Едва императрица умерла, обстановка во дворце мгновенно изменилась. Загремели шпоры, ботфорты, тесаки, с великим шумом в кабинеты и залы ворвались военные люди. У дверей везде стояли пикеты, по лощеному паркету стучали алебарды и офицерские трости. Новый государь Павел Петрович всему предпочитал армейский дух. Много лет, сидя в Гатчинском дворце, дожидался он этого дня, муштруя свои потешные батальоны, состоявшие под командой выписанных из Пруссии офицеров. Как и его отец, Петр III, Павел был слепым поклонником прусского короля Фридриха II и заведенные им военные порядки предпочитал всему на свете. Гвардия спешно облачалась в новые мундиры и маршировала на вахтпарадах, по прусскому образцу переписывались военные уставы. Царский дворец обратился в казарму.

Оголтелые гатчинские служаки с неслыханным проворством полезли в чины, хватали ордена, получали по две-три должности разом. Многие тысячи государственных крестьян перешли в собственность новоявленных сановников. Гатчинский брадобрей, парикмахер Павла Петровича, И. П. Кутайсов сразу стал графом, обер-шталмейстером, первым вельможей в Петербурге. Безграмотные немецкие офицеры, составлявшие свиту Павла в бытность его наследником, возводились в генералы и принимали командование войсками. Всех нужно было переучивать заново, и даже седые полководцы принялись по барабанному бою, под присмотром царя, маршировать, равняться, салютовать эспантоном. Ослушникам грозило разжалование и ссылка.

Павел начал вводить военные строгости и в гражданских учреждениях. Собственным примером он желал возбуждать служебное рвение. В канцеляриях, департаментах, коллегиях с пяти часов утра уже горели свечи и писали чиновники. В половине шестого генерал-прокурор отправлялся с докладом к царю и заставал его в полной форме. Павел быстро подписывал бумаги, торопясь на вахтпарад. Разъяснить что-либо ему было невозможно — он ничего не желал слушать, самое робкое возражение вызывало его гнев. В одном из донесений сенат предлагал три решения вопроса — какое будет угодно принять государю. Павел, не прочитав как следует бумагу, размашисто написал на ней: «Быть по сему». Дело так и осталось лежать без движения, потому что никто не осмелился указать государю на его невнимательность.

Гражданские учреждения мало интересовали Павла. Его увлекали только военная муштра, солдатская шагистика. Развод петербургских караулов вскоре стал центральным событием дня. Император присутствовал на всех вахтпарадах, с увлечением командовал, тут же раздавал награды и наказания, увольнял от службы, отправлял под арест, под суд, в Сибирь.

Что было хорошо для Екатерины — все стало плохо для Павла. Он ненавидел свою мать и в каждом случае поступал так, как никогда бы не поступила она, все старался делать наоборот. Приближенные Екатерины были его врагами; люди, которых она преследовала; получали льготу. Павел выпустил из крепости Н. И. Новикова, упрятанного туда Екатериной, вернул из ссылки А. Н. Радищева. Но автор великой революционной книги был опасен и ему. Поэтому, разрешив писателю приехать из Сибири, Павел поселил его в деревне под полицейским надзором.

Вспомнил царь и о Державине. Его не жаловала Екатерина в последние годы, отстраняла от дел. Павел вызвал Державина и с маху назначил его правителем совета. Такой совет был в свое время создан Екатериной из числа видных сановников. Павел выгнал оттуда прежних его членов и посадил своих приближенных.

Назначение с виду было почетным, но в чем оно заключалось, Державин не знал. Вряд ли и царь, придумавший такую должность, ясно понимал это. Державин без ложной скромности решил было, что он становится старшим в совете, на манер генерал-прокурора в сенате. Но когда господа члены собрались, то каждый оказался выше его и чином и званием. На следующий день вышел указ, по которому Державин назначался только правителем канцелярии совета.

Для президента коммерц-коллегии это выглядело понижением в должности. Державин поехал объясняться с царем. Павел не стал слушать его, понял только, что Державин считает себя в совете не на месте, и закричал:

— Поди в сенат и сиди у меня там смирно, а не то я тебя проучу!

И, сердясь, разбрызгивая чернила, подписал новый указ о том, что «тайный советник Гаврила Державин, за непристойный ответ, перед нами учиненный, отсылается к прежнему его месту», то есть в сенат.

Этот случай наделал в городе шума — Державин был очень популярен. Заговорили о том, что Державин слишком смел и отважен в своих словах, что государь потребовал от него скромности и терпения, а он будто бы сказал, что себя переделать не может, и теперь погибнет птичка от своего язычка. Стишок Державина «На птичку» запомнился хорошо.

Домашние Державина были очень встревожены его столкновением с царем. Особенно напугалась Дарья Алексеевна. Она заставила Державина поехать к одному из вельмож, но разговор ясности не внес. Державин, вернувшись домой, решил объясниться с царем тем языком, в котором был наиболее силен — поэтическим. Так возникла ода Державина «На новый 1797 год», в которой он оценил некоторые хорошие начинания, действительно предпринятые Павлом, и выразил надежды на общий успех его царствования. Несмотря на военные замашки и все чудачества нового царя, такие надежды разделяли многие люди в России. Державин писал:

Каждая строка тут имела под собой основание. Павел освободил из тюрем множество людей, в особенности тех, кто сидел за «оскорбление величества», то есть за высказанное вслух дурное мнение о Екатерине II. Он отменил рекрутский набор и вернул семьям взятую в армию крестьянскую молодежь. По его распоряжению был возвращен крестьянам хлеб, забранный из сельских магазинов для провиантского ведомства. Державину понравились новые порядки, введенные в канцеляриях и судах:

Знакомый с неправосудием Екатерины II, испытавший крупные неудачи в своих служебных делах, Державин хотел верить, что теперь многое пойдет по-иному и закон станет уважаться как следует.

Ода «На новый 1797 год» сгладила отношения Державина с императором. Он был вызван, милостиво принят, но о новых назначениях царь с ним не заговаривал. Державин заседал в межевом департаменте сената, тихом и захолустном. Его репутация справедливого, честного и неподкупного человека, упроченная столкновением с Павлом I, повлекла за собой новый вид деятельности: к Державину стали обращаться как к третейскому судье по спорным имущественным делам различные семьи, ему поручались опеки над имениями.

Опыт участия в совестных или третейских судах был у Державина и раньше — он разбирал тяжбу известных уральских заводчиков братьев Демидовых по поводу имения стоимостью в миллион рублей и полюбовно уладил спор, решал и другие дела подобного рода, но особенно часто ему пришлось заниматься третейским разбирательством в конце 1790-х годов.

Дела поручались Державину и по указанию царя и по обоюдному согласию споривших сторон; их прошло через его руки более сотни. Среди них попадались сложные, запутанные процессы, в которых спор шел о миллионных состояниях. Кроме того, Державину было доверено восемь опек и попечительств — графа Чернышева, князя Гагарина, князя Голицына, бывшего фаворита Екатерины II Зорича и других. С подлинным бескорыстием выполнял свои опекунские обязанности Державин, и в каждом случае ему удавалось оказывать значительную помощь опекаемым наследникам. Все эти дела, добровольно принимаемые на себя Державиным, настолько разрослись, что с 1800 года он должен был пристроить к своему дому несколько помещений, в которых рассадил писарей и вел прием по делам опеки и совестного суда.