Представь, ты проснулся. Над крышами домов синь, сверкает солнце. В открытое окно врываются голоса взбодрённых отдыхом людей. Куда повлекут тебя чувства? Наверное, ты не отвернёшься и не уткнёшься лицом в угол, если, конечно, ты здоров, не болен. Тебя позовёт радость утренней земли. И если бы случилось невозможное, случилось так, что в это утро на тебе не висело бы сто сотен твоих забот, ты ушёл бы в поля, к реке, где птичьи голоса звенят над росными травами, где рыба, гуляя, проклёвывает чистое зеркало реки. Чувства позвали бы тебя туда, где солнце, где радость, где приятно быть.

Представь другое: за окном хмуро, слякотно хлюпает в трубах дождь, и случится, допустим, тот единственный выходной, который у тебя бывает раз в году. Твои чувства и в этих условиях оптимальный вариант — ты не пойдёшь под дождь, останешься в приятном постоянстве комнаты и раскроешь книгу. Если бы ты вдруг взялся анализировать побуждения, идущие от чувств, ты, наверное, удивился бы — у нас очень чуткие и хитрые чувства, с завидным постоянством они отталкивают нас от неприятных ощущений и влекут к ощущениям приятным.

Это во всём: и в разговорах с людьми, в твоём нетерпении прекратить разговор с человеком тебе неприятным и, наоборот, продлить беседу с человеком интересным, это и в выборе книги и даже в выборе блюд во время обеда!

Физиологически человек устроен так, развитой системой ощущений он оберегает себя от всех возможных неприятностей и располагается к ощущениям приятным. В этом смысле действительно можно сказать, что человек рождён для радостей!

Это — общий для всего живого, и для человека, физиологический базис. Но у человека есть разум — сложное сплетение нервных клеток, чуткий анализатор и регулятор поведения. Из всего животного мира только человек силой разума может заставить себя пойти на неприятные ощущения, на боль, даже на смерть. Заставить себя. То есть стихию непосредственных чувств подчинить разуму.

Доктор Аминев пока исследует физиологический, природный базис. Это только старт. Заманчивый финиш где-то вдали. Доктор ищет ключ к взаимодействию чувств и разума. Он хочет объяснить, чем определяется тот или иной человеческий поступок, какие внутренние силы определяют поведение человека вообще.

Ты уловил суть поисков?.. Что ты молчишь?.. Что ты молчишь, отец?!

— Думаю, Ким. — Степанов слышал, что голос его хрипл и недобр, но откашливаться не стал — хриплый голос лучше выражал то, что он хотел сказать. — Послушай, Ким. Был я вчера на Красной Маёвке. Людно там: мужики, бабы, девчата. Огонь, дым, как на пожаре. Землю кострами греют, копают траншеи под трубы. Главный корпус кладут. У мужиков, которые там, на лесах, лица багровые, не лица — кирпичи. Сами кирпичи от мороза белые. Кто в валенках, кто в сапогах, кто в лаптях — пританцовывают, рукавицами хлопают. Ни тепла, ни росных трав с птичьими голосами. А комбинат растёт. Как, чем, почему растёт?..

Зашёл в барак, к знакомому рабочему, — Тихов его фамилия. Комната. Посреди стол, вокруг топчаны — табурета не втиснешь. Жена, трое ребятишек. Все тут, на топчанах, в пальтишках — из углов мороз белыми зайцами глядит… «Ничего, — говорит Тихов. — У нас ещё ничего, жить можно. Хужее есть…»

А комбинат растёт! Неделю не побудешь — не узнаешь, этакий богатырище морозное небо подпирает!.. Может, съездим завтра на Маёвку? Зайдём к Тихову, поговорим. Спросишь у него, какой доктор ему нужен: который лечит или тот, который, извини, на мышках законы удовольствий изучает… Съездим?..

Лицо Кима вспыхнуло, он опустил голову.

— Я понял, — сказал он. — Ты жесток, отец. Не знаю почему. Ты не можешь не понимать, что эти две категории «сейчас — потом» вряд ли разделимы. Даже если рабочий Тихов за «сейчас», всё равно кто-то должен готовить ответы на вопросы, которые жизнь поставит «потом»? Наверное, через несколько лет рабочий Тихов будет жить в такой квартире, в какой сейчас живёшь ты. И вопросы человеческой радости, вопросы разума и воспитания чувств, наверное, перейдут из нынешнего «потом» в его «сейчас»? Он будет искать ответы на эти вопросы. Наука должна быть готова дать ему эти ответы.

