* * *
В лес, где находился штаб бригады, Шукшин въехал вечером. В лесу было сыро, сумрачно и глухо. Накрапывал дождь, над головой тревожно шуршали листья. Выбравшись на знакомую тропинку, Шукшин присел отдохнуть. Он так устал, что одеревенело все тело. Сняв шляпу, прислонился щекой к шершавому стволу дерева, закрыл глаза. И сразу поплыли красные круги… Нет, лучше идти. Пересилив себя, поднялся, взял велосипед и, пошатываясь, пошел по тропе.
Спустившись в землянку, он молча, держась за холодную, влажную стену, добрался до топчана. Под потолком, сильно чадя, горела лампа без стекла. В землянке стояла тяжелая полутьма, пахло керосином и застоявшейся сыростью. У стола, наклонив голову, сидел Дядькин. В углу кто-то глухо кашлянул. Шукшин, вглядевшись, узнал связного третьего отряда Станкевича.
— Это ты… Пекшев прислал?
— Пекшев погиб, — проговорил Дядькин, не поднимая головы.
— Пекшев! — Шукшин вскочил. — Как же?..
— Пошли на разведку в Краел… Он, Васильев, Филиппов. Там на них наскочили.
— Я еще сказал командиру: возьми меня, я же там все знаю… — заговорил Станкевич каким-то чужим, деревянным голосом. — Всегда с собой брал, а тут не взял. А у меня будто сердце чувствовало…
— В самом Краеле случилось? — сдавленным голосом спросил Шукшин.
— Они к Яну зашли, дом его на отшибе… Только дверь открыли, а тут гестаповцы. Ждали их… Пекшева раненым схватили, он еще жив был… Все патроны расстрелял, до последнего… А мне говорил, если что случится, так последнюю пулю себе… Один раз, говорит, они меня взяли, я тогда без сознания был, а второй раз не возьмут… А разве в такой схватке станешь патроны считать… Потом его в Бохолт увезли. Я оттуда пришел… Они его пытали. В гестапо били, а потом на улице, чтобы народ видел. Они пытают, а он ни слова… В крови весь, лицо черное, а ни слова… На кладбище… живым… в землю живым…
Плечи Станкевича затряслись в беззвучном плаче, он закрыл лицо руками. Дядькин подошел к нему, сел рядом на нарах.
— Не надо, Братка. Не вернешь его… — Дядькин рукавом смахнул слезу, губы его дрожали. — Дорого они заплатят нам за Пекшева, так отомстим, что небу жарко станет…
В землянку вошли Маринов и Воронков, вернувшиеся из первого отряда. О гибели Пекшева они уже знали.
— Надо ехать в третий отряд, — сказал Маринов. — Я отправлюсь туда сейчас. Соберу утром людей, поговорю… Кого назначим командиром — Ивана Горбатенко?
— Можно его. — Дядькин вопросительно посмотрел на Шукшина.
— Согласен… — Шукшин кивнул головой, тяжело опустился на топчан. — Иван Афанасьевич, я сейчас из Мазайка, видел Триса. Есть новости.
Шукшин передал все, что узнал от коменданта партизанского района.
— Судя по всему, операцию они задумали широко. Надо решить, что делать. Если бы знать, когда они начнут облаву!.. Кучеренко ничего не нащупал?
— Кучеренко только что получил важные сведения от бургомистра Брея Мартенса, — сказал Воронков. — В Элликум высылается крупный карательный отряд — около батальона солдат и жандармы. Гестапо известно, что в районе Элликума находится главная база партизан. Знают, что здесь Ян Бос. Отряд ждет команды к выступлению.
— Ясно, ясно! — Шукшин ударил кулаком по колену, глаза прищурились, стали острыми, жесткими. — Хотят охватить весь район от Брея до Мазайка, одновременно. Основные силы бросят сюда, к Элликуму… Кучеренко где?
— Уехал в Элликум, предупредить бельгийцев. Как только отряд выедет из Брея, мы будем знать. Передадут в Элликум по телефону, в Брей отправился Жан Колл. Никитенко и Иванов выдвинули к дороге наблюдателей… — Дядькин развернул лежавшую на столе карту провинции Лимбург, всмотрелся в нее. — Место там только не совсем выгодное… Был бы поближе лес!
— Ты решил ударить? — Шукшин подошел к столу, наклонился над картой; Густая сеть дорог, сплошь рассыпаны населенные пункты, лентами, островами тянется лес…
— Да, на шоссе бить нельзя. Тут пашни, тут луга, местами они сильно заболочены… Значит, надо делать засады по опушке леса. Только так!
— Но мы же дадим им возможность развернуться! — возразил Дядькин, пристально вглядываясь в карту.
— Шукшин прав, — горячо заговорил Маринов. — Если завяжем бой на шоссе, нас могут отрезать от леса. Позади поля и канал. Пусть они перейдут через канал, пусть! Видишь, как он тут проходит? Элликум охватывается полукольцом. Все мосты будут под нашим огнем… Сплошного леса тут нет, они пойдут к этим массивам. Так?
— Так, так… — Глаза Дядькина сузились, блеснули. — Значит, отряд карателей разобьется на несколько групп. Правильно, тут кругом мосты — на Арпукум, на Ленд, Грото-Брогол…
— Что они охватят все эти леса — сомнения нет, — проговорил Шукшин. — Пойдут от Элликума сюда, сюда, сюда! — Шукшин прочертил три линии, расходящиеся лучами из одной точки. — Связь между группами у них нарушается… Пропустить через канал, пропустить к опушкам вплотную. Тут можно стукнуть крепко! От мостов отсечь огнем… Согласен? — Шукшин смотрел на Дядькина. Тот, раздумывая, покусывал губы.
— Да! Ударить — и быстро уйти. Стянем сюда первый, второй и третий отряды. Остальные останутся в своих районах. Четвертый отряд надо бы усилить!
— Четвертому поможет Трис, — сказал Шукшин. — Я отправлюсь в Мазайк.
— Хорошо. Я буду здесь с Воронковым и Зенковым, а Маринов — в третий… Григорий Федорович, передайте Горбатенко, чтобы был наготове. Займите этот лес, западную опушку. В длительный бой не ввязываться! Рассредоточитесь по деревням. Первый отряд уйдет к Бохолту. Четвертый перейдет голландскую границу… Все!
Маринов и Станкевич ушли. В третий отряд можно было пробраться проселочными дорогами, лесными тропами, не рискуя встретиться с патрулями. Шукшину же пришлось ждать рассвета. Теперь ночью через мосты не пройдешь…
* * *
Каратели нагрянули на другой день. В районе Эллена они появились в одиннадцать утра. Сидевший на вершине высокого старого дуба наблюдатель крикнул:
— Едут! Машин десять… А впереди мотоциклы чешут… К мосту подходят!
Базунов, лежавший недалеко от дерева, в придорожном кустарнике, подал сигнал приготовиться к бою.
Послышался треск мотоциклов. Базунов раздвинул ветки, чтобы лучше видеть дорогу. Мотоциклы неслись стайкой — четыре машины почти рядом, а пятая на сотню метров вырвалась вперед. «Разведчики, — подумал Базунов, прижимаясь к земле. — Эх, ударить бы, мать честна!..»
Мотоциклы проскочили вперед и умчались к Нерутре.
Выждав одну-две минуты, Базунов подал сигнал. Партизаны короткими перебежками пересекли луг, скрылись в кустарнике. Только они залегли — на шоссе показалась колонна. Впереди шла легковая машина — новенький блестящий «оппель-адмирал». За «оппелем» — штабной зеленый автобус. За ним — длинные тупорылые грузовики с солдатами.
Рядом с Базуновым лежит Браток. Крепко стиснув деревянную ручку гранаты, он впился взглядом в быстро приближающийся «оппель». Браток старается рассмотреть, кто сидит рядом с шофером, но солнце слепит глаза — видно только лакированный козырек фуражки и поблескивающий на мундире орден. Первую машину должен подорвать он. У Братка наметанный глаз и крепкая рука: он не промахнется. «оппель» уже близко. Браток, не отрывая от него взгляда, приподнимается, отводит назад руку, и в эту секунду он внезапно увидел лицо гестаповца, длинное, с тяжелым, широким подбородком. Это был начальник гестапо района Мазайка.
Граната разорвалась под мотором. «оппель» опрокинулся» загорелся. Штабной автобус едва не наскочил на него. Шофер так резко застопорил машину, что ее развернуло поперек дороги. Шоссе оказалось закрытым. А в колонну уже летели гранаты, по машинам хлестали автоматные очереди. Гитлеровцы выскакивали из машин и бросались в сторону от шоссе. Но и там их встречал сильный огонь: за дорогой, в кустарнике, примыкавшем к роще, находились бельгийские партизаны.
Как только поднялась стрельба, ехавшие в автобусе офицеры кинулись к выходу. Но ни один из них не успел выскочить — в окно автобуса влетела граната, метко брошенная Братком.
