Внезапно Кононову показалось, что на самом деле он стоит у окна в другую реальность, точнее, в другой ее слой. Распахни створку — и окажешься совсем в другом, перевернутом мире, где право и лево, верх и низ поменялись местами. Или вообще в полной темноте и вечной тишине. Глупость, конечно, но, вместо того чтобы открыть окно, он покрепче задвинул шпингалет да вдобавок задернул пыльную штору, подняв в воздух клубы пыли. Неожиданно ему вспомнилось, что вечером, усталый и раздраженный, он и не подумал запереть дверь. От мысли, что кто угодно мог заглянуть, пока он спал, Виктору сделалось как-то не по себе, и он не поленился отыскать ключ и дважды повернуть его в замке.

«К психоаналитику, а потом на курорт, непременно», — снова пообещал себе командир «мангустов», укладываясь на сырой матрас и прикрываясь, за неимением нормального одеяла, собственной курткой.

Курица аппетитно шкварчала на сковородке, целый ворох черных перьев был аккуратно сложен в белый пакет из супермаркета и уже дожидался своего часа у двери. Картошка почти сварилась, да и чайник посвистывал, закипая. Может, и слишком сытно для завтрака, особенно с точки зрения Алины, но не пропадать же продукту, как сказал Саша.

— Впечатляюще, — проговорила молодая женщина после затяжного молчания.

На самом деле, если подумать, то с самого начала эксперимента она не произнесла и слова. Да и потом, по завершении, говорил только радушный хозяин, и он же мастерски ощипал обескровленную курицу — где только научился! — поставил на плиту картошку и чайник, а гостья сидела в уголке на удобном стуле и словно в оцепенении наблюдала за его манипуляциями.

Пожалуй, с полным основанием эксперимент — или ритуал, называй как хочешь, — следовало считать удавшимся. В том, что она не стала жертвой гипноза или наркотического опьянения, Алина была совершенно уверена. Случившееся даже приятней было бы счесть сном или кошмаром — уж очень неприятно думать, что кто-то может так запросто вызвать твою душу из царства мертвых, или откуда там приходят эти покойники.

Конечно, полупрозрачную тень над блюдом с куриной кровью можно было назвать вызванной душой только с большой натяжкой, но сам факт все равно поражал. Такими не слишком сложными средствами… Ученая настолько погрузилась в размышления, что едва услышала Сашин ответ:

— На меня тоже в первый раз произвело неизгладимое впечатление, особенно учитывая, что это было делом моих рук. И все же, сами видите, это не так уж сложно, главное — знать метод и овладеть хотя бы начальными знаниями и представлениями о материализации и строении тонкого мира. Разумеется, есть определенные ограничения…

— Ограничения? — переспросила Алина, хотя понимала, о чем сейчас пойдет речь. Особенности вызова умерших были памятны ей со времен истории с некромантом.

— Ну, например, крещеных христиан таким путем не вызовешь. Есть более сложная магия, но даже она не позволяет вызвать отпетых в храме по всем правилам. Так что, как видите, я несколько ошибался в полной бессмысленности христианских верований. Определенный ритуальный смысл в них все же содержится.

Алине почему-то стало тошно от последних Сашиных слов. Не то чтобы она почитала христианство, особенно в последнее время, но все же настолько прагматичный подход ее покоробил. Но вслух учтивая гостья произнесла совсем другое:

— И в самом деле, ритуалы выглядят совсем просто, как будто дошли до нас нетронутыми из древних дней. Веет от них некой простотой, свойственной примитивным культурам.

— Да-да, — оживился Саша, сливая картошку в раковину и снова ставя на плиту — подсушить. — Именно. Примитивность, обманчивая простота. Ритуал в принципе мог бы быть и другим, в нем главную роль играют особенности призывающего и вызываемой души. Должно быть между ними нечто общее.

Алина покивала и снова заговорила:

— Но, как вы справедливо подметили, хотя наш с вами эксперимент оказался успешным, результаты могли бы быть более впечатляющими — ведь не было ни речи, ни четкого зримого образа — то, что мы увидели, больше напоминало раскаленный воздух над пламенем костра, эфир, иными словами — ничто.