Может, я не сумел объяснить суть? Доктор Аминев умеет смотреть на историю человечества как на неостановочное освобождение личности. Он говорит, что каждое классовое общество так или иначе уродовало человека, приспосабливало человеческую сущность к материальным условиям и выгодам класса-господина. А должно наоборот: условия жизни приспособить к человеческой сущности. Человеческая сущность во все века просила и просит радостей, свободного всестороннего развития. Радость нужна человеку, нужна, как зелёным листьям солнце!..

— Не трать красноречие, Ким!.. Суть и вся наша теория — блин на сковороде! Румян. Парок запашистый… Этакое блюдо! Кто от него откажется? Мещанин? Первый руки протянет. Как же! Насыщаться — его забота… И любитель по женской части расцелует вашу теорию. Как ему, подлецу, ура не крикнуть, ежели, сам говоришь, теория та всё может объяснить! Объяснил — оправдал, в жизни так… Сам буржуй за вашу теорию золотом заплатит. А что? Нажива — тоже дело приятное! И море, и яхты, и женщины — всё, что пользует он для удовольствий, всё от человеческих потребностей! Да в каждом удовольствии пот и кровь на него работающих людей!

Вот для большевиков не могу найти места в вашей теории. По тюрьмам сидеть, по каторгам бродить, под пули вставать, на магнитках руки и губы морозить — дело, прямо скажу тебе, не из приятных.

Человек для удовольствий живёт — такой, говоришь, закон твой профессор открыл? Как же понять большевиков, у которых всё навыворот по вашей теории?! Из какой сущности они свою радость черпают? Они же тоже люди!.. Чёрт поймёт их, идут же они на тяготы, нечеловеческие тяготы? Сами идут! И смотри, что натворили! Россию обновили. Тебе, Киму Пролетарскому, условия для приятной жизни создали. Возможность дали теорию изобрести твоему, с позволения сказать, профессору. Чёрт-те что! Такое время — и чем занимаются наши учёные мужи!..

Ким прищурил глаза, его тонкое горбоносое лицо закраснело. Он поднялся с дивана, прошёлся по комнате. Перенёс от книжного шкафчика к дивану стул, сел, наклонился, руки локтями положив на колени. Его тонкие подвижные пальцы сплетались и расплетались.

— Не надо так о докторе, отец. — Ким хмурился, он просил, но в голосе его была твёрдость. — Ты сам говорил: о человеке, которого не знаешь или плохо знаешь, лучше не говорить. Доктор Аминев настоящий учёный и живёт одной-единственной идеей — познать, в чём сила разума.

Я слышал, отец, его разговор со знакомым мне человеком, который оставил научные поиски ради административной карьеры и житейского благополучия. Доктор Аминев сказал этому человеку: «Возьмите у меня всё, оставьте только здоровье и дайте двадцать пять часов в сутки…»

Такого человека мог бы уважать и ты. Нет, папа, не для обывателей разрабатывает свою гипотезу доктор Аминев. Если мы будем знать, как взаимодействуют наши чувства и разум, мы поймём, в чём сила разума.

А сильный разум — ты это знаешь лучше меня — не оружие мещан. Люди одинаковы в своей физиологической сути. И люди не похожи в проявлениях этой суш. Благородство, злодейство, любовь, ненависть, зависть, щедрость, самоотверженность, равнодушие — это лишь ничтожная доля проявлений человеческого «я». Все эти «я» сталкиваются, враждуют, они заполняют жизнь, мешают ясности мира. Что может согласовать их? Разум. Только разум, один разум может и должен взять власть над всеми человеческими поступками. Люди не знают тайны разума. Где, в чём то, что даёт разуму силу? Что делает его слабым? Открыть тайну, дать каждому человеку ключ к разумным поступкам — вот в чём смысл жизни доктора Аминева.

Не кажется тебе, отец, что научные идеи Павла Фёдоровича Аминева не противоречат тому, что большевики осуществляют на практике?..

Степанов поднял тяжёлую голову, прищурив глаза, холодно смотрел на Кима.

— Ты прав, — сказал он, стараясь быть спокойным. — Разум — оружие большевиков. Но как ты можешь сравнивать занятия вашего доктора с тем, что делают большевики?!