Лимонов: Знаете, вы, видимо, очень плохого мнения о людях вообще. Никого никуда отправить невозможно. Все в истории всегда решали, куда им идти, в какую партию.

Собчак: По-моему, за выбор этих людей именно вы несете ответственность. Вы – со своим возрастом, репутацией, интеллектом, должны были думать о том, что эти ребята, делая какие-то вещи, может быть, не осознают меру ответственности. Не понимают, что придется за свои поступки сидеть в тюрьме.

Лимонов: Вы, Ксения, сейчас рискуете попасть в нелепое положение, поскольку не понимаете, что говорите. С 1993 года в той организации, которая ныне запрещена, ни одно решение не принималось единолично. Мы не имели намерения ориентироваться на пенсионеров или на детей, просто старались собирать интересных людей. Там была моя жена Наташа Медведева, Сергей Курехин, Егор Летов, смотрите, сколько мертвецов!

Соколова: Но какую-то ответственность за ваших людей вы чувствуете или полный Ницше?

Лимонов: Чувствую. Еще я чувствую ответственность за происходящее в моей стране.

Собчак: А зачем вы свою партию «национал-большевистской» назвали?

Лимонов: А что? Закономерное название.

Соколова: Ваше название состоит из двух самых отвратительных понятий XX века.

Лимонов: Это вам кажется, с вашим либеральным мышлением.

Соколова: А у вас какое мышление?

Лимонов: Социалистическое.

Собчак: Чушь! Вы же абсолютно буржуазный человек! Эти красивые кольца, костюмчик гламурный. Светский образ, красавицы…

Лимонов: Это дешевые кольца, а пиджак за 70 рублей куплен.

Собчак: Вы не оправдывайтесь, за сколько он куплен. Все равно вы выглядите, как Ленин в Швейцарии.

Соколова: С этой бородкой скорее как Троцкий. Кстати, на фиг вам борода? Она старит.

Лимонов: Борода – свидетельство мудрости. А такую форму делать меня один сокамерник в тюрьме научил – он был приговорен к пожизненному заключению. Советы таких людей как-то слушаешь.

Соколова: Форму сокамерник вам правильную подсказал. А то бывает такая отвратительная мужская растительность котлеткой – на женский половой орган похоже…

Собчак: Все равно у меня не вяжется этот ваш светский лоск с тюремной аскезой.

Лимонов: После того как я побывал на двух войнах и в тюрьме, я взял за правило, когда есть возможность, наслаждаться жизнью. Я никогда никому из партийцев не запрещал этого делать. Живите, пока живется. Посадят завтра. Или угрохают, что тоже возможно в нашей прекрасной стране.

Соколова: А что интереснее, писать или убивать?

Лимонов: Я никого не расстреливал. Убивать – это расстреливать.

Соколова: Хорошо – лишать жизни. Вы были на войне, писали об этом.

Лимонов: Ксения, вы смешная. Если вы идете в атаку, вы не знаете, кто убил: вы убили или тот, кто рядом лежит… Война – это не дуэль. Ни у кого таких ощущений на фронте нет. Есть единственное желание – выжить.

Соколова: Скажите, а зачем писателю вашего уровня вообще заниматься войной и политикой?

Лимонов: Такой у меня темперамент. Мне хотелось знать все, увидеть все, испытать.

Соколова: Моя проблема в том, что у меня хороший вкус. Так вот, мне кажется, что человек, который написал несколько блистательных книжек, может заниматься такой фигней, как современная российская политика, только из каких-то фрейдистских мотивов.

Лимонов: Я в свое время писал стихи. Мне все говорили: что это за стихи? Я начал писать прозу, мне говорили: замечательно, гениально! Потом я стал военным журналистом. Мне говорили: почему ты перестал писать прозу? Потом я основал партию. Мне стали говорить: ты что? Ты писал великолепные романы, был потрясающим журналистом. Мне постоянно говорят о том, что я когда-то делал. И я доказываю каждый раз, что я был потрясающим, когда писал стихи и прозу, я был офигительным журналистом! И я отличный политик.

Соколова: А по-моему, политика для вас – как виагра для импотента. Средство доказать себе и окружающим, что молодость не прошла. Для этого необходим экшн с участием детей и ОМОНа.

Лимонов: Вы не правы. Я уже 15 лет как вошел в российскую иконографию как человек о двух лицах: и как политик, и как писатель. Причем политическая стезя приносит гораздо больше известности, чем литература.

Собчак: Благодаря этой политической деятельности вы стали для многих приличных людей нерукоподаваемым.

Лимонов: Я положил на этих людей. Мне нужен экшн, как всем людям значительным в этом мире. Мой масштаб огромен. Моя любимая цитата из Ницше: «Все вокруг героя превращается в трагедию». И кто мне руку подавать не будет: режиссер П или художник Ж? Да пошли они. Мне с ними неинтересно. У нас сегодня жалкое искусство, жалкая литература, все жалкое.

Соколова: И политика жалкая, между прочим. И вы – часть этой жалкой политики. А были частью великой литературы.

Лимонов: Ей и останусь. Я отношусь к тому поколению, к той среде, которая дала России Иосифа Бродского, Венедикта Ерофеева. То, что происходит сегодня, мне неинтересно.

Соколова: Так зачем вы в это мешаетесь?

Лимонов: Политика – это стихия, поэзия.

Соколова: Бред!

Лимонов: Я 15 лет этим занимаюсь, а вы заглядываете через замочную скважину. Мне надо верить! Политика – это страстная вещь. Не надо говорить, что она грязная. Лучшая политика не грязная. Грязной она становится в руках людей. Лучшую политику делали идеалисты, и она становилась иногда даже кровавой. Идеалисты создали США, еврейское государство, черт знает что.

Собчак: А вот скажите, допустим, мир перевернулся, президент Медведев сошел с ума и национал-большевистская партия победила на выборах. Какое у нас будет государство?

Лимонов: Это будет президентская республика с полностью независимыми институтами власти – главным образом судом. Все ключевые государственные должности будут выборными. Система будет многопартийной.

Соколова: Город Солнца. А по-моему, единственное политическое образование, которое вы можете создать, – это восточная деспотия во главе с собой любимым.

Лимонов: Вы не хотите отказываться от стереотипов.

Соколова: Не хочу. Ваша литература мне гораздо более интересна. У вас был отличный рассказ «Женщина, вдохновлявшая поэта». Там старую женщину – некогда умную и едкую красавицу, русскую эмигрантку – спросили, каково это, быть старой? И она сказала – это как жить в скафандре. Ясное сознание и тело, которым не владеешь. Это одно из лучших описаний старости. Вы сами ее боитесь?

Лимонов: Я совершенно равнодушен к смерти. Последнее время мне кажется, что меня застрелят. Мне даже сны снятся на эту тему.

Соколова: Любой психоаналитик скажет вам, что это страх телесной немощи и есть.

Лимонов: Возможно. Но я надеюсь до телесной немощи не дожить.

Собчак: Какая немощь! Я вижу, вы до сих пор алчно на женщин посматриваете! Я имею в виду свою голую коленку.

Лимонов: Не только посматриваю. Маркиз де Сад имел любовницу 17-летнюю в 82 года.

Собчак: Собираетесь повторить подвиг? А вы уверены, что сможете в 82 удовлетворить женщину?

Лимонов: Я не стремлюсь удовлетворять женщин.

Собчак: Неужели вы стремитесь исключительно к самоудовлетворению?

Лимонов: Я этого не говорил! Вычеркните это из протокола.

Соколова: Тогда скажите мне вот что. Почему у вас всегда лучшие женщины? Вы небогаты, немолоды, не так чтобы офигительно хороши собой. В чем секрет?

Лимонов: Судьба ко мне благосклонна.

Собчак: По-моему, тут комплекс – интеллектуальный туман, харизма, сексуальные извращения.

Лимонов: Вы все время пытаетесь уйти на дорогу извращений, порока. Меня тема Фауста интересует сейчас больше, чем маркиз де Сад.

Соколова: Мечтаете о суперсделке?

Лимонов: Я уже давно подписал бумажку.

Собчак: Это была самая искренняя фраза в интервью.

Соколова: Мы хотели бы обсудить с вами наболевшую в последнее время тему разводов.