У Кинр-во в ложе залива заканчивается впадина, и отсюда идёт обширная отмель. А впадина начинается от мыса. По внешнему виду мыс очень похож на кита, вылезшего наполовину из воды.

Вот как в народе объясняют, почему в заливе есть впадина — фарватер и почему впадина не идёт до конца залива. Раньше залив был сплошь мелкий. В один из дней из моря в залив Чайво вошёл кит. То ли за стаей мелкой рыбы погнался, или какая другая причина заставила его войти в залив. Долго шёл морской великан, пробивая глубокое русло. Прошёл кит по заливу вверх. И всё бы обошлось благополучно. Но и тут на свою беду увидел кит на берегу беременную женщину. И тут же обернулся землёй-мысом. Нельзя смотреть на беременных женщин не только мужчинам, но и всему, кто имеет глаза. Иначе каждого ждёт судьба кита.

Там, где прошёл кит, появилось глубокое русло — фарватер. А за мысом отмель так и осталась, потому что туда не прошёл кит.

Южнее Кинр-во есть местечко Хой-вызф. Здесь перед сезоном рыбной ловли символически «кормили» духа рыбы хой — тайменя, чтобы дух направил эту рыбу в сети нивха. Когда какой-нибудь охотник или рыбак пристанет к этому берегу, он обязательно должен принести жертву, бросить в воду пищу богов: мос, клубни саранки, щепотку табака. Иначе, как считал нивх, ждёт его плохой сон — будут тревожить духи за непочтение к обычаям. И если тебя обойдёт удача в рыбалке — ругай самого себя.

Я люблю произносить названия вслух. Произношу по многу раз. Вслушиваюсь не только в смысл слов, но и в звуки, составляющие их. Слушаю, как стихи.

Или музыку. Таинственные, они могут не только поведать что-то, но и вызвать определённое настроение. И лишь потому, что звучат так, а не иначе.

Как-то у меня собрались поэты. И я высказал им свою мысль. Разговор заинтересовал присутствующих. Среди моих гостей был армянский писатель Карпис Суренян, с которым меня познакомили накануне. Он вмешался в разговор и вот что рассказал.

Однажды французский писатель Люк-Андре Марсель присутствовал в Париже на вечере армянской музыки. После исполнения одной из песен композитора Комитаса писатель подошёл к пианистке и сказал: у народа, создавшего такую музыку, должна быть хорошая поэзия. И если так, хотел бы ознакомиться с её образцами. На другой день дядя пианистки, у которого нашлась поэма «Книга трагедий» средневекового армянского поэта Григора Нарекаци, прочитал писателю начало поэмы. Писатель внимательно прослушал и вдруг спрашивает: не о таком ли предмете говорится в поэме? — и… действительно угадывает содержание прочитанного. Собеседник изумлён до крайности и спрашивает: знает ли писатель древнеармянский язык? Последовал ответ:

— Нет, не знаю.

— Как же в таком случае вы поняли, о чём говорится в поэме?

— Я угадал по звучанию слов и по музыке стихов.

Кстати, эта встреча имела замечательное продолжение.

Люк-Андре Марсель так увлёкся поэмой, что изучил армянский язык и великолепно перевёл её на французский и издал отдельной книгой.

По-видимому, есть в звукосочетаниях почти неуловимая и трудно объяснимая прелесть, какая-то сила, вызывающая у людей, чувствительных к словозвучаниям и обладающих обострённым воображением, определённые ассоциации.

И я подобрал несколько названий. Среди них было название Нга-биль. Один из поэтов сказал, что не знает языка, в котором эти звуки имеют смысловое значение. Но тут же почему-то стал ходить взад-вперёд и беспрестанно с какой-то внутренней сосредоточенностью повторять слова: Нга-биль… Нга-биль… Потом остановился и, глядя куда-то мимо нас, вслух произнёс: «В них что-то есть. Что-то светлое, радостное, весеннее…»

И я рассказал своим гостям о происхождении названия Нга-биль.

У нивхов с этим названием действительно долгое время было связано радостное. Ещё и поныне ходит выражение: «Благополучно, как в Нга-биле».

