Мне кажется, что и он получил от этой встречи самое большое удовольствие.
В Университете встреча прошла по-разному. Были выкрики из зала. В конце прислали ему записку: «Закругляйся, дядя. Гав-гав-гав!». А он отреагировал так:
— Ну, что ж… Закругляюсь… Смотрите фрагменты…
И ушёл со сцены.
Потом, в день его отъезда, приходила группа ребят в аэропорт извиняться — это уже когда я его провожала. А он:
— Да что вы, ребята!.. Ладно вам…
И завершение поездки было очень хорошее. Очень тепло с нами расстался, и расцеловались мы с ним, и руки он нам на прощание пожал… А тут ещё и ребята эти прибежали. Уезжал он какой-то довольный. Нигде ничего не сорвалось, хотя были и какие-то моменты, из-за которых он переживал. Тот же Университет, например.
Как-то прислали ему записку: «Есть ли у вас дети?» Он ничего не ответил. А в Новороссийске зашёл разговор о том, что он очень любит собак. Не с залом, а так, за кулисами Дворца моряков перед выступлением. На следующий день приходит кто-то из работников Дворца и говорит:
— Олег Иванович, у меня есть прекрасный щенок. Очень хорошая собачка. Мы хотим вам её подарить. Возьмите…
— Что вы, ребята! Это же ТАКАЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ — живое существо к себе приручить…
И вот когда ему задали вопрос о детях, я подумала: «Боже мой, да если этот человек так относится к животным и не заводит собаку не потому, что не хочет, а потому, что боится не уделить ей чего-то должного, потому что много ездит, живёт на колёсах…»
Конечно, с другой стороны, всё это очень сложно… Но интонация была именно на ОТВЕТСТВЕННОСТИ. Сотни людей заводят собак просто для антуража, а этот…
Наверное, он всё-таки немножко потеплел душой за время, проведённое у нас. Людмила не доверила его никому из организаторов. Только она и я с ним работали на маршруте.
Сама я родом из Темрюка. За ним есть место, где возле Керченского пролива сходятся два моря. Едешь по дороге — с одной стороны Чёрное, с другой — Азовское. Мы ему рассказывали, и он страшно заинтересовался этим местом. И всё говорил, что ещё раз приедет:
— Приеду к вам в марте 81-го года. Поедем к твоим родителям… Там у вас Темрюк, Тамань… вино… Вот когда пить начну — сразу сюда… Посмотрю, что там за «два моря»…
Не знаю, был ли он «зашит» в это время, но у нас совершенно не пил.
Разговоры о его следующем приезде шли, ещё когда он у нас работал. Потом у Людмилы был, вероятно, и телефонный разговор с ним, потому что я помню, как оговаривались даже сроки его второго приезда, где его поселить, куда его свозить. Почему он говорил о весне 81-го, а не приближающегося 80-го года — ни вспомнить, ни объяснить не могу.
Очень много и смешно рассказывал он о съёмках «Плохого хорошего человека». Точнее, об обратной стороне этого дела. Они с Папановым приехали на натуру первые, потом встречали в аэропорту Высоцкого… Очень весело им всем жилось, но недолго:
— Вызвали жён и ставку им платили, чтобы только они нас «оберегали».
А жёны их стали по магазинам таскать, и Папанов требовал:
— Найдите мне красную майку! Буду в ней ездить на велосипеде на дачу, чтобы меня машины издали видели!..
Изображал Папанова, но я не могу так передать. Очень похоже! Была какая-то медсестра, с которой Папанов познакомился, и она его снабдила спиртом. Спрятались они вдвоём с Далем где-то, развели его… И Анатолий Дмитриевич всё приговаривал:
— Х'лавное на Хейфица не упасть…
Рассказывал Даль о своих «загулах» с Высоцким:
— Сидим на кухне, пьём. Вдруг влетает Марина и говорит: «Алкоголики! А сами… сами пить не умеете!.. Научитесь сначала, а потом пейте!!!» Выдула бутылку водки и пошла спать спокойно…
Кстати, Даль к Высоцкому не «лип», как это делали многие. После Олега Ивановича к нам приезжал актёр Борис Хмельницкий, так он с каждой сцены представлялся лучшим другом Высоцкого и рассказывал о нём примерно так:
— Вот приходит ко мне Володя… Помоги, говорит, музыку написать к песне…
Даль, во-первых, со сцены никогда о Высоцком не распространялся. А в наших разговорах отзывался о нём очень уважительно. Да, на вопросы зрителей о нём отвечал, но никакого «друга», никакого панибратства со сцены не звучало.
Очень он хвалил Олега Анофриева:
— Чрезвычайно талантливый актёр, но не реализуется до конца. Не дают ему… Пьёт, а из-за этого тормозят везде… И получается… получается обратная реакция.
И очень переживал, что в «Земле Санникова» пел Анофриев, а ему не дали петь самому. Актёры, кстати, тоже такие бывают: «тот плохой, этот ещё хуже» — хают друг друга почём зря. А тут ни о ком подобных разговоров не было. Единственное — об администрации «Ленфильма». С такой досадой говорил, что «вообще уже достали». О Михаиле Боярском говорил так:
— Он пошёл по водевилям, а какой у него голос хороший! Парень — талантливый певец!.. Жалко, что и в комедиях частит… Он — серьёзный актёр.
Хвалил Камбурову. Она ему нравилась и как актриса, и как певица:
— Хорошая она женщина, хоть и песню у меня забрала…
Это про «Женю, Женечку и «катюшу»» — «Капли датского короля».
И сквозь все эти разговоры — тоска, такая тоска! По дороге ехал — шутил. Хотя невзначай бросил — как бы невзначай:
— Заставляют делать не то, что хотелось бы…
В Новороссийске только-только открылось варьете, и он нас с Людмилой всё подначивал:
— Тэ-э-эк. Сейчас пойдём советское варьете смотреть!..
Всегда сидит на переднем сиденье рядом с шофёром, повернётся к нам (особенно если дорога дальняя) — и через плечо:
— Ну, чё скисли?.. Повеселить вас? Байки порассказывать? Мм?..
И начинает такое выдавать!.. Он чувствовал, что мы к нему всей душой, и платил нам тем же. А потом въезжаем в Новороссийск, и Людмила его спрашивает:
— Ну что, пойдём в варьете?
— Нет, девчонки… В другой раз. Сейчас приду в номер, разденусь полностью, лягу на холодный пол… Мне так легче…
С такой тоской…
В Новороссийске он себя чувствовал плохо — физически плохо, мы тогда это видели. Видно, и сердце побаливало. Но жаловался он всё время на то, что очень болит нога, сильно травмированная на спектакле в «Современнике». Потирал колено и рассказывал, как всё это произошло. Говорил, что боль была жуткая, когда это случилось. Зашла речь о «Современнике», и он много вспоминал о старых своих временах в этом театре, о временах, когда он только пришёл туда.
— А потом стали зариться на зарплату… И на должности…
Были ли у него мечты? Да, были. Во-первых, поставить фильм. И рассказывал нам сюжет этой задумки:
— Есть такой анекдот… О том, как одному мужику кирпич на голову упал. Кто-то на него уронил, перепугался и отнёс мёртвое тело к железной дороге, положил там поперёк рельсов. Поезд идёт, машинист думает: «Ах! Я человека зарезал!». Остановил состав, мужика — под мышки и на автостраду кинул… Шофёр едет: «Боже! Я человека задавил!» Ну и так далее… Вот по этому анекдоту комедию бы поставить…
Но мне тогда показалось, что он немножко в шутку всё это нам рассказывает.
Часто задавали ему вопрос о том, почему он переходит из театра в театр:
— Играть хочется в театре, но опять же…
И я сама его спрашивала:
— А в каком?
— Ну, всё не то… Вот собрать бы из всех театров актёров, которых я люблю и ценю. И с ними сыграть спектакль… Впрочем, это у меня уже «звёздные мечты»…
Очень расстраивался, когда разговор заходил о закрытых фильмах — «В четверг и больше никогда» и «Утиной охоте». С такой горечью, рукой резко вниз — р-раз:
— Не могу больше! В корзину работаю!!! Всё в корзину уходит…
Это был совершенно неожиданный момент. Он сидел с нами — такой весёлый, и вдруг всё это прорвалось.
Во время своей поездки он выступал всё-таки во многих залах. Две встречи прошли в «Космосе». Одна прошла в Доме офицеров — ни шатко, ни валко. Мы приехали туда прямо из Новороссийска; публика пришла вся утренняя, чопорная. Но всё было абсолютно забито — сплошная молодёжь: люди и в проходах стояли, невозможно было протиснуться. Даже я не могла к киномеханику пробраться. То же самое повторилось и в ДК Завода измерительных приборов.
