В наступлении на права рабочих от буржуазии не отставало и эсеровское правительство. Для разрешения возникавших все чаще между предпринимателями и рабочими конфликтов оно создавало «конфликтные комиссии», и не было случая, чтобы хоть одно дело они решили в пользу рабочих. По распоряжению Комуча были уволены все рабочие Сергиевского завода за выступление против «народной армии». Самарская городская управа понизила зарплату служащим и рабочим городского водопровода. Власти выселяли «строптивые» профсоюзы из занимаемых ими помещений, заменяли неугодных руководителей союзов. В итоге резко ухудшились условия труда и жизни рабочих и служащих, больших размеров достигла безработица. Так оборачивалась эсеровская «демократия» для трудящихся города.

В деревне контрреволюционный и антинародный характер «демократии» Комуча выступал еще ярче. Этому немало способствовали безнаказанные действия командного состава «народной армии», формировавшегося в основном из бывших кадровых офицеров. Так, в деревне Чемодуровке офицер «народной армии» потребовал от крестьян немедленно возвратить имение и весь живой и мертвый инвентарь помещику Чемодурову. В селе Натальино Бугурусланского уезда прибывший с отрядом офицер приказал свезти на гумно помещика посеянный и убранный крестьянами на бывшей помещичьей земле хлеб. За отказ выполнить это распоряжение крестьяне были подвергнуты порке⁷¹⁶. Начальник казачьего отряда, прибывшего в Дедовскую волость Уфимской губернии, подтвердил крестьянам, что до решения Учредительного собрания помещичья земля переходит к ее прежним владельцам⁷¹⁷.

Отряды «народной армии» бесчинствовали и мародерствовали в деревнях. У крестьян Чермесской волости такой отряд отобрал без расписок и уплаты 30 лошадей, а его командир поручик Немчинов-Уфимец собственноручно выпорол секретаря и старосту деревни Степановки, осмелившихся не подать ему вовремя подводы. Другой отряд заставил крестьян этой же деревни уплатить контрибуцию в 4 тыс. рублей, а в соседней отобрал у жителей 8 тыс. рублей⁷¹⁸.

Даже меньшевики выступили с критикой политики Комуча в деревне. «Настроение крестьян в селах, особенно там, где есть помещичьи имения, подавленное, замученное… — писала их газета «Вечерняя заря», — жестокая расправа с лицами, взятыми под подозрение, и, главным образом, возвращение помещиков — внушают населению дурные предчувствия, в то же время прекрасно себя чувствуют вернувшиеся в свои владения помещики. Они разъезжают, облаченные в отличия и доспехи, по деревням, снимают какие-то «допросы», расставляют караулы по своим владениям, грозят казаками, «бараньим рогом» и т.д. А крестьяне жмутся и копят злобу… Захваты земель помещиками приняли грозные размеры»⁷¹⁹.

На территории, подконтрольной Комучу, свирепствовали контрразведка белочехов и учредиловская контрразведка во главе с эсером Коваленко. Вместе с членом Учредительного собрания министром Самарского правительства Климушевым он был руководителем и вдохновителем террористических актов против населения. Повсеместно вводились военно-полевые суды, но «демократам» этого показалось недостаточно, и осенью 1918 г. в Самаре был создан чрезвычайный военно-полевой суд, применявший лишь одну меру наказания — расстрел. Арестовывали за «резкие выражения в адрес Учредительного собрания», за участие в разделе помещичьих имений, за то, что кто-то из родственников находился в рядах Красной Армии, за принадлежность к большевистской партии.

Под арест брали участников Октябрьского вооруженного восстания, советских работников, участников борьбы с белогвардейским мятежом и просто подозреваемых в политической неблагонадежности. В самарской тюрьме, рассчитанной на 700 заключенных, в августе — сентябре их находилось более 2 тыс. Были переполнены и все другие тюрьмы. Когда незадолго до освобождения Самары Красной Армией эсеровское правительство стало эвакуировать заключенных, то в первом эшелоне было отправлено в Иркутск 2700 человек. Из них доехали до места назначения 725 человек, 2 тысячи погибли в пути⁷²⁰.

Политика «Комитета членов Учредительного собрания» вызывала все более ширившееся недовольство трудящихся. Возмущенное крестьянство отворачивалось от эсеров. Оно отказывалось посылать новобранцев в «народную армию», и объявленный в нее набор «добровольцев» полностью провалился. Принудительно набранная армия Комуча таяла от повального дезертирства. Крестьяне прямо заявляли: «Буржуев защищать не пойдем». Не помогали ни угрозы, ни репрессии. При подавлении восстания в трех волостях Бугурусланского уезда Самарской губернии каратели расстреляли более 500 человек⁷²¹. В ответ на подобные акты в селах стали формироваться партизанские отряды для борьбы с Комучем.

Так выглядела на практике эсеровская политика «уничтожения трений», т.е. потворства буржуазии, антинародная сущность которой рассеивала иллюзии мелкобуржуазной массы и восстанавливала трудящихся против Комуча. Не нужен он был и буржуазии, которая поддерживала его лишь до поры до времени. Вначале буржуазия даже «пожертвовала» Комучу 30 млн. рублей. Однако она стремилась к полной хозяйственной самостоятельности и ничем не ограниченной эксплуатации труда капиталом. Ее не устраивала половинчатая политика, она была недовольна игрой в демократию.

Буржуазия владела средствами производства, распоряжалась банковскими капиталами, опиралась на монархически настроенное офицерство «народной армии». Она чувствовала свою силу и не хотела признавать правомочность Учредительного собрания старого состава, социализацию земли, рабочие организации, коллективные договоры. Ее представители требовали «обуздать» рабочих, снизить налоги с представителей имущих классов, выдвигали все более настойчивые притязания на политическую власть.

Конфликты между буржуазией и учредиловцами возникали все чаще, военщина не считалась с Самарским правительством и его учреждениями, а кадеты все решительнее наступали на «Комитет членов Учредительного собрания». Лидер самарских кадетов Кудрявцев, например, выступил в газете «Волжский день» со статьей, в которой доказывал, что Комуч является лишь осколком Учредительного собрания и не может быть его полномочным правопреемником, поскольку часть не может заменить целое⁷²². Буржуазия считала Самарскую учредилку переходным явлением, неизбежным злом, с которым пока приходится мириться, и ждала лишь подходящего момента для установления «сильной власти». Эсеровское правительство изживало себя.

О кризисе «демократической контрреволюции» и надвигавшемся крахе политики мелкобуржуазной демократии свидетельствовало и положение в Сибири. Обосновавшись в Харбине, Временное правительство автономной Сибири вступило в связь с «Дальневосточным комитетом активной защиты родины и Учредительного собрания», который возглавлялся генералом Хорватом, с «правительством», сформированным в Пекине, в которое входили брат бывшего председателя Временного правительства князь Львов, крупный промышленник и финансист Путилов и адмирал Колчак, и с атаманом Семеновым, командовавшим так называемым особым отрядом. Уже тогда Дербер сделал Колчаку первое предложение занять во Временном правительстве пост военного министра. «Правительство» Дербера вело усиленные переговоры с союзниками, стремясь получить поддержку в первую очередь США и Англии, которые должны были, по его мнению, «двинуть к Уралу свои отряды вместе с войсками Сибирского правительства»⁷²³.

Отбывая на Дальний Восток, Временное правительство Дербера оставило в Томске и Ново-Николаевске своих уполномоченных — членов Учредительного собрания эсеров П. Я. Михайлова, Маркова, Линберга и председателя Томской уездной управы Сидорова. После занятия белочехами Ново-Николаевска они объявили себя местной властью, назвавшись «Западно-Сибирским комиссариатом». Структура этого органа была однотипной с Комучем: правительственная коллегия из эсеров и аппарат уже не чисто эсеровский, а с участием, и значительным, представителей буржуазии. «Комиссариат» провозгласил «восстановление нарушенного большевиками правильного товарообмена», создание военной силы «для утверждения народовластия», восстановление органов управления, существовавших при Временном правительстве, «всемерное содействие скорейшему возобновлению работы Всероссийского Учредительного собрания».