С отъездом комиссара и Хабаса у Раи и Фатимат прибавилось дел. Если раньше Александр Алексеевич половину листовок сам перепечатывал на машинке, теперь их целиком печатали девочки. И все, что делал Хабас — а делал он очень много: был связным, разведчиком, распространял листовки, — все это теперь легло на плечи подруг.
Днем Рая печатала на машинке, а ночью расклеивала листовки по городу. Так было и сегодня.
Ночь стояла лунная и такая светлая, что улицы просматривались из конца в конец. Но делать было нечего, надо идти. Сегодня листовка очень важная, очень радостная для людей: наши войска разгромили под Сталинградом трехсоттысячную немецкую армию. Взяли в плен самого командующего армией — генерал-фельдмаршала фон Паулюса и создали угрозу группировке вражеских войск на Кавказском фронте.
Листовку написал сам Баксан.
Рая надела куртку с «молнией». Она очень удобна. Раскроешь «молнию», сунешь за борт листовки и снова закроешь. А когда подойдешь к забору, одно движение руки — и вот они, листовки. Одна минута — и все готово!
Украдкой от Арины Павловны она опустила в карман пистолетик, поцеловала бабушку и выпорхнула из дома.
Тревожным взглядом проводила Арина Павловна внучку. Раечка говорит, что она просто печатает какие-то казенные бумаги по просьбе Дагалины и относит их в комендатуру и что, мол, напрасно бабушка тревожится за нее. Но она-то Арина Павловна, знает, какие это бумаги! Если бы казенные, зачем же прятать машинку в подвале. Зачем носить эти грамотки ночью?
Как только Рая выходит из дома и скрывается за калиткой, Арина Павловна становится на колени и молится, чтобы пресвятая богородица отвела беду от внучки. А потом садится у окна и всматривается в ночную темень. Не ложится в постель до тех пор, пока внучка не вернется. Возвращается она всегда очень усталая и, ни крошечки не взяв в рот — только водички попьет, — ложится и тотчас засыпает.
Вот и сейчас, прочитав молитву, Арина Павловна ставит табуретку у окна, облокачивается о подоконник и смотрит за калитку. Светит полная луна. На улице ни души, лишь прошмыгнет из двора во двор кошка да пробежит голодный пес. Арина Павловна боится, как бы такой пес не набросился на внучку.
А Рая тем временем пробирается от улицы к улице. Она идет, прижимаясь к заборам, к стенам домов. Идет неслышно, словно на ногах у нее не тяжелые, из грубой кожи ботинки, а мягкие подушечки на подошвах, как у кошки. Сама же Рая слышит все. Вот скрипнула в глубине двора дверь. Вот заплакал ребенок, и слышно, как мать убаюкивает его. Вот частые, частые шажки — бежит собака. И точно! Вон она — остановилась, посмотрела на Раю, побежала дальше… Стоп! Шаги человека! Хотя они еще далеко, но Рая прячется за выступ дома, прижимается к стене, нащупывает в кармане пистолет… Шаги приближаются быстро: кто-то очень спешит. Вот сначала показалась тень, а вот и сам незнакомец — в барашковой шапке, в бурке. Кто он — друг или враг?
Человек в бурке скрылся. Рая приклеила на стену дома листовку и пошла дальше. Стоп! Снова шаги. И не одного человека, а двух. Немецкая речь — патрули! Рая ловко перескочила через забор, присела на корточки.
Патрули прошли. Когда их шаги совсем стихли, она выбралась из-за укрытия и по-прежнему неслышно пошла дальше. Вот перекресток, днем тут всегда много народу, торгуют семечками. Тут надо обязательно наклеить.
Она распахивает «молнию», достает листовку, бутылочку с клеем, на горлышке которой детская пустышка с дырочкой. Смазывает гуммиарабиком листовку, пришлепывает на стену, и в тот же миг раздается не то рев, не то вопль:
— Руки вверх!
Рая вихрем метнулась за угол, махнула через какой-то забор, пробежала двор и снова перелезла через забор.
Полицай гнался за ней.
— Стой, подлюга, стрелять буду!
И тотчас раздался выстрел. Рая слышала, как пуля просвистела у самого уха. И только теперь Рая вспомнила про свой пистолет. Она выхватила его из кармана, свернула за угол, остановилась, прижавшись к стене. Звук тяжелых, с подковками, ботинок нарастал с каждой секундой. Вот полицай выскочил из-за угла. И почти нос к носу столкнулся с девочкой. При свете луны Рая хорошо увидела его лицо: это был тот самый полицай, который когда-то задержал ее с бутылкой отвара и привел в комендатуру. Он явно не забыл насмешки шефа, который заставил его пить отвар, и теперь был полон злобы.
— Это ты, гадина?! — процедил сквозь зубы полицай.
Он вскинул карабин, но в тот же миг раздался выстрел из пистолета…
Рая бросилась бежать, успев лишь услышать, как полицай со стоном рухнул на тротуар.
Девочка на ходу выбросила из-за пазухи оставшиеся листовки, свернула на другую улицу, пробежала ее и только потом пошла шагом.
Она очутилась неподалеку от Калашоковых.
Идти домой было почему-то страшно, и, подумав, она направилась к подруге. Вся она отчего-то вдруг начала дрожать, зубы выстукивали дробь. Рая запахнула куртку, пошла быстрее, но согреться так и не смогла.
Подойдя к дому Дагалины, она огляделась: не увязался ли кто? Перелезла через забор, постучала в окно — два раза подряд и один после паузы.
К окну прильнуло чье-то лицо. Рая узнала Дагалину.
Лязгнул замок, раскрылась дверь, послышался тихий голос: «Проходи…»
И вот она уже сидит на кухне. Смотрит, как Дагалина, наклонив над маленькой чашечкой темный пузыречек, отсчитывает капли какого-то лекарства. Дает ей выпить. Потом наливает из термоса чаю. Во рту у нее все пересохло, и она пьет жадными, крупными глотками.
Через минуту-другую она почувствовала, как по всему телу словно разливается тепло, дрожь прекратилась, стало легко дышать. Только отчего-то смертельно хотелось спать.
— Ну, а теперь рассказывай, что случилось, — сказала Дагалина.
Преодолевая сон и усталость, Рая рассказала о полицейском.
— Ты убила его? — спросила Дагалина, не сводя с девочки тревожно-внимательного взгляда.
— Не зна-аю… — сонно протянула Рая, — Только слышала, как он упал…
Дагалина поспешно поднялась:
— Надо сейчас же узнать. Это очень важно. Ведь полицейский, ты говоришь, знал тебя?
Рая кивнула.
Дагалина накинула белый халат медсестры — так безопаснее, — поверх него пальто. Сказала Рае, чтобы та пока, не раздеваясь, прилегла на кушетку, и торопливо вышла из дому.
Как ни хотелось Рае спать, она все же дождалась возвращения Дагалины.
Та вошла, с трудом переводя дыхание. Выбившиеся из-под платка пряди волос были мокрые от пота.
Она опустилась на табуретку, спустила с головы на плечи платок, расстегнула воротничок кофты, сказала:
— Ни раненого, ни трупа я не нашла. И вот загадка: то ли ты его ранила и он сам добрался до госпиталя, то ли ему помогли добраться. А возможно, подобрали мертвого патрули? Это было бы хорошо. Но рисковать мы не можем. Я сейчас заходила к Баксану посоветоваться. Он сказал: у меня тебе оставаться опасно. Тебе надо перебраться к Ахмету. Баксан уже послал к вам человека, чтобы проводить туда и твою бабушку. Ведь полицай знал, где ты живешь.
Дагалина достала из-за пазухи шапку, брюки.
— Это Баксан дал. А сапоги у нас есть. Мамедовы. Сейчас я принесу.
Она принесла небольшие хромовые сапоги.
— Быстро переодевайся. Я тебя провожу… Пойду предупрежу Фатимат.
Рая слышала, как удивленно воскликнула ее подруга, и тотчас по полу зашлепали босые ноги, и вот уже в одной ночной рубашке Фатимат влетела в кухню.
— Ой, Раечка… Какая ты молодец! А я днем на базаре по арбам все рассовала… Ах, чтоб сдох, как шакал, тот полицай, если он еще жив! — тараторила Фатимат, то радостно, то озабоченно посматривая на подругу.
— Фатимат, не мешай Рае. Нам надо торопиться, — сказала мать.
— Тетя Дагалина, я одна дойду!
— Нет, нет, Раечка, ты в таком сейчас состоянии… А уж фрау Дахолин, — она улыбнулась, — в случае чего, как-нибудь сумеет отделаться и от полицаев и от фрицев… Хорошенько подбей волосы под шапку. А смотри, сапоги почти в самый раз!
