После обеда эсминец с командованием ушел. Прощаясь, Николай Васильевич Малышев отвел меня в сторону и тихо, доверительно предупредил, что обстановка в любой момент может резко измениться и чтобы я, как он выразился, не прохлопал.

Проводив эсминец, я приехал в штаб и рассказал бригадному комиссару Расскину о предупреждении Малышева. Мы задумались. Но потом пришли к общему выводу: если обстановка может измениться, значит, нужна большая боевая готовность. Мы находились на арендованном участке только что воевавшей с нами страны. Мы — бельмо на глазу у правительства Маннергейма. Очевидно, это имел в виду представитель ЦК партии Малышев.

Я еще не имел четкого представления о нашей противовоздушной обороне. Надо проверить и ее. Тем более что вместо полка истребителей на аэродроме базы осталась только 4-я эскадрилья.

На другой день мы вызвали в штаб командира участка ПВО майора Г. Г. Мухамедова. Он доложил, что в системе противовоздушной обороны Ханко — четыре трехбатарейных зенитных дивизиона: три — базовых и четвертый — оперативно придан участку ПВО, его батареи размещены в боевых порядках бригады. Батареи стоят на островах Руссарэ, Деден и в Лесной гавани, на полуострове Глосшер, на острове Тальхольмарне, в районе динамитного завода, на островах Гуннарсэрар, Меден и возле гидродрома 81-й эскадрильи. Таким образом, защищены основные военные объекты базы, в особенности зюйд-вестовая часть полуострова, т. е. сама база и сухопутный аэродром. Слабее защищены сухопутный участок границы и северная группа островов.

С подобным решением противовоздушной обороны базы пришлось согласиться, так как главное в военно-морской базе — это сама база, место, где базируются, или будут базироваться, корабли флота и находятся все береговые сооружения, обеспечивающие базирование и боевую деятельность кораблей.

Кроме бригады торпедных катеров в базе находились три подводные лодки. Была и береговая база подводных лодок. Значит, на Ханко могла базироваться целая бригада лодок.

Все батареи участка ПВО вооружены 76-миллиметровыми пушками образца 1931 года. Их должны заменить 85-миллиметровыми; пока получены только четыре таких орудия и к ним 1000 выстрелов. Но беда, что и к этим пушкам не прислали приборов управления зенитным огнем (ПУАЗО). Поэтому новая мощная батарея стояла не на позиции, а на складе артотдела тыла базы.

Потратив еще два дня, я осмотрел несколько батарей ПВО и убедился, что они — в боевой готовности, боезапасом обеспечены на год войны.

Надо было вообще проверить состояние наших запасов. Все-таки наша база оторвана от флота больше, чем любая другая. Все виды довольствия, в том числе и артиллерийское снабжение, шли железной дорогой из Выборга через всю Южную Финляндию и морским путем из Ленинграда и Таллина. В случае войны с Финляндией доставка грузов сушей прекратится, а доставка морем станет затрудненной. Да и порт наш, где хранились все основные грузы, и разгрузка кораблей — все это, при такой близости границы, вероятно, окажется под ударом. Значит, нужны запасы.

Начальник тыла базы капитан 2 ранга Н. С. Куприянов доложил, что запасы продовольствия созданы на 8–10 месяцев. Но мясных продуктов запасено всего на полмесяца, а рыбных — на месяц.

Докладывая об этом, начальник тыла совершенно не учел, что 8-я особая стрелковая бригада и все части Ленинградского округа довольствуются отдельно, их снабжают прямо из Ленинграда, помимо тыла флота. Так что в случае блокады и прекращения подвоза из Ленинграда и Выборга по железной дороге нам придется обеспечивать и эти части. Тогда наши запасы сократятся вдвое. Так оно потом и получилось.

Надо отметить, что в бригаде было более двенадцати тысяч человек, в строительных, инженерных и саперных частях Ленинградского военного округа — около двух с половиной тысяч, то есть армейцев в общей сложности столько же, сколько во всей морской базе людей флота.

Не все благополучно было с боезапасом. Для наших основных калибров — 305 и 180 миллиметров, равно как и для стотридцаток и соток — завезли только один боекомплект, что по нормам военного времени составляло двухмесячный запас. Только зенитчики запаслись снарядами на год войны. Зато 8-я бригада накопила до десяти боекомплектов.

