В комнате офицера сидел Майков и слушал новую трагедию Козловского, когда постучал Державин.

— Что у, тебя, вестовой? — спросил Козловский, торопясь вернуться к чтению. — Приказ? Положи на стол.

И он поднес к глазам лист рукописи. Вновь потекли плавные строки шестистопного ямба.

Державин, повернувший налево кругом, остановился у притолоки. Он, столько бессонных ночей просидевший над своими бумагами, впервые в жизни увидел двух настоящих поэтов, вместе читающих стихи. Как он тянулся к таким людям, сколько важного нужно было у них узнать, о стольком рассказать… Державин, завороженный, слушал стихи, забыв обо всем. Вдруг Козловский оторвался от рукописи и заметил солдата.

— Поди, братец служивый, с богом, — сказал он досадливо, — что тебе попусту зевать, ведь ты ничего не смыслишь.

Державин перешагнул порог офицерской квартиры. Солдат… И ни одна душа на свете еще не знает, что он тоже сочиняет стихи, что ему доступна радость творчества. Но дай срок — и узнают все!

Впрочем, первые ставшие известными за именем Державина стихи радости автору не принесли. Что ж, жаловаться нечего, виной была собственная проказливость, склонность к сатире.

В 1763 году Державин был произведен в капралы, съездил в отпуск к матери в Казань — и не без приключений: на охоте сильно ранил его кабан. По возвращении в Петербург поселился не со сдаточными солдатами, а со своей братией — дворянами. Для забавы сочинил шуточные стихи насчет одного сослуживца, жену которого любил полковой секретарь. Стихи Державин показал своим приятелям, братьям Неклюдовым, дал переписать, и стали они гулять по полку. Дошло до того, что один офицер на разводе вытащил из кармана по ошибке вместо письменного приказа стихи Державина и передал их принимавшему дежурство поручику. Тот стал читать вслух, вышел смешной анекдот. А из-за него Державин потом четыре года ходил в капралах. Полковой секретарь не забыл обиды и из всех списков на производство в чины аккуратно вычеркивал фамилию непрошеного стихотворца.

В феврале 1767 года Екатерина II собралась ехать в Москву для открытия Комиссии по составлению нового уложения. Императрица объявила, что желает навести порядок в русском законодательстве, и предписала собрать в Москве депутатов от сословий и городов. Были произведены выборы представителей дворянства, купечества, правительственных учреждений, городов, казачьих войск, однодворцев, всего числом пятьсот шестьдесят четыре. Крепостные крестьяне в Комиссию не допускались, но об их тяжелом положении на заседаниях Комиссии заявляли представители других сословий, и в целом деятельность этого собрания депутатов России оставила заметный след в истории русской общественной мысли.

Чтобы обеспечить быстрый проезд царицы с ее огромной свитой из Петербурга в Москву, команды гвардейских полков были расставлены по всем ямским станциям на дороге. Гвардейцы, дожидаясь проезда Екатерины, пьянствовали и играли в карты. Державин, попавший на станцию Валдай, поигрывал тоже, но не забывал и своих литературных занятий.

После проезда императрицы гвардейские команды направились к Москву. Державин отпросился в отпуск и провел с матерью часть лета и осень 1767 года. Возвращался он вместе с младшим братом Андреем, которого взял с собой, чтобы определить его на военную службу.

Доехав до Москвы, Державин надолго здесь задержался. Андрея он отправил в Петербург, где тот был зачислен в бомбардирскую роту Преображенского полка, но прослужил немного, стал хворать и умер в 1770 году.

Перед отъездом в Москву Державин получил от матери деньги на покупку деревеньки в Вятском крае, но так как совершение купчей крепости затянулось, он, чтобы убить время, стал играть в карты. Ему не повезло, он спустил все свои деньги и те, что получил от матери, занял у друзей — и опять все проиграл…

Ночи за карточным столом бежали быстро. Свой отпуск Державин просрочил более чем на полгода, и дело могло бы очень плохо для него обернуться. Но полковым секретарем в ту пору стал приятель Державина П. В. Неклюдов, и он выручил увлекшегося игрока, распорядившись приписать его для прохождения дальнейшей службы в московскую команду Преображенского полка. Так отлучка Державина из Петербурга приобрела как бы законный вид.

Желая вытащить Державина из омута, куда он по своей неосторожности попал, Неклюдов вскоре еще раз помог ему. Чтобы возвратить Державина в Петербург, он устроил его прикомандирование в Комиссию по составлению нового уложения, с февраля 1768 года продолжавшую свои занятия в столице. Державин получил назначение секретарем в частную Комиссию о разных установлениях, касающихся до лиц, обсуждавшую проекты законов о браке, семье и опеке, но через полгода уволился из Комиссии, съездил в Казань и на обратном пути снова увлекся в Москве карточной игрой.

Только в апреле 1770 года Державин нашел в себе силы стряхнуть затянувшийся угар и уехать в Петербург. Но и в дороге он еще продолжал играть. В Твери он оставил все свои деньги, занял у случайного спутника пятьдесят рублей, и те спустил в новгородском трактире. Остался у него только серебряный рубль, подарок матери.

На станции Тосно стоял карантин — в Москве свирепствовала чума. Две недели приходилось ожидать въезда в Петербург. Державин, стремглав бежавший от своих увлечений, не мог вытерпеть столь долгий срок. Он пустился уговаривать начальника карантина, ссылаясь на то, что не везет с собой никаких вещей. Ему указали на сундук с бумагами. Ни минуты не колеблясь, Державин предал его огню. А там были рукописи — все, что написал за эти годы Державин: сочинения в прозе и стихах, опыты переводов с немецкого.

Освободившись от своего багажа, Державин поскакал в Петербург и, наконец, явился в полк.

Длительная отлучка была документально оформлена его покровителями, и Державин включился в спокойное течение полковой жизни. Он дружил с некоторыми офицерами, ценившими его не столько за служебное усердие, сколько за уменье рисовать и писать. Державин копировал пером гравюры и эстампы, и его работы почти не отличались от печатных оригиналов. Но более полезен в полку он стал своими литературными способностями. Державин писал прошения на имя императрицы «для всякого рода людей притесненных, обиженных и бедных». Его привлекали для обработки полковых бумаг и приказных дел, докладов высшему командованию, сочинял он и любовные письма для товарищей, например для своего приятеля П. В. Неклюдова, «когда он был влюблен в девицу Ивашеву, на которой после и женился», — вспоминает Державин.

К 1 января 1772 года пришло долгожданное производство в офицеры. Державин, десять лет ходивший рядовым, капралом и сержантом, получил свой первый офицерский чин — прапорщика.

Звание гвардейского офицера обязывало вести широкий образ жизни, на что требовались средства. Знатной и богатой дворянской молодежи шитье нового Преображенского мундира не представлялось серьезным расходом, наличие кареты и лошадей было чем-то само собой разумеющимся. Державин экипировался с большим трудом. Он взял в полку ссуду в счет жалованья и продал свой сержантский мундир. Денег оказалось мало, пришлось занимать, и только после этого Державин мог сшить себе офицерский мундир и сапоги. На карету денег не хватило — Державин взял ее в долг у знакомых.

Однако новый чин, казавшийся столько лет недосягаемой целью, не изменил сколько-нибудь служебного положения Державина. Он хотел отличиться, стремился к действию, но должен был по-прежнему ходить в караулы и дежурить в полку. Случая проявить себя ка службе не представлялось. В ожидании его Державин с увлечением занимался поэзией.

Сундучок с бумагами, преданный Державиным очистительному огню в чумном карантине перед въездом в Петербург, разумеется, жалостная потеря для поклонников таланта поэта, однако, хоть и немного, мы знаем о его тайнах. Наиболее удавшиеся стихи Державин восстановил в памяти и впоследствии записал. В личном архиве поэта сохранились две тетради, куда были внесены его рукой в 1776 году несколько ранних стихотворений и девятнадцать песен.