Мелкобуржуазной демократии в лице «Политцентра» и краевого комитета эсеров не удалось осуществить свою программу и на этот раз. Уже с самого начала антиколчаковского движения стала ясно видна огромная популярность Советской власти. Тяга к ней была настолько велика, что в некоторых случаях даже эсеры вынуждены были выступать за восстановление Советов, добавляя при этом: без большевиков. Лозунг Учредительного собрания стал уже так непопулярен, что склонить к его поддержке не только рабочих, но и крестьян было очень трудно. Поэтому хотя и имелись антиколчаковские группы и отряды, которые выступали за Учредительное собрание, но их с самого начала было мало, а затем становилось все меньше и меньше.
В некоторых случаях встречались и попытки объединить на одной платформе Советскую власть и «народовластие». Предлагалось, например, «установить самый демократический образ правления — Советскую власть» и в то же время «диктатуру пролетариата не вносить в свою программу, считая эти вопросы не вполне созревшими для Сибири»770.
«Политцентр» предложил большевикам принять участие в восстании в Иркутске под лозунгами «народовластия». Большевики, естественно, не могли принять эсеровскую программу, но вместе с тем они решили возглавить рабочих, участвовавших в восстании, и при благоприятных условиях восстановить Советскую власть. Такая возможность возникла сразу же после перехода власти к «Политцентру». К Иркутску подходила Красная Армия, союзники эвакуировались на восток, влияние «Политцентра» катастрофически падало. Народ не верил эсерам и их лозунгам, он настойчиво Требовал восстановления Советской власти.
«Политцентру» не оставалось ничего другого, как сложить полномочия, и 22 января власть перешла к созданному за два дня до этого Военно-революционному комитету. Всесибирский краевой комитет эсеров писал, что перед необходимостью передать власть ревкому «Политцентр» якобы был поставлен иркутскими коммунистами. Однако истинная причина заключалась не в давлении иркутских коммунистов, а в том, что трудящиеся не поддержали эсеров. Сдача власти Всесибирским краевым комитетом эсеров и «Политцентром» была еще одной иллюстрацией краха политики «третьей силы», очередным провалом попытки создать промежуточную власть.
ЦК эсеров в «Резолюции по сибирским вопросам» вынужден был признать правильным «отказ от власти Краевого комитета партии и членов последней, входивших в Иркутский политический комитет, и передачу ими этой власти местным коммунистам, стремившимся утвердить советский режим, не считаясь с опасностью японской оккупации». Однако всю ответственность за последствия этих событий он возлагал «на большевиков и их авантюристическую политику…»771. О какой же «авантюристической политике» ведет речь ЦК социалистов-революционеров?
Как известно, эсеры выдвинули идею создания в Сибири буферного демократического государства с западной границей по Ангаре с условием, что оно возьмет на себя обязательство ликвидировать контрреволюцию на Дальнем Востоке. Эту идею их ЦК предложил положить в основу переговоров между Сибирским ревкомом и «Политцентром», которые состоялись в Томске 19 января 1920 г. Сибирский ревком согласился с проектом «Политцентра», а ЦК РКП(б) одобрил идею образования буферной республики с участием в ее правительстве меньшевиков и эсеров.
24 января 1920 г. в Красноярске ЦК эсеров вновь подтвердил, что в связи с международным положением считает целесообразным создание Восточно-Сибирской республики. Разделяя эту точку зрения в целом, ЦК РКП(б), однако, отклонил предложение «Политцентра» о границах нового государственного образования. Он считал нецелесообразным включать в его состав Иркутск и Прибайкалье, предложив отодвинуть границы на восток, за Селенгу. Вот это предложение эсеры и квалифицировали как авантюристическую политику, отказавшись принимать участие в создании Восточно-Сибирской республики.
Саму по себе идею буфера большевики оценивали как полезную. Они видели в его образовании возможность предотвратить столкновение с Японией, но существование буржуазного государства расценивали как явление временное, вызванное условиями момента. Эсеры же полагали, что «образование из Восточной Сибири и Дальнего Востока временного независимого государства — буфера между Советской Россией и Японией» может не только «сохранить указанные территории за революционной Россией и предохранить их от хищнической оккупации японцев», но и оградить «от разрушительного хозяйничанья большевиков»772.
Следовательно, ЦК эсеров рассчитывал использовать угрозу столкновения с Японией и создание буферного государства для того, чтобы не допустить установления в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке Советской власти. Эсеровские лидеры явно хотели еще раз практически осуществить свою теорию «третьей силы» и не только создать промежуточное государство — независимую демократическую республику, основанную на принципах «чистой демократии» и «народовластия», но и закрепить ее существование. Это видно, например, из мотивировки отказа Всесибирского краевого комитета принять участие в формировании буфера в «указанных границах». ЦК эсеров объяснял правильность этого шага тем, что из территории буфера исключался Иркутский район с Черемховскими угольными копями, вследствие чего он лишался самостоятельной экономической базы «и стал бы простым орудием для прикрытия советской политики или захватнических стремлений Японии»773.
Попытки руководства партии эсеров саботировать идею создания буферной республики в границах, предложенных большевиками, принудить Советское правительство принять их условия и планы, использовать буфер в антисоветских целях провалились. Образованная на территории Забайкальской, Амурской, Приморской, Камчатской областей и Северного Сахалина буржуазно-демократическая Дальневосточная республика по существу проводила советскую политику. Ее существование обеспечило длительную передышку на Восточном фронте и помогло избежать войны с Японией.
В ноябре 1922 г. задачи ДВР были исчерпаны и ее территория по постановлению Народного собрания республики вошла в состав РСФСР. Так проявилась несостоятельность попытки эсеров сыграть на международной арене роль «третьей силы», противостоящей, по их утверждению, устремлениям «хищного, реакционного мирового империализма», с одной стороны, и усилиям «анархобольшевизма к установлению своего господства в масштабе международном» — с другой774.
В общем же провал политики эсеров показал, что создание «третьей силы» было нереально, а позиция ее сторонников, несмотря на декларирование отказа от вооруженной борьбы с Советской властью и от коалиции с буржуазией, являлась позицией пособничества белогвардейцам. Любая «средняя линия» на практике превращалась в диктатуру буржуазии, прикрытую пышными фразами об Учредительном собрании и демократических свободах. Мечты о несуществующей «третьей силе» объективно помогали буржуазии, так как своими колебаниями и призывами к всеобщей, т.е. буржуазной, демократии ее проповедники ослабляли диктатуру пролетариата.
Сторонники «третьей силы», даже лучшие из них, искренне верившие в возможность существования «золотой середины», защищали как раз те идеи, которые везде прикрывали демократической ложью господство капитала и помогали буржуазии и ее вождям в их борьбе против Советской власти, за его восстановление.
Поборники «третьей силы» выступали против совместной борьбы с реакцией, против союза с Советской властью, полностью оправдывая слова: «Кто не с нами, тот против нас». Они стремились использовать трудности, переживавшиеся молодой Советской республикой, для того, чтобы добиться от Советского правительства уступок в пользу буржуазии, предлагая при этом условии поддержать Советскую власть. «Эти «условия» меньшевиков и эсеров, — писал В. И. Ленин, — означают вот что: мы, меньшевики, эсеры, колеблемся в сторону капиталистов, и мы хотим «единого фронта» с большевиками, против которых идут капиталисты, используя всякую уступку!»775.