Автобензина по нормам нам хватало только на полтора месяца.

Обругал я начальника тыла Н. С. Куприянова и его заместителя по политчасти батальонного комиссара Ф. Г. Звонова за беспечность, но дела руганью не поправишь. Да и вряд ли они были во всем виноваты. Тут прежде всего следовало ругать себя и кое-кого повыше. Надо срочно добиваться увеличения поставок. Для Ханко общие нормы запасов определила Москва, а по этим нормам наша заграничная база должна быть обеспеченной на год войны, не считая текущего снабжения.

Мы сразу же начали бомбардировать шифровками командующего флотом и начальника тыла. Но шла уже середина июня 1941 года.

С каждым днем июня обстановка усложнялась. Штаб базы с первого дня своего существования, естественно, поддерживал непрерывную связь с полпредством СССР в Хельсинки. Работники полпредства, их семьи охотно ездили на полуостров, отдыхая в родной среде, особенно летом, когда на Ханко устанавливалась отличная курортная погода. Была, разумеется, и деловая связь. Так вот, в середине июня друзья предупредили нас: будьте начеку. В правительственных кругах Финляндии открыто говорят, что в ближайшее время гитлеровская Германия начнет войну против Советского Союза, Есть и такой верный признак близкой опасности: богатые жители Хельсинки уезжают в Швецию.

У нас тоже накапливались сведения об агрессивных намерениях фашистов, во всяком случае, факты их активности и необычного поведения. И посты СНИС[1], расположенные на западных островах и мысе Уддскатан, и командиры пограничных катеров, и летчики наблюдали большое движение кораблей и крупных транспортов, необычное движение между портами Финляндии и Або-Аландскими шхерами. Туда и обратно, туда и обратно… Но ведь Або-Аландский архипелаг демилитаризован! Специальное соглашение об этом было подписано между СССР и Финляндией 11 октября 1940 года.

Изменилась обстановка и непосредственно на границе базы. Наша войсковая разведка доносила, что финны усиленно строят оборону на перешейке и островах. Вдоль всей границы царит необычное оживление. Всюду наши наблюдатели видят группы работающих солдат, снующие в шхерах шлюпки и катера.

19 июня в 17 часов 15 минут был получен сигнал по флоту: «Оперативная готовность № 2». Никаких объяснений причин введения готовности, сводок, документов не было. Я, не без основания, полагал, что готовность не местная, она объявлена из центра, наркомом Военно-Морского Флота.

Все пришло в движение в соответствии с наставлением о готовности.

Но части 8-й особой стрелковой бригады не получили из Ленинграда команды занять свои батальонные районы обороны.

Вечером, часов в одиннадцать, я пришел домой, чтобы отдохнуть. По оперативной готовности № 2 командные пункты не развертывались, хотя журналы боевых действий было приказано вести. Не успел я переодеться и сесть за стол, как с границы по телефону доложили, что из Хельсинки к городу прошли три легковые автомашины с полпредом СССР в Финляндии товарищем Орловым, его заместителем Елисеевым и военно-морским атташе капитаном 2 ранга Тарадиным.

Приезд их поздним вечером в базу — дело необычное. Я встревожился. Позвонил домой начальнику штаба: он, оказывается, уже ушел.

Я быстро оделся, пошел в штаб, встретил там Максимова и Власова. Максимов доложил, что полпред и военно-морской атташе только что были здесь, они приезжали за своими семьями и увезли их в Хельсинки. На Ханко, в лесу, на берегу залива, находилась дача № 13, летом в ней жили семьи полпреда, его заместителя и военно-морского атташе.

В чем же дело? Максимов доложил, что полпред коротко сказал: возможно, 22–25 июня Германия начнет с Советским Союзом войну, Финляндия — ее союзница. Кроме того, поскольку в порту Турку разгружаются две немецкие пехотные дивизии, безопаснее, пожалуй, семьям жить в Хельсинки, там они обладают дипломатической неприкосновенностью. Теперь стало объяснимым, почему так много германских транспортов, особенно в последние дни, следовало в Турку.