Иронией судьбы это выражение сегодня звучит парадоксально. Некогда залив Нга-биль был одним из самых благодатных мест Ых-мифа. В него впадает много лососевых нерестовых рек, побережья богаты озерами с дичью. В окружающей тайге водились соболь, лиса, медведь, олень и всякий другой зверь. Самым замечательным было то, что в заливе много островов с крупными лежбищами сивучей и нерп. Где водились рыба и зверь, там поселялся нивх. И в прошлом веке на заливе Нга-биль стояло несколько стойбищ. К жителям благодатного края ездили гости из самых отдалённых мест. Сюда приезжали не просто погостить, но и промышлять крупного зверя.

А название залива в переводе означает: «Место крупных зверей».

Один из поэтов вдохновенно сказал: «Это же стихи!» Второй поправил:

«Поэма!»

Почему-то я не рассказал до конца о судьбе залива. То ли потому, что прервали меня, то ли потому, что не хотелось омрачать моих коллег. А я хотел сказать ещё вот о чём. В начале нашего века у реки Катангли обнаружили нефть. Впоследствии здесь появилась концессия — нефтепромысел. Японцы знали: они временно здесь хозяйничают, и вовсе не заботились о последствиях.

Брали нефть, а об окружающей природе не хотели думать. И нефть отравила реки, берега, залив.

Река Нга-биль некогда была щедрой кормилицей нивхов. На её многочисленных нерестовых притоках стояли большие и малые стойбища. Основным видом занятия жителей этих стойбищ была рыбалка и охота на таёжных и морских зверей. Так же как и долина Тыми, долина реки Нга-биль славилась обилием и благополучием.

В бассейне Нга-биля были поселения нескольких родов. За ними закреплялись реки и урочища. Одни реки изобиловали нерестовой кетой, другие — горбушей, третьи — тайменем. Особенно много рыбы входило в реку Эвлазнги — левый приток Нга-биля. И сюда на рыбалку съезжались жители близлежащих стойбищ. А кеты шло столько, что создавалось впечатление: река пошла вспять! Каждый рыбак мог заготовить рыбы сколько угодно. Естественно, всё время, пока шла кета, люди питались свежей рыбой. А нивхи знают толк в рыбе. Они знают «сладкие» места в рыбине. Это плавники, брюшко, голова. Но плавники и брюшко нужно варить, а голову едят сырой. Так зачем же хлопоты — подавай голову! И её подавали. Столько, сколько просил каждый. Но ведь на то, чтобы отрезать большую голову, нужно затратить какие-то усилия. Зачем же тратить силу, когда можно вырезать лакомые места головы, не отрезая её саму!

А что делать с самой рыбиной, когда завалены все хранилища? С нею поступали очень просто — выбрасывали в реку… А река называется Эвлазнги, то есть «Река, где вырезают лакомые места в голове рыбы».

С рыбой связано не только такое благо, как еда. Но с неё ещё и сдирали кожу на одежду. Обработанная рыбья кожа шла на рубаху, на штаны, на верхнюю одежду и на обувь. Мастерицы вышивали свои лучшие орнаменты на одежде из рыбьей кожи. Жители стойбища Чо-изл-во, что располагалось на берегу нерестовой реки того же названия, шили себе одежду в основном из кожи кеты.

А название стойбища переводится как «Селение, где одевают рыбу». (Имеется в виду кожа рыбы.)

В лесах долины Нга-биля, в сопках и горах водился всякий лесной зверь.

Самой желаемой добычей считался медведь. Удача охотника-медвежатника являлась радостью целого рода, который собирался на пир. Но ещё больше счастья испытывали ахмалкхун — «люди рода тестей». Они являлись почётными гостями на медвежьем празднике и обычно увозили домой шкуру медведя.

У реки Эвлазнги раньше стояло стойбище Кукубангнь-во. Оно располагалось рядом с высоким бугром. Об удаче жителей стойбища сообщали с бугра бубны.

Рокочущие звуки, отражаясь о сопки, далеко разносили радостную весть, приглашая жителей долины на пир. А название стойбища означает: селение у бугра бубнов.

Жители Тымской долины часто посещали Нга-биль. Они приходили охотиться на морского зверя или просто погостить у сородичей, зная, что те одарят их богатыми гостинцами и подарками.

Дорога из Нга-биля в долину Тыми пролегла по реке Аднги, которая берётся у основания Нга-бильского хребта. Когда идёшь по реке вверх, она будто упирается в стену гор. Её название так и переводится: «Река, уткнувшаяся в стену».