— Никогда не путайте эфир и ничто, — назидательно заметил Саша и улыбнулся. — Конечно, другие способы вызывать души умерших тоже существуют, я даже об этом упоминал. Но, к сожалению, определенные ограничения, накладываемые на нас уголовным кодексом… Иными словами, для более серьезной материализации души понадобилась бы человеческая жертва.

— Младенец? — с невольным ужасом спросила молодая женщина.

— Ну почему обязательно младенец, — поморщился ее собеседник. — От вас я никак не ожидал такого узколобого подхода. Младенец! Да я бы ни за что не стал резать ребенка. Разве что вопрос стоял о жизни или смерти. На свете есть масса людей, о которых никто не вспомнит и не пожалеет. Бомжи, беглые подростки-наркоманы. Но, как я уже упоминал, уголовный кодекс против, и я пока склоняюсь перед его авторитетом. — Он разложил в тарелки картошку и снял с огня сковородку с курицей. — Кушайте. Должно было хорошо прожариться. Тем более что все кошерно, — он улыбнулся. — Евреи бы одобрили.

Алине показалось, что она не сможет проглотить ни кусочка, но вежливость есть вежливость, поэтому молодая женщина все же взяла себя в руки и принялась за еду.

Виктор постучал в хорошо знакомую со вчерашнего вечера дверь с табличкой «Директор» и стал ждать. Он надеялся, что сегодняшний разговор получится конструктивней, хотя бы потому, что Василий Федорович должен был уже протрезветь. Кроме того, полоса хамства и неудач, по-видимому, закончилась, поскольку с самого утра персонал детдома был необычайно вежлив с мнимым следователем.

Само же утро у Кононова началось, как, должно быть, и положено в детском доме — с детских голосов. Судя по всему, воспитанников вели на завтрак. «Мангуст» и не подозревал, насколько громко галдят дети, собравшись вместе. И надеялся, что, как только покончит с этим делом, ничего подобного больше не услышит. Виктор потянулся, разминая затекшее тело, открыл глаза и сел на кровати. Спина жутко ныла после ночи, проведенной на кровати с сеткой да еще свернувшись в клубок, чтобы уместиться под теплой курткой.

В дверь постучали. Кононов всунул ноги в здоровенные ботинки и побрел открывать. За дверью оказалась старая знакомая, Анна Сергеевна. Напрягшись, он припомнил из досье, что ее фамилия Артемова.

— Я вижу, вы все же заперлись, — одобрительно заметила она. — Это правильно. У нас, конечно, не воруют, но все же дети есть дети, лучше не рисковать.

— А часто они у вас бродят по ночам? — поинтересовался Виктор, припомнив эпизод с детской песенкой, казавшийся теперь забавным и нелепым, но уж ни капельки не страшным. Каких только номеров не выкидывает разгулявшееся воображение!

— По ночам? — странно посмотрела на него Анна Сергеевна. — Что вы, такого и быть не может, на то и есть дежурные воспитатели.

— А вчера кто песенку пел во дворе? — спросил Виктор и немедленно пожалел о собственных словах — во-первых, воспитательница явно не была настроена на доверительную беседу, а во-вторых, его слова противоречили только что высказанному ею утверждению, а потому воспринимались как абсурд или как обвинение.

— Думаю, вам приснилось, — коротко сказала Артемова, покачав головой. — Вам Василий Федорович спьяну наговорил ерунды, вот и чудится всякое. Меня тоже кошмары постоянно мучают.

Виктор мысленно отметил, что песенку Анна Сергеевна моментально обозвала «кошмаром», хотя, по сути дела, его вопрос ничего страшного не предполагал. Увы, это подтверждало уверенность известной организации, что дело здесь нечисто. Не зря все такие пуганые.

Как выяснилось, Артемова пришла пригласить его на завтрак, хотя официально гость еще не был поставлен на довольствие. Кормили в детском доме на удивление прилично, и Виктора даже перестала мучить зависть к собственным людям в «Сосенках».