тотчас же, как только голова его опускалась на подушку. Убедившись, что муж понял ее пра­вильно, Наталья отобрала у него старый портфель, а вза­мен преподнесла новый.

—  Не носить же мне варево в новом,— пожала она плечами со странной усмешкой, которая не понравилась Вальцову.

Обеды, приносимые женой, были отменными, и Иван был рад теперь ее заботе. Особенно хорошо у нее полу­чались бульоны из мозговых костей, сытные, ароматные. Тут явно чувствовалось кулинарное влияние матери На­тальи. Ксения Николаевна, хотя она и не очень-то жало­вала Вальцова, на сей раз снизошла к зятю, поделилась травами и снадобьями.

И вдруг будто снег на голову. Позвонил из проходной начальник охраны Прохоров и запросил срочного при­ема — у него ЧП.

—  Конечно, заходи.

Начальник охраны, бывший боцман, знавший Вальцова еще по морской пехоте, с хмурым видом бросил на стол старый Иванов портфель.

—  Что это?—тихо спросил Вальцов.

—  Открой.

Вальцов щелкнул замком и отшатнулся — портфель был набит копченой колбасой. На комбинате это была самая дорогостоящая продукция, дефицит из дефицитов. Притом килограммов четыре-пять.

Вальцову отказал голос. Он уже обо всем догадался, но хотел подтверждения. Поднял тяжелый взгляд на Прохорова.

—  Девицу новую принял. Наталью твою не знает. Цап за портфель. «Открывай». Та в ответ: «Я жена дирек­тора».— «Ничего не знаю. Приказ товарища Вальцова». А супруга твоя с гонором, грохнула портфелем: «На, гляди. Паек директорский». Девица бумагу требует. Слово за слово, охранница за свисток. Наталья твоя фыркнула и подалась до дому. Уже на моих глазах. Девка за ней вслед, но я ее за рукав — и вот к тебе сразу.