За несколько лет до полной своей отставки, в 1797 году, Державин приобрел имение «Званка», красиво расположенное на берегу Волхова в ста сорока верстах к юго-востоку от Петербурга. Имение было небольшим, сильно запущенным, и Дарья Алексеевна немало похлопотала, чтоб привести его в порядок. Державин стал проводить в «Званке» каждое лето, наслаждаясь отдыхом и покоем.

Так писал поэт в стихотворении «Евгению. Жизнь Званская», размашистой кистью рисуя картину своих деревенских досугов. Стихи эти, сочиненные в 1807 году, посвящались новому знакомцу Державина — ученому монаху и литератору Евгению, в ту пору старорусскому и новгородскому епископу, позднее митрополиту. До пострижения он носил фамилию Болховитинов, но в истории русской литературы более известен по своему монашескому имени. Евгений работал над «Словарем российских духовных и светских писателей», — сборником биографий русских литературных деятелей, второй книгой такого рода после «Опыта исторического словаря о российских писателях», изданного Н. И. Новиковым в 1772 году.

Не имея материалов для статьи о Державине, Евгений обратился к нему с просьбой сообщить о себе необходимые сведения, и поэт составил для него автобиографию. Она была напечатана в журнале «Друг просвещения» в 1806 году и вошла затем в «Словарь» Евгения. Державин навещал Евгения, жившего близ Новгорода в Хутынском монастыре, тот, в свою очередь, приезжал в Званку, и при этих встречах время бежало незаметно в литературных беседах. Державин знакомил Евгения со своими пьесами — он увлекся драматургией, читал ему теоретический труд «Рассуждение о лирической поэзии» и внимательно выслушивал дельные советы Евгения. В их числе был и совет Державину составить примечания к своим сочинениям.

В таких авторских примечаниях была большая нужда. Стихи Державина отличались необычайной злободневностью, их наполняли сотни намеков, понятных наблюдательным современникам, но для более поздних поколений рисковавших превратиться в загадки. Державин любил также замысловатые аллегории, иносказания, и их требовалось разъяснить, чтобы сделать до конца ясным смысл многих стихотворений.

Он хорошо сознавал эту особенность своего творчества и в одном из писем объяснил ее так: «Будучи поэт по вдохновению, я должен был говорить правду; политик или царедворец по служению моему при дворе, я принужден был закрывать истину иносказанием и намеками, из чего само по себе вышло, что в некоторых моих произведениях и поныне многие, что читают, того не понимают совершенно…»

Летом 1809 года Державин продиктовал объяснения к своим стихам. Они записаны в нескольких тетрадях толстой синей бумаги рукой его племянницы Елизаветы, дочери Н. А. Львова, и действительно проливают свет на многие неясные места в произведениях Державина. Например, ода «Ко второму соседу» начинается строфой:

Этот перечень собственных имен, неожиданно звучащих для слуха, оказывается географически точным перечнем славящихся различными изделиями местностей России. Колмогоры, или Холмогоры, — «город в Архангельской губернии, который по костяным работам славится», объясняет Державин, Тивда, или Тифда, — река в Олонецкой губернии, близ которой были разработки мрамора, Рифей — Урал, «невски зеркала» изготовлялись на стеклянном заводе в Петербурге, из Баку доставлялись шелковые ткани, наконец «глазумей — лучший сорт цветочного чая».

В стихотворении «Лебедь», например, Державин имел в виду конкретные земные вещи, а не космические образы, когда сказал:

Звезды подразумеваются не небесные, а земные, нагрудные знаки орденов: «Средь звезд или орденов совсем не сгнию, как другие», — поясняет Державин.

Иногда, перечисляя мифологических героев, Державин под ними разумел русских вельмож, которых не мог называть открыто. В оде «На умеренность» он писал:

Это, оказывается, значит следующее. Колхида — Крым, Язон — Потемкин, показавший, как говорит Державин, «министерскую расторопность» в приобретении для России этого края и не забывший о своем обогащении. Чужой деревней завладевший Крез, как звали знаменитого в древности богача, — это жадный отец фаворита Зубова, отнявший себе поместье у его законного владельца. Винными откупами занимались генерал-аншеф граф Салтыков и князь Долгорукий. Их разумел Державин под именем Марса — бога войны. Строка «царских сумм на святотатство» имеет в виду Потемкина, тратившего десятки миллионов рублей государственных средств без всяких отчетов.

В конце стихотворения «На умеренность» Державин делает такое предупреждение:

Эти строки относятся к молодому фавориту императрицы Екатерины II Платону Зубову, который «по любовным шашням сделался большим человеком». О том, что Зубов любил забавляться пусканием змеев с башен царскосельских дворцов, в Петербурге было известно, и потому намек легко открывался для современников.

Изложив в «Объяснениях» историю почти каждого своего стихотворения и расшифровав спрятанные в них иносказания, Державин считал, что сделал ясной для читателей свою литературную деятельность. Но его жизненный путь, служебные труды, которым он придавал столь важное значение, также требовали пояснений. И в 1812 году Державин диктует племяннице Е. Н. Львовой «Записки» — подробный рассказ о прожитой жизни и службе.

В годы «жизни Званской» Державина увлекает драматургия. Собственные стихи последних лет не нравились ему, возможности лирической поэзии стали казаться ограниченными. Огромное содержание жизни не укладывалось в небольшой объем лирического стихотворения и требовало иного выхода.

Этот выход поэт видел в драматургии, и для него она явилась своеобразным шагом на пути к реализму. Державин стихийно стремился к нему, выходил далеко за рамки классицистической эстетики, но внутри своей поэтической системы не мог сделать больше того, чем сделал. Убедившись в этом, он отдает свои силы драме. Опыты Державина были далеки от совершенства, по складу своего ума, мировоззрения и таланта он не мог написать второго «Недоросля», но в целом они знаменуют крупный этап творчества поэта.