Вновь став патриархом в 1363 году, после того, как Каллист скончался во время дипломатического визита в Сербию, Филофей продолжал оказывать очень заметное влияние на внутреннюю и внешнюю политику Византии. Тесно связанный с Кантакузином, высоко ценившим не только его личную преданность, но и всестороннюю образованность, [497] которая отличала его от других патриархов–исихастов этого времени — Исидора и Каллиста — и которую он сочетал с неоспоримой богословской изощренностью, Филофей окончательно оформил паламизм, осудив томистский вариант антипаламизма в лице Прохора Кидониса, опубликовал несколько трактатов в защиту учения Паламы, канонизировал Паламу в 1368 году и составил в его честь службу, с намерением включить ее в богослужебные книги в качестве литургии, совершаемой во второе воскресенье великого поста. Филофей был автором большого числа других литургических текстов, многие из которых позднее увидели свет в славянских переводах, он же систематизировал литургическую практику в том порядке, который вскоре стал принят в славянских землях. [498] Роль Филофея в организации православного крестового похода против турок, в создании оппозиции западническим проектам Иоанна V в 1369–1370 году была, на мой взгляд, преувеличена О. Халецким. [499] Документами подтверждается лишь существование переписки между Филофеем и патриархами Антиохийским и Александрийским, а также официальное принятие Филофеем в юрисдикцию вселенского патриархата нескольких епархий в северной Греции, присоединенных во время правления Стефана Душана к патриархату Печа. [500] Эта акция оказалась возможной благодаря усилиям местного сербского правителя Ивана Углеша, который предложил союз Византии. В военном отношении инициатива союза принадлежала именно ему, а не патриарху, и вскоре все это закончилось сокрушительным разгромом сербов султаном Мурадом І в битве на реке Марице (сентябрь 1371 года). Нет никаких свидетельств тому, что патриарх Филофей лично сыграл какую–либо роль в выработке практических альтернатив западническим проектам Иоанна V, включавшим переход императора в римско–католическую веру. Вместе со своим другом Кантакузином он предпочитал не замечать и даже камуфлировать эти намерения, во всяком случае нам ничего неизвестно о протестах патриарха по этому поводу либо о его конфликтах с правящим императором. Разумеется, Филофей твердо держался православного единства, но высокое положение, занимаемое им, неизбежно принуждало его к действенному участию в переговорах с Римом об объединении церквей. Так, в 1367 году он вместе с Иоанном Кантакузином усиленно пытался обеспечить возможно более широкое церковное представительство на вселенском соборе, который предполагалось созвать в 1369 году, и писал к главам различных церквей, добиваясь их участия в соборе. [501] Поскольку одним из препятствий к созданию единого православного фронта был раскол, разделивший, начиная с 1346 года, патриархаты Константинополя и Печа, Филофей в 1376 году признал последний и тем самым восстановил единство. [502]
Та же заинтересованность в сохранении единства будет преобладать и в очень активной и изобретательной политике Филофея на Руси. Вряд ли приходится сомневаться в том, что он разделял в основе принципы, изложенные в актах Кантакузина, восстановивших в 1347 году единую Киевскую митрополию. [503] По возвращении к патриаршеству после смерти Каллиста (1363) Филофей энергично утверждал те же самые принципы. Однако, поскольку политическая ситуация на Руси менялась быстро, Филофей провел необходимую дипломатическую реорганизацию, показав, что даже поддержка Москвы, которая составляла основу внешней политики Кантакузина, не является сама по себе целью, но, скорее, служит инструментом для сохранения целостности митрополии под контролем Византии, и что московские интересы следует сдерживать, если они вступают в противоречие с высшими интересами византийского государства. Именно эта дипломатическая деятельность Филофея во время второго патриаршества и стала подлинной легендой на Руси, неоднократно всплывая впоследствии в целом ряде исторических, политических и агиографических документов.
2. Династические раздоры в Золотой Орде и усиление Москвы
В течение двадцати четырех лет, последовавших за смертью хана Джанибека, погибшего от руки собственного сына и преемника Бердибека (1357 год), кипчакское ханство переживало полосу кровавых внутренних распрей между членами правящей династии. Раздоры продолжались вплоть до 1381 года, когда власть захватил хан Тохтамыш. Во всех этих событиях, как в капле воды, отразились те драматические процессы, которые происходили на обширной территории некогда могущественной Монгольской империи Чингисхана, — конец монгольского ига в Китае, начало династии Мин (.1368 год) и возвышение Тимура, или Тамерлана, который создал новую монгольскую империю и позднее нанес поражение утвердившемуся было в Сарае Тохтамышу. [504]
Династические раздоры в Орде, в результате которых за двадцать четыре года сменилось один за другим двадцать пять ханов, подточили татарский контроль над Русью. Благодаря беспорядкам в Орде, о чем часто упоминается в летописях, русским князьям все с большим успехом удавалось отстаивать свои права. Литва и Москва вступили в ожесточеннейшую борьбу за господство. Однако после 1362 года власть в Орде попала в руки темника Мамая. Не будучи членом правящей династии, формально он не мог стать ханом, но сумел приобрести такую силу, что смена властителей не могла обойтись без его участия. Как Ногай в XIII веке, он держал под своим контролем все территории, расположенные к западу от Волги, и Русь существенно зависела от его воли. Направляемая Мамаем монгольская доктрина по–прежнему следовала отработанному принципу: поощрять не прекращающееся соперничество между русскими князьями, сохраняя тем самым равновесие между ними, и не допускать ни одного из них до достижения абсолютного преимущества. Но татарское влияние на Руси ослабевало, Литва и Москва постепенно обретали такую силу, что монголы начали терять контроль над событиями.
Приблизительно до 1362 года поддерживая продолжавшуюся с 1352 года литовскую экспансию, Орда позволила великому князю Литовскому Ольгерду подчинить не только Киевское, но даже и Новгородское княжество. Родственнику Ольгерда, князю Суздальско–нижегородскому Дмитрию, было отдано великое княжество Владимирское. В тот же период кандидату в митрополиты Роману, которого поддерживал Ольгерд, были предоставлены полномочия не только взять в свои руки церковную власть во владениях Ольгерда, но и оспаривать права Алексия в качестве митрополита «всея Руси». Впрочем, около 1362 года, после смерти Романа, Ольгерд столкнулся с враждебностью татар: московский князь Дмитрий получил великокняжеский ярлык, а Новгород снова попал в сферу московского влияния.
Все возрастающая мощь Москвы и жестокое соперничество между Ольгердом и Дмитрием за контроль над Тверью привели к новому сдвигу татарских симпатий. Правда, Москва была теперь уже готова к схватке не только с Литвой, но и самой Ордой. Тверской князь Михаил, вызванный митрополитом в Москву, попал в заточение (1368 г.) и был освобожден лишь под прямым нажимом татар. Воодушевленный татарским благоволением, Ольгерд решился на окончательный поход против Москвы: его многочисленная рать дошла до стен города и расположилась под ними с трехдневной осадой, подвергая грабежам окрестные слободы и деревни. Однако сильный и богатый московский князь сумел отразить это нападение и уже в 1369 году возобновил наступление на Тверь, несмотря на то, что тверской князь Михаил вновь получил в Орде подтверждение своего великокняжеского титула.
