…Спешу в штабную палатку. Завтракал за одним столиком с майором Борисом Васильевичем Павленко, он посоветовал не уезжать пока из подразделения, потолкаться в штабе. Что-то, видимо, ожидается: старожилы зря не советуют.
В просторной палатке подвязаны на окошках брезентовые шторы, но лампочка над столом с картой еще не погашена. Командир и начальник штаба вполголоса совещаются, дежурный в углу отвечает на телефонные звонки, замполит разбирает поступившие накануне донесения. Обстановка привычная, но перехватываю несколько вопрошающих взглядов: офицеры посматривают в сторону сидящего у входа радиста. Он напряжен, слегка бледен, смотрит невидящим взглядом в газетный абажур лампочки, покручивает на рации ручку подстройки частоты.
Павленко тоже здесь — стоит около радиста, из-за широких плеч выглядывают два автоматных ствола. Наконец командир и начштаба заканчивают разговор, командир поворачивается к майору:
— Ладно, Борис, поезжай. Но ни во что не ввязываться, слышишь? Разберись в происходящем и немедленно доложи. Действуй.
Подхожу к командиру, прошу отпустить и меня. Командир досадливо морщится, но выручает Павленко:
— Пусть прокатится, посмотрит. Дорога красивая, впечатлений человек наберется. — Поправляет на плече автоматные ремни: — Необходимое снаряжение подготовлено.
— Ага, сговорились! — иронизирует командир. — Ну что ж, успешной вам прогулки… Напоминаю: требуется только выяснить обстановку. Все. Вперед!
Выскакиваем на улицу. Перед палаткой уже стоят две БРДМ (боевые разведывательные машины), двухшереножный строй солдат.
— Столько людей нам не нужно, — говорит Павленко, быстро проходя вдоль строя. — Поедут этот, этот, вон тот высокий.
— Минутку, товарищ майор, — перебивает его подбежавший капитан Владимир Абрамов, одетый в черную танковую куртку, узкую щеголеватую полевую фуражку, с десантным — без приклада — автоматом за спиной. — Позвольте, я сам назначу.
Не дожидаясь разрешения, хрипловатым (покашливает, знаю, после недавней простуды) голосом называет несколько фамилий. Абрамовские кандидаты ниже ростом, не такие плечистые, но Павленко не возражает: бойцов этого подразделения капитан знает лучше, ему и решать.
В БРДМ сумрачно, но тепло: броня успела прогреться на утреннем солнце. Владимир, разобравшись с охраной, влезает в машину через верхний люк, сразу встает на колени в пулеметной башне, проверяет затвор, прицел, ленту. Павленко садится на командирское место, надевает шлемофон с наушниками, застегивает на горле ларингофон, вызывает вторую машину:
— Ноль-второй, я ноль-первый. Связь постоянная. Прием…
Бронемашина плавно трогается с места, на секунду тормозит у лагерного шлагбаума, мчит через вязкое поле, вскарабкивается на бетонку, освобожденно устремляется по ней в сторону близко маячащих гор.
В Афганистане мало хороших дорог. Эта — исключение. Широкой молочно-белой лентой разбегается она между долинных холмов, врезается в горы, пронзая их тоннелями, зависая над ущельями, прижимаясь к вертикально крутым склонам. Деревьев, какой-либо другой растительности по обочинам нет, и все же пейзаж многоцветен: сумрачная темнота узких кривых ущелий, розоватая белизна залитых солнцем вершин, желтые, коричневые, красные изломы горных пород…
Расспрашиваю Абрамова о событиях, которые позвали в путь. Что и где случилось?
— Пока еще, может быть, и не случилось, — многообещающе отвечает Владимир. — Афганцы сообщили, что в районе складывается сложная обстановка. В чем ее сложность — не знаю: связь, как на грех, прервалась. Проедем по району, заглянем в штаб афганской дивизии, оттуда свяжемся со своими — и домой. Работа простая.
Да, в Афганистане Абрамову и его сослуживцам доводилось выполнять задания потруднее. Впрочем, что в этой беспокойной стране считается сложным и что простым?..
Дорога тем временем поднялась на высшую точку — заснеженный, продуваемый шквальными ветрами перевал. За перевалом проезжаем на редкость красивый участок: по обеим сторонам дороги, едва не смыкаясь кронами, растут покрытые мохнатым инеем горные сосны. Здесь тоже морозно, но ветра нет. Между сосен клубится странный молочный туман. Не сразу понимаю, что проезжаем облако.
Скоро внизу показалась большая, густо затянутая тучами долина. Теперь понятно, почему командир послал БРДМ, а не вертолет: такую облачность сверху не прошибешь.
Въезжаем на городскую окраину. Слева — длинная степа из слоистого камня, за нею высокие деревья, между которыми проглядывают крыши и окна симпатичных, европейского типа домиков.
— Дачи торговцев, — коротко поясняет Павленко. — Ничего себе живут, а?
Через несколько минут попадаем в лабиринт улочек старого города. Привычная в Афганистане и все-таки каждый раз угнетающая картина бедности. Стоит на грязных холодных камнях босоногий мальчишка в неописуемом тряпье, греет озябшие руки под мышками. Согнувшись, перебегает дорогу черная бесформенная фигура, лицо замотано — значит, женщина. Беседуют у дукана четверо мужчин. Одеты в короткие, до щиколоток, матерчатые штаны, в длинные незаправленные рубахи — их называют здесь «камис», головы обмотаны некогда белыми полотнищами. Обуты в галоши на босу ногу. Народу на улочках непривычно много. Видно, что люди возбуждены, чем-то серьезно обеспокоены.
Выбираемся закоулками на главную дорогу, едем к штабу афганской дивизии. Часовые разожгли у шлагбаума костер, греются, кутаются в широкие серо-коричневые шинели. Выходит из будки дежурный офицер, козыряет, приказывает пропустить. Едем по асфальтированной аллее, оставляя справа то ли стадион, то ли плац с трибунами. Сейчас на нем горбятся два транспортных вертолета — куда улетишь в такую погоду! Перед зданием штаба — неожиданная встреча: на постаменте застыла родная тридцатьчетверка — танк Т-34.
В штабных коридорах сумрачно, сыро. Тускло горят немногочисленные лампочки без плафонов. Комнатка перед кабинетом комдива полна народу. Большинство одеты в серые курточки и такие же брюки. Расселись вокруг печки, пьют чай.
Поздоровавшись, заходим к комдиву. Ему лет пятьдесят, сухопарый, высокий, волосы аккуратно зачесаны на пробор. Неплохо говорит по-русски.
Павленко просит ввести в обстановку.
— Сразу очень трудно, — шутит комдив. — Приглашаю пока пообедать.
Снова идем полутемными коридорами. Попадаем в большой зал со сценой. Похоже на клуб. Высокие окна занавешены, справа от входа — батальная картина: ползут неуклюжие танки, их пушки извергают желтый огонь в спину убегающим врагам, за танками идут в атаку афганские солдаты, среди них крупным планом — девушка-воин. От низкой, тоже разрисованной батальными сюжетами сцены тянется через зал длинный составной стол. На нем узкогорлые бутылки с водой, вилки, столовые ложки, несколько краснокожих апельсинов.
Комдив приглашает к столу. Солдат приносит блюдо рассыпчатого риса и жестяную тарелку с кусочками мяса.
За едой разговаривать не принято, обедаем молча, потом возвращаемся в кабинет комдива, где уже приготовлен чай, расшурована обложенная цветными камнями печка.
— Я рад нашей встрече, — улыбаясь, говорит комдив. — Как чувствует себя мой друг…? — называет фамилию нашего командира.
— Спасибо, он чувствует себя хорошо, — со столь же учтивой улыбкой и тоже неторопливо отвечает Павленко. — Просил передать вам дружеский привет и узнать, как идут ваши дела.
На подоконнике зазвенел полевой, спрятанный почему-то за ширму телефон, комдив извинился, взял трубку. Разговаривая, достал из пачки сигарету, прикурил от изящной серебряной зажигалки.
Сообщение, видимо, было хорошим, и, положив трубку, комдив заговорил по существу дела.
— Мы, афганцы, не любим спешить. Если приходит гость, мы приглашаем кушать. Но сообщу одну тайну: я ждал вот этого звонка. Теперь буду вам говорить хорошие новости.
Достав из выдвижного ящика стола карту, комдив рассказал об утреннем осложнении обстановки, о принятых мерах, которые, как только что подтвердил звонок, оказались действенными. Связь тоже восстановлена, чем Павленко незамедлительно воспользовался